ПОЛНЫЙ ТЕКСТ

Н. С. ГОРДИЕНКО (ЛЕНИНГРАД)

Православная церковь уделяет очень много внимания поддержанию в верующих благоговейного отношения к Библии как к «священному писанию», каждое положение которого якобы является «откровением господним» — «божественной истиной», данной человеку свыше, а потому не подлежащей сомнению. При этом от приверженцев православия требуется слепая вера в абсолютную достоверность всего содержания Библии. «Мы веруем,— говорится в таком общеправославном церковном документе, как Послание восточных патриархов англиканской церкви (так называемое Православное исповедание), написанном в 1723 г., но и поныне не потерявшем своей канонической силы,— что божественное и священное писание дано нам от бога; посему мы должны верить ему беспрекословно, и притом не как-нибудь по-своему, но именно так, как изъяснила и предала оное католическая церковь» *.

Верующих всегда предупреждали против самостоятельного изучения и толкования Библии, ссылаясь на то, что постигнуть «истинное содержание» этой книги человеческий разум не в состоянии. Обосновывая правомерность такого предупреждения, известный дореволюционный богослов проф. И. Айвазов писал в статье «О слове божьем или источниках христианского вероучения»: «Если предоставить одному уму объяснение св. писания, то получится столько же разнообразных толкований, сколько есть отдельных человеческих умов» С данных позиций русская православная церковь не сошла и по настоящее время. «Человек,— заявил в своей речи при вступлении на должность ректора Московской духовной академии епископ Гермоген,—сам собою, своими собственными силами не может ни понять учение откровения в его истинном смысле, ни просветить других светом боговедения» 1. Ссылаясь на церковные каноны2, православное духовенство требует от верующего, чтобы при обнаружении в Библии непонятных мест или противоречивых высказываний он обращался <за разъяснениями только к представителям церкви, которые якобы только одни и знают, откуда можно почерпнуть правильные ответы на любой недоуменный вопрос. Таким источником абсолютно достоверных и убедительных сведений о «священном писании» поборники православия считают богословские труды так называемых отцов церкви — церковных деятелей IV—VIII вв., принимавших непосредственное участие в первых семи вселенских соборах. «С благою целью,— пишет К. Константинов в статье «О чтении слова божья»,— предохранить своих чад от заблуждений, порождаемых суемудрым толкованием слова божья, церковь предлагает им свое руководство к разумению слова божья, заключающееся в творениях св. отцов церкви»3. Эти творения, являющиеся составной частью так называемого священного предания, признаются православной церковью столь же авторитетными для верующих, как и Библия, и объявляются единственным надежным ключом к правильному пониманию всех положений данной книги. «В творениях отцов церкви,— говорится, например, в программной статьендокладе В. Сарычева «Задачи русской духовной школы»,— дается руководство к уяснению истин священного писания» 4.

Суть «святоотеческого» толкования Библии, составляющего основу основ православной экзегетики, в самых общих чертах может быть сведена к следующим положениям: «богодухновенна» (каждая мысль, содержащаяся в «священном 'писании»; все изложенные в Библии события, безусловно, истинны и должны рассматриваться как подлинные факты исторического прошлого человечества; в Библии нет никаких заимствований из других, более древних источников, в том числе и из восточной мифологии и фольклора; библейская хронология построена на данных Ветхого завета и поэтому не может быть пересмотрена, а тем более отвергнута; все чудеса, которые приводятся в Библии, следует понимать буквально и не подвергать сомнению; аллегорическое, символическое и тому подобные толкования содержания Библии категорически исключаются как не отвечающие духу и букве «священного писания». Все эти принципы являются основополагающими для современных православных экзегетов, ими они и сейчас руководствуются при изучении и истолковании библейского текста.

В отличие от православных богословов, смотрящих на Библию глазами церковных авторитетов IV—VIII вв. и считающих аргументы «отцов церкви» не потерявшими своей убедительности для современных верующих, западные теологи (сначала протестантские, а -затем и католические) давно пришли к выводу о недостаточности «святоотеческой» аргументации в защиту «слова господня». Стремясь нейтрализовать гибельные для репутации «священного писания» удары исторической библейской критики, возникшей еще в XVII в. \ они сочли необходимым весьма основательно пересмотреть традиционное толкование многих (мест Библии, пополнив его новыми выводами. Такая модернизация протестантскими и католическими экзегетами традиционных воззрений на Библию была всего лишь тактическим приемом. Она преследовала конкретную цель: ценой уступок в частном сохранить в неприкосновенности главное — идею «богодухновенности» Библии.

Следует отметить, что новая тактика западных теологов не находила в прошлом сколько-нибудь широкой поддержки у православных экзегетов.

Правда, незадолго до революции некоторые православные богословы либерально-обновленческого толка рекомендовали официальным церковным кругам учесть опыт западных экзегетов в защите «священного писания»: проявить большую гибкость в трактовке отдельных моментов библейской истории, пополнить «святоотеческое» толкование некоторых «темных мест» Библии новыми доводами, полнее учитывающими последние достижения естественных и исторических наук. В частности, они предлагали не настаивать на достоверности абсолютно всех сведений, содержащихся в библейских книгах, не стремиться всегда и всюду противопоставлять эти сведения данным науки, как это повсеместно практиковалось на страницах дореволюционной церковной печати, и т. п. Выражая эту точку зрения, автор статьи «Библейское учение о природе» писал: «Апологетика ничего не выиграет, если она будет вести борьбу, напрасную и вредную, против неоспоримых, очевидных успехов естествознания». При этом противоречия между выводами науки и положениями Библии он рекомендовал истолковывать как простые недоразумения, которые якобы «возникают на почве школьных ошибок и увлечений с той и другой стороны (т. е. богословов и ученых) в объяснении частностей» *.

Еще категоричнее высказывался по данному вопросу ироф. В. И. Несмелов. В его статье «Вера и знание с точки зрения гносеологии» говорилось: «На христианскую Библию, очевидно, вовсе не следует смотреть как на дарованную свыше и потому вечную энциклопедию положительных научных познаний о всех тех вещах п явлениях мира и о всех тех исторических событиях, о которых говорили священные писатели. Христианская Библия не энциклопедия научных познаний, а божественное откровение совершенно неведомой и совершенно недоступной для положительной науки конечной истины о мире и человеке и божественное удостоверение исторического явления этой вечной истины в лице и деле И. Христа. Поэтому решать на основании Библии какие-нибудь научные вопросы — значит вместо безусловной ценности божественного откровения приписывать ее учениям условную ценность научных соображений и таким образом посредством оной неправильной оценки неизбежно ставить ее учения в роковые для них конфликты с эмпирически ценными и логически доказанными теориями положительной науки» К

Приведенные выше рекомендации либерально настроенных богословов не были приняты руководством русской православной церкви. «Святоотеческое» толкование Библии, взятое в его традиционном виде, продолжало оставаться краеугольным камнем православной экзегетики, которая считала доводы «отцов церкви» вполне достаточными для противодействия научно-атеистической критике «священного писания».

В послереволюционные годы с предложением о пересмотре некоторых положений ортодоксальной трактовки Библии с учетом достижений западной библеистики выступили деятели обновленческой церкви. Так, например, в проекте церковных реформ, предложенных собору 1923 г. Главным управлением Союза общин древнеапостольской церкви, говорилось: «Необходимо учесть все завоевания отрицательной критики в смысле филологического, исторического расшифровывания евангельского текста. От грубо-вербального понимания евангелия необходимо перейти к более духовному, соответствующему фактической (а не религиозночпоэтичеокой) истории христианства» 2. Но этот замысел обновленцев не был реализован.

Что же касается идеологов современного православия, то они неоднократно подчеркивали свою приверженность «святоотеческой» трактовке Библии, заявляя при этом, что они не считают доводы «отцов церкви» в защиту «священного писания» устаревшими или недостаточными. «Святые отцы,— заявил, в частности, В. Сарычев в уже упоминавшемся докладе «Задачи русской духовной школы»,—положили в церковную сокровищницу все, что нужно для богословия. При должном использовании этого духовного богатства оно восполнит любой недостаток, разрешит любое недоумение» 3. Подобное отношение современных православных экзегетов к ортодоксальному толкованию Библии органически вытекает из их общей теологической концепции, согласно которой православная церковь объявляется наиболее верным хранителем древних церковных традиций, самым ревностным поборником «святоотеческого» богословствования.

Однако в последнее время в современном православии заметно усилились модернистские тенденции, вызванные его стремлением, с одной стороны, лучше приспособиться к существованию в современных условиях, а с другой — добиться «вероучительного единства» с западными христианскими церквами. С начала текущего десятилетия православные богословы и церковные деятели все чаще стали говорить о «динамизме» православия, о его стремлении к «обновлению», о том, что «нельзя представлять себе православие — и в том числе русскую православную церковь — как живущую одними устарелыми преданиями» !. «В противовес ошибочному мнению о том, что русская православная церковь является якобы церковью мертвых традиций,— заявил ответственный сотрудник Московской патриархии на одной из официальных встреч,— является очевидным, что современная русская православная церковь, живущая в новых, никогда ранее не наблюдавшихся условиях, является вечно обновляющейся церковью, церковью, сохраняющей все богатство прежней церкви, но вместе с тем существенно новой» 1 2.

Новые тенденции начали оказывать известное влияние — правда, пока еще незначительное — и на православную экзегетику. Появился ряд симптомов, свидетельствующих о том, что среди православных экзегетов имеются сторонники «обновления» ортодоксального толкования Библии, считающие желательным и возможным перенять у западных теологов их методы защиты «священного писания». Остановимся на некоторых из этих симптомов.

Во-первых, на страницах церковной печати стали появляться статьи, авторы которых допускают те или иные отклонения от «святоотеческой» трактовки Библии. Так, например, в статье иеромонаха Иоанна «О пути христианском» высказывается следующая мысль, явно противоречащая экзегетическим установкам «отцов церкви»: «Руководителем нашим является св. евангелие. Но восприятие только буквального смысла этой великой книги может привести (К сектантству и начетничеству, так как при недостаточно углубленном понимании некоторые ее указания могут казаться противоречивыми и вызывать недоумение» К

Во-вторых, «Журнал Московской патриархии» стал публиковать положительные отзывы о трудах зарубежных православных богословов, использующих в своих работах приемы и выводы западной экзегетики. В качестве примеров можно сослаться на отзывы о статьях румынских авторов П. Савина «Библейская хронология»1 2 и В. Прелипчану «Богодухновонность Св. Писания» 3, опубликованных в официальных изданиях Румынской патриархии.

В-третьих, в «Богословских трудах» — теоретическом органе Московской патриархии — появилась пространная одобрительная рецензия кандидата богословия Е. Карманова на книгу католических профессоров Э. Гальбьяти и А. Пьяцца «Трудные страницы Библии. Ветхий завет», вышедшую в 1956 г. в Милане пятым изданием и содержащую выводы, существенно отличающиеся от тех, что приняты в православной экзегетике. Появление такой рецензии в официальном издании русской православной церкви — факт, не имеющий прецедента в практике современного православия и поэтому заслуживающий особого рассмотрения.

Книга «Трудные страницы Библии», если судить по рецензии, не является оригинальным трудом по экзегетике, а имеет компилятивный характер. По словам авторов книги, «в их намерение входило прокомментировать наиболее трудные места Ветхого завета и дать читателю новейшие сведения по экзегетике, собранные из различных, часто малодоступных изданий» 4. Действительно, труд Э. Гальбьяти и А. Пьяцца содержит в себе целую систему тщательно продуманных рекомендаций и практических советов относительно того, как лучше «согласовать» основные положения «священного писания» с последними данными науки, чтобы не позволить верующим усомниться в «богодухновенности» Библии, а если такие сомнения уже возникли по недосмотру «духовных пастырей», то незамедлительно рассеять их.

Именно такая сугубо утилитарная направленность данной книги и сделала ее объектом внимания православного богослова. «Предназначенная для широких кругов читателей,— пишет о «Трудных страницах Библии» в самом начале своей рецензии Е. Карманов,— книга достаточно подробно излагает современное состояние библейских проблем и те выводы, не всегда окончательные еще, к которым пришли западные библеисты в результате всестороннего изучения библейского текста. В этом отношении книга представляет известный интерес и для русских богословов» 1.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что в своей рецензии Е. Карманов рассматривает не все выводы западных экзегетов, а лишь те из них, которые существенно отличаются от «святоотеческой» точки зрения, принятой в православной экзегетике. Так, например, он почти ничего не говорит о главе IV, посвященной «первородному греху», мотивируя это тем, что она «не отличается особой новизной материала»2. Об истолковании авторами книги таких чудес Ветхого завета, как египетские казни, переход через Чермное море и манна небесная, рецензент пишет: «Приведенные объяснения не новее тех, которые давал Г. Властов в своей «Священной летописи», поэтому мы опускаем их» 3.

Тот факт, что православный рецензент, выступающий со страниц официального церковного издания, не подверг критике ни одно положение книги католических теологов-модернистов, может свидетельствовать лишь о том, что ни он сам, ни редакция «Богословских трудов» не усматривают в этих положениях чего-то принципиально не приемлемого для современного православия. А если к тому же учесть, что Е. Карманов не является рядовым богословом, а занимает весьма ответственный пост секретаря «Журнала Московской патриархии», т. е. относится к числу лиц, активно участвующих в формировании общецерковного мнения, то станет ясно, что высказанная им положительная оценка книги «Трудные страницы Библии» и содержащихся в ней рекомендаций является чем-то большим, чем его личная точка зрения. Даже если допустить, что такую точку зрения, весьма заметно отличающуюся от ортодоксальных воззрений, ранее безраздельно господствовавших в православной экзегетике, разделяют сейчас лишь некоторые богословы, то и этого достаточно, чтобы сделать вывод о наличии новых веяний в данной богословской «науке».

Рецензия Е. Карманова на труд католических теологов интересна еще в одном отношении. Она опубликована в издании, рассчитанном на очень узкий круг читателей, главным образом на профессиональных богословов и представителей церковной иерархии. Это позволило рецензенту высказать свои симпатии к модернистским методам истолкования Библии с большей откровенностью, чем он мог бы сделать в «Журнале Московской патриархии», предназначенном не только для церковных кругов, но и для верующих, которым по-прежнему внушается, что все положения Библии абсолютны и должны восприниматься так, как было раз и навсегда указано «святыми отцами» первых семи вселенских соборов. Поотому-то Е. Карманов и заявил в своей рецензии, что считает книгу «Трудные страницы Библии» интересной для богословов — именно для богословов, а не верующих.

Охарактеризованные выше отдельные проявления нового, отличного от ортодоксальной точки зрения подхода к предложенному западными теологами толкованию Библии еще не дают оснований для утверждения о наличии в современном православии радикальных перемен в трактовке трудных мест «священного писания». Пока это всего лишь свидетельство наличия в православной экзегетике едва выраженных «обновленческих» тенденций, еще далеких от того, чтобы приобрести общецерковный характер. И тем не менее кое-какие конкретные результаты эти тенденции уже дали.

К числу таких результатов в первую очередь можно отнести достаточно ясно выраженный отказ современных православных богословов от прежнего огульного осуждения «историко-критического метода» истолкования Библии и их новое отношение к так называемой библейской хронологии. Как уже было отмечено выше, еще в XVII в. протестантские экзегеты перестали довольствоваться «святоотеческим» подходом к изучению и истолкованию Библии, заменив его так называемым методом историко-критического исследования «священного писания». Католические церковные круги долго игнорировали этот метод, и лишь в начале XX в. ватиканская Библейская комиссия санкционировала некоторые выводы исторической критики Ветхого завета, рассчитывая таким путем приостановить процесс развенчивапия Библии как «слова господня» в глазах верующих. Оценивая этот шаг Ватикана, И. А. Крывелев справедливо отметил, что решение Библейской комиссии носило характер «вынужденной и весьма запоздалой попытки модернизировать церковную традицию во избежание ее окончательного краха» К

Специфической особенностью историконкритичеокого подхода к Библии — в том его виде, как он принят и одобрен официальными инстанциями протестантской и католической церквей,— является то, что все внутренне противоречивые и явно нелепые по своему содержанию места библейских книг, чаще всего порождающие сомнения у верующих (по богословской терминологии — «трудные места Библии»), истолковываются не по рецептуре «святых отцов», не посредством ссылок на древпие церковные авторитеты, а наукообразно, с апелляцией к последним достижениям геологии, археологии, истории, астрономии, биологии, лингвистики и других наук. Само собой разумеется, что данные всех этих наук, привлекаемые в защиту Библии, грубо и бесцеременно фальсифицируются экзегетами-модернистами. Но уже тот факт, что в своих экзегетических исследованиях они ссылаются па научные открытия последнего времени, создает иллюзию объективного подхода к проблеме изучения и истолкования «священного писания». Все это приводит к тому, что доводам в защиту Библии и ее важнейших положений придается видимость научной аргументации — обстоятельной и солидной, импонирующей той части верующих (главным образом, интеллигенции), которую не удовлетворяет примитивная «святоотеческая» трактовка библейских событий. Основные (принципы, которыми руководствуются при изучении и истолковании Библии приверженцы «историко-критического метода» из числа официальных представителей протестантской и католической церквей, состоят в следующем.

Во-первых, признается, что хотя Библия и является «словом божьим», однако она не содержит в себе точной и научно достоверной картины мира. «Священное писание», по мнению сторонников «историко-критического метода», дает лишь религиозную оценку вселенной как месту обитания и деятельности человека, находящегося в постоянном общении с богом. Вот как выглядит этот принцип в изложении рецензента из «Богословских трудов»: «Вместо истории образования земной коры, эволюционного развития жизни или подробного описания происхождения человеческого организма Библия дает нам только поэтические метафоры, отражающие более народные и восточные, нежели научные, представления». Вслед за этим следует восторженное восклицание: «Зато какая точность и глубина в суждениях о ценности вселенной, о месте человека в ней!» 1

Во-вторых, Библия объявляется продуктом определенной исторической эпохи—произведением хотя и написанным по внушению свыше, но людьми, которые были детьми своего века, представителями тех или иных слоев и социальных групп современного им общества. Поэтому знание тех обстоятельств, при которых создавались книги «священного писания», рассматривается как непременное условие правильного понимания и истолкования описанных в Библии событий и содержащихся в ней выводов. «Бог есть автор Библии,— характеризует этот принцип Е. Карманов, излагая содержание книги «Трудные страницы Библии»,— но он привлек в качестве орудий для составления ее людей различных эпох и различных общественных кругов. Божественное слово прошло сквозь фильтр человеческого разума и вылилось в различные человеческие литературные формы, характерные для определенного времени и определенной среды. Эти два фактора — время и среда — оставили неизгладимый след в богочеловеческой книге, и. чтение последней требует развитого исторического чувства. Знание среды, в которой создавалась Библия, абсолютно необходимо для правильного понимания священного писания» *.

В-третьих, утверждается, что многие положения Библии, которым всегда придавалось значение абсолютных п универсальных истин, якобы пригодных для всех времен и народов, на самом деле имеют конкретный и относительный характер. Значительная часть библейских поучений, заявляют сторонники «историко-критического метода», адресовалась богом лишь определенному народу, жившему .в определенное время, а отнюдь не ко всему человечеству и не на все времена. Поэтому они требуют от исследователей и истолкователей Библии «рассматривать ветхозаветные религиозные и моральные истины с точки зрения тех, для кого они предназначались» 1 2.

В-четвертых, наличие в Библии многочисленных погрешностей самого разнообразного характера приверженцы «историко-критического метода» объявляют следствием того, что она создавалась в то время, когда общество находилось на низком уровне общественного и культурного развития. «Библия,— говорится в одном из документов англиканской церкви,— содержит историю древних народов с примитивной культурой, с додемократическнм государственным устройством и с донаучным взглядом на вселенную»3. По мнению западных экзегетов-модер-нистов, известную роль сыграло в данном случае и несовершенство языка, на котором писались библейские книги Ветхого завета. Так, например, ясно выраженный антропоморфизм ветхозаветных описаний бога они объясняют тем, что «в те далекие времена в языке отсутствовали термины для обозначения абстрактных понятий, созданные в позднейшие времена усилиями философов, психологов и богословов» 4.

Не трудно заметить, что «историко-критический метод» изучения и истолкования «священного писания» в своих основных принципах не только существенно отличается от рассмотренного ранее «святоотеческого» подхода к Библии, но и во многом противоречит ему. Поэтому и нет ничего удивительного в том, что дореволюционные православные богословы и церковные деятели, смотревшие на Библию через призму патриотической литературы, отнеслись к нему явно отрицательно.

Правда, известная часть этих богословов, представлявшая либералъно-обповлепчеокое течение русской церковной жизпи, не только одобрила некоторые выводы западных экзегетов-модернистов, но даже стала использовать их в своей апологетической деятельности. В частности, они высказались против буквального понимания некоторых мест Библии \ поддержали идею «согласования» библейской картины сотворения человека с дарви-повскон теорией эволюции 1 2, объявили ложным «вульгарное воззрение на Библию, которое считает Библию бого-духновенною во всем ее составе — от содержания до слов и букв включительно» 3.

Однако церковные авторитеты того времени, выражавшие официальную точку зрения русского православия, не поддержали историко-критического подхода к Библии, усмотрев в нем покушение атеистической мысли на саму идею «богодухновенности» «священного писания». «Не бери науки в критику Библии» 4,— взывал к богословам протоиерей И. Сергиев (Иоанн Кронштадтский), к мнению которого тогда весьма и весьма прислушивались. Мысль о возможности сопоставления библейских свидетельств о тех или иных событиях прошлого с данными истории, археологии и других наук квалифицировалась церковниками как недопустимая уступка атеизму, как святотатство, подлежащее решительному пресечению. «Что предлагает священное писание,— заявлял в своей статье «Наука и религия» московский митрополит Владимир,— все это суть откровения, не нуждающегося ни в каких доказательствах... Там, цде неверие делает священное писание предметом исследования по примеру и методу человеческих наук, там оказывается жалкая обезьяя-ническая мудрость, бред и обман» 5.

В послереволюционные годы на страницах официальных изданий Московской патриархии до недавнего времени не было прямых высказываний, в которых бы выражалось несогласие с отрицательным отношением к «историко-критическому методу» истолкования Библии. Напротив, постоянное подчеркивание верности «святоотеческому» богословствованию красноречиво свидетельствовало о том, что современные православные богословы продолжают смотреть на «священное писание» глазами «отцов» первых семи вселенских соборов.

Между тем историко-критический подход к Библии стал приобретать себе сторонников не только на Западе, но и среди богословов православной ориентации. В частности, весьма одобрительно отнеслись к нему в богословских кругах чехословацкой православной церкви. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к статьям, опубликованным в официальном органе этой церкви журнале «Православная мысль». Так, например, в статье Ф. Я. Яку-бичека «О Ветхом завете» содержится прямой призыв подходить к Библии с позиций «историко-критического метода». «Не будем опасаться,— пишет автор статьи,— признать, что Ветхий завет не содержит только дела вечные и господни. Он прошел через человеческие руки, и потому он имеет характер человеческий и исторический... Все признают, что ценность Ветхого завета заключается не в словах, которые можно критиковать, не в исторических, естественных или астрономических данных, но исключительно в его религиозном, нравственном значении... Писали их (библейские книги.—Я. Г.) различные люди, в различной временной обстановке и при различном состоянии образования. В них отражается тогдашнее мировоззрение, взгляды географические и естественнонаучные, старые представления о мире, влияние древних повестей и мифов» Ф. Я. Якубичек не только не рассматривает историко-критический подход к изучению и истолкованию Библии как ошибочный, но и объявляет его единственно правильной точкой зрения, якобы пользующейся поддержкой всех богословов, в том числе, разумеется, и православных. «В прежнее время,— говорится в его статье,— такое критическое изучение приравнивалось к безверью. В настоящее время (т. е. в середине 50-х годов XX в.— Авт.) уже все богословские школы признают правильность критического метода исследования, хотя относительно результатов этого исследования имеются расхождения»

Трудно допустить, что, делая столь категорический вывод, чехословацкий экзегет не имел в виду и русских православных богословов, хотя последние в то время и не высказывались с такой определенностью. Правда, косвенное одобрение историко-критического подхода к Библии и его результатов и тогда высказывалось некоторыми представителями русской богословской мысли. Так, например, автор большого рукописного богословского труда «Наука и религиозное миропонимание», написанного в 1955 г., весьма одобрительно отнесся к такому следствию историко-критического подхода к «священному писанию», как предложение перестать искать в библейских книгах научно достоверных сведений о мире. «Библия,— цитировал он одного из дореволюционных сторонников «историко-критического метода», полностью солидаризируясь с ним,— не наука. В ней нет научных теорий, гипотез, в ней нет и ответа на все научные вопросы в области астрономии, истории и др. Безвозвратно прошло время и для верующих христиан, коцца Библия считалась руководством в естественнонаучных вопросах. В Библии мы должны искать только нравственного руководства и религиозного воспитания для своей души... Не тому она учит нас, как движется небо, а тому, как нам взойти на небо». Но это одобрение было выражено автором рукописи не настолько определенно, чтобы уже тогда можно было говорить о наличии у православных богословов нового, позитивного подхода к «историко-критическому методу».

Если же обратиться к рецензии Е. Карманова на книгу «Трудные страницы Библии», то в ней одобрительное отношение к историко-критическому подходу к «священному писанию» высказано этим богословом прямо и недвусмысленно. Давая общую оценку труда католических авторов, он пишет: «Эта книга свидетельствует о все большем проникновении в католическую экзегешку историкокритического метода изучения св. писания, метода, который широко применялся в протестантском богословии прошлого века и который вызывал понятную оппозицию со стороны католиков и православных. Однако правильное применение историко-критического метода, кропотливое и всестороннее изучение библейского текста без поспешных и малообоснованных выводов дают прекрасные результаты. Книга профессоров Гальбьяти и Пьяцца убеждает в плодотворности и перспективности этого метода» *.

Высказанная Е. Кармановым положительная оценка историко-критического подхода к изучению и истолкованию «священного писания» не единичный факт. Аналогичные мысли, хотя и облеченные в несколько иную форму, были высказаны и на страницах «Журнала Московской патриархии» в статье «Церковный историк А. П. Лебедев», посвященной памяти одного из дореволюционных сторонников «историко-критического метода». Упомянув о том, что в дореволюционное время А. П. Лебедев за его приверженность «историко-критическому методу» бого-словствования обвинялся в нарушении «чистоты православия», автор статьи объявляет такое обвинение несостоятельным и полностью оправдывает как самого богослова, так и применявшийся им метод. «Нет,— пишет он,— никаких оснований сомневаться в чистоте православия А. П. Лебедева. Ошибка критиков его сочинений в том, что они не сумели понять целей п задач критического (метода изложения церковной истории, которого он придерживался» 1 2.

Приведенные выше высказывания свидетельствуют о том, что если и не все современные православные богословы (как это утверждает чехословацкий экзегет А. Я. Якубичек), то во всяком случае некоторые из них рассматривают историконкритическнй подход к изучению и истолкованию Библии как вполне приемлемый для православия, демонстрируя готовность пойти на известную модернизацию ортодоксальных воззрений по данному вопросу.

Понимая, что такая перемена во взглядах (если ее не облечь в надлежащую форму) может вызвать со стороны консервативно настроенных верующих обвинение в измене «святоотеческим» традициям, эти богословы стараются найти такие мотивировки, которые оправдали бы их действия в глазах паствы. Особенно много внимания уделял этим поискам Е. Карманов, посвятив значительную часть своей рецензии на книгу Э. Гальбьяти и А. Пьяцца довольно обстоятельному разбору той главы «Трудных страниц Библии», в которой обосновывается право современных богословов периодически пересматривать традиционные воззрения на «священное писание».

Основной смысл рассуждений, с помощью которых отстаивается этот тезис, сводится к следующему.

Вслед за авторами рецензируемой книги Е. Карманов старается уверить своих читателей в том, что пересмотр западными экзегетами-модернистами традиционных толкований некоторых «трудных мест Библии» якобы не является отступлением от «святоотеческой» точки зрения но данному вопросу. «Авторы,— пишет он,— примерами из творений св. отцов доказывают законность новых приемов экзегетики, устраняя возможные обвинения в измене традиционному учению церкви и подозрения в оппортунизме самой церкви, меняющей свое учение применительно к обстоятельствам» *.

Действительно, ссылаясь на патриотическую литера-туру, Э. Гальбьяти и А. Пьяцца утверждают, как это видно из рецензии Е. Карманова, будто церковные деятели первых семи вселенских соборов не считали свое толкование Библии окончательным, не подлежащим дальнейшему пересмотру и уточнению. Напротив, если верить западным экзегетам, «отцы церкви» (в частности, Иоанн Златоуст, Григорий Богослов и др.) якобы и сами весьма радикально пересматривали сложившиеся до них воззрения на Библию и последователям своим предписывали поступать точно так же с их доводами в защиту «священного писания», если они со временем почему-либо окажутся недостаточными. «Свобода в богословских мнениях,— повторяет Е. Карманов вслед за авторами книги «Трудные страницы Библии»,— которой пользовались Григорий Нисский, Григорий Богослов, Амвросий и Августин, существует и для современных ученых, с явным преимуществом в том отношении, что новые открытия в области древних литератур Востока позволяют делать более обоснованные выводы» 1 2.

Таким образом, западные экзегеты модернистского толка, которым всегда вменялось в вину отступление от древних церковных традиций и пренебрежительное отношение к заветам «отцов церкви», ныне представлены Е. Кармановым в его отзыве о книге «Трудные страницы Библии» как паиболее ревностные продолжатели «святоотеческих» традиций. А их деятельность но обновлению ортодоксальной трактовки Библии рецензентом из «Богословских трудов» не только не осуждается, но и оценивается весьма положительно: он без всяких оговорок приводит то место из книги Э. Гальбьяти и А. Пьяцца, где говорится, что «подобный подход к толкованию библейского текста имеет прецеденты в патристической литературе» !.

Налицо явпое стремление отдельных православных богословов реабилитировать в глазах поборников православия модернизацию западными теологами ортодоксальной трактовки Библии. И предпринято оно, как нам кажется, неспроста. Похоже на то, что Е. Карманов и разделяющие его точку зрения предвидят неизбежность аналогичных действий и для православия в целом и начали заранее подготавливать к ним в первую очередь церковные круги, чтобы те были во всеоружии к тому времени, как им придется по-новому истолковывать «трудные места Библии» рядовым верующим.

Так в самых общих чертах обстоит дело с первым практическим результатом новых веяний в современной православной экзегетике.

Другим результатом является довольно существенный сдвиг во взглядах современных православных богословов (во всяком случае некоторых из них) на так называемую библейскую хронологию, которой русская православная церковь неизменно придерживалась на протяжении всей истории своего существования.

Суть этого сдвига в следующем.

Чтобы придать библейскому рассказу о «сотворении мира» богом видимость правдоподобия и тем самым сильнее воздействовать на сознание и чувства верующих, апологеты христианства в свое время определили даже «точную дату» этого «боготворческого акта». При помощи сложнейших и хитроумнейших расчетов, проделанных поборниками христианства с чисто иезуитской изобретательностью, было составлено множество хронологических таблиц, высчитывающих со скрупулезной точностью время от «сотворения мира» до «рождества Христова». Поскольку таблицы составлялись на основании хронологических данных, взятых из Библии, то они получили название библейской хронологии. Различаясь в деталях, все хронологические таблицы сходятся в главном— они согласно утверждают, что мир якобы был «сотворен» богом за пять^шесть тысяч лет до рождепия Иисуса Христа, т. е. всего лишь семь-восемь тысяч лет назад.

Наука давно уже стала опровергать истинность «библейской хронологии». Опираясь на данные геологии, археологии, истории и других наук, ученые убедительно доказали, что ни время существования человечества, ни тем более возраст Земли нельзя измерять тысячелетиями — счет здесь должен идти на миллионы и миллиарды.

В этих выводах науки христианские богословы и церковные деятели сразу же усмотрели серьезнейшую опасность для авторитета Библии как «слова господня» и источника «самых достоверных» сведений о мире и человеке. Они поняли, что отрицание истинности «библейской хронологии» неизбежно повлечет за собой сомнение в истинности других положений Библии, а затем и в «исторической достоверности самого откровения» *. Поэтому апологеты христианства что называется грудью встали на защиту «библейской хронологии», категорически отметая все возражения науки по данному вопросу и всячески дискредитируя в глазах верующих научные данные о возрасте Земли и продолжительности истории человеческого общества.