На даче в Текстильщиках

Утром 20 августа 1982 года 24-летняя Ася Титова с четырехлетней Юленькой провожала в аэропорту Домодедово мать в Актюбинск; последняя там постоянно проживала.

Рейс задерживался. Мать и дочь были в невеселом настроении. И потому, что расставались, и главным образом потому, что последнее время разладились у Аси отношения с мужем. Михаил служил летчиком Липецкого авиаотряда.

—           Другую он завел, — говорила Ася, — чувствую.

—           Ах, дочка, чего в жизни не бывает, все образуется, у вас Юленька, — бабушка погладила

На даче в Текстильщиках

девочку по голове. — Сегодня ей уже четыре годика. Я с твоим свекром, Николаем Ивановичем, говорила, он Мише позвонит, тот хоть и не родной, а его слушается.

—           Его попробуй не послушайся, — Ася вздохнула, — вчера мы случайно в пельменной встретились, там же, на Чкалова, около дома. Поговорили. Он пошел тут же на междугородную позвонить Мише, но не дозвонился.

—           Что-то вы по пельменным, да еще возле дома. На квартире могли бы и пообедать и поговорить с Мишей, телефон-то есть.

—           Не знаю, — вяло ответила Ася, — не любит он, когда я дома, да и вообще больше на даче живет. Ох, опаздываю я, — мы же в двенадцать договорились в той же пельменной встретиться. А оттуда на дачу поедем, день рождения Юленьки отметим. Там и поговорим... Только не люблю я эту дачу. Красивый ад. И вообще, мама...

Но тут объявили актюбинский рейс.

В тех же числах августа того же года в другом аэропорту, в Шереметьево, произошел странный случай. Молодой человек уверенно подошел к зеленой «Волге», открыл дверь, покопался в переднем щитке, и, хотя ключа не было, машина завелась. Но тут незнакомец увидел, как, что-то крича, бежит человек, прямо к «Волге»: «Вор, держи вора!». Понятно, сновавшие тут люди останавливались, смотрели, собралась маленькая толпа: «Что украли? У кого? Ах, машину...»

—           Спокойно, товарищ, — раздался в это время уверенный голос сухощавого со спортивными манерами человека лет сорока, — не волнуйтесь, никто вашу «Волгу» угонять не собирался. Вот мое удостоверение. Мы проводим операцию. К сожалению, вор ушел. На вашей машине его хотел догнать мой помощник. Валерий, покажи документ гражданину. В милицию?

Обрадованный владелец, мельком глянув в милицейское удостоверение, а главное, убедившись, что все в машине цело, поблагодарил стражей порядка, чертыхнулся в адрес хулиганов и пожалел, что помешал операции. А участники «операции» на месте происшествия не задержались. Когда чуть отошли, младший с чувством схватил руку старшего:

—           Ну, батя, с тобой не пропадешь!

—           Учись, сын. Нет положений, из которых бы не вышел твой отец. Ну, сорвалось. Не беда. Вон их сколько, машин-то, любая — наша. Ну ладно, у тебя когда экзамен? Тогда бывай, мне на деловое свидание. Николай Иванович точность уважает. А нам с ним надо серьезный вопрос уладить. Эта чокнутая стерва такого может натворить...

Младший протянул руку и побежал ловить такси. Он и впрямь опаздывал на экзамен в горный институт, где учился уже на третьем курсе. Валерий был слегка возбужден происшествием, огорчен, что сорвалась операция: ведь он проследил за этим лысым автомобилистом до самой кассы. Почему он вдруг вернулся к своей машине?

Через неделю-другую из Актюбинска пришло письмо от матери Аси: она беспокоится за дочку, хочет знать, как внучка, а главное — удалось ли Николаю Ивановичу уладить конфликт невестки с мужем. Потом еще письмо, еще — жене Николая Ивановича. Никакого ответа. Тогда встревоженная женщина обратилась в милицию по месту жительства Аси — а та была прописана в большой квартире свекра на улице Чкалова.

Скрынникова хорошо знал участковый: ветеран войны, занимает какой-то большой пост в Министерстве гражданской авиации. Верно, от снохи поступали устные жалобы: ее-де не пускают в квартиру. Участковый наведался, чтобы выяснить. Как оказалось со слов свекра, его невестка не была женщиной строгих нравов, путалась даже с иностранцами в отсутствие мужа-летчика, служившего в Липецке. Могла и домой не прийти ночевать. Вообще, она живет не так как надо.

Однако мать из Актюбинска писала, что уже две недели нет никаких вестей от дочери.

— Я и сам обеспокоен, — отвечал Николай Иванович в милиции, — я ведь ждал Асю в кафе, оттуда собирались ко мне на дачу — рождение внучки отметить. Не пришла и не позвонила. Почему не обеспокоился? Дело в том, что Ася, она со странностями. Вполне могла к родственникам уехать. У нее, знаете, на дню семь пятниц. Но ваш сигнал меня встревожил...

Он начнет звонить, будоражить, требовать. Напишет даже в центральную газету: чем только местное отделение занимается, вокруг его дачи в Текстильщиках бродят, а пропавшую сноху с внучкой не ищут. Последовало строгое внушение местным товарищам. И когда из МУРа пришли совсем по другому поводу — искали угнанные машины, местные товарищи предупредили:    со

Скрынниковым поосторожнее, заслуженный человек, ветеран и... вообще лучше от него подальше.

Начались поиски пропавших. Путь Аси с дочкой от Домодедова между тем никак не прослеживался. Правда, удалось установить, что до этого дня она приходила в жэк, в милицию и допытывалась: могут ли ее выселить из квартиры, где она с дочкой прописана. Ее везде успокаивали: ни в коем случае, право ваше неоспоримо: «А в чем дело?

Николай Иванович нам известен: солидный, заслуженный человек, ветеран...»

Да, он производил внушительное впечатление. К тому же биография: военный летчик в прошлом, сотрудник солидного министерства до недавнего времени, сейчас пенсионер. Грудь увешана... Потом, правда, станет известно, что единственная награда военного летчика — медаль «За победу над Германией». Это удивит: летчиков на фронте награждали щедрее. Ничего предосудительного, однако, не установят: что ж, награды — свидетельства заслуг, но их отсутствие — еще не позор. Но все это будет потом. Пока же человек требует: найдите внучку и ее мать, которые словно сгинули...

Искали упорно. Проверили больницы, морги, связались с Костромой, Липецком и Тюменью, где у Аси были родственники, — никаких результатов.

Примерно тогда же студент горного института Валерий Куркин попался на краже автомашины — пытался угнать «Жигули» у театра Станиславского, когда там шел спектакль. Началось обычное в таких случаях дознание, потом дело перешло к следователю. Попробовали связать случаи других угонов. Валерий путался, явно врал и попался на лжи. Вырисовывалась картина: не одну машину угнал Валерий при помощи родного отца. Но, конечно, это никак не связывалось с исчезновением невестки Николая Ивановича Скрынни-кова.

Ни j старший Куркин, ни младший никогда не видели в лицо Асю Титову и ее дочку. Но — зигзаги судьбы причудливы. Младший даст ниточку, которая раскроет загадку их исчезновения, а старший примет во всей этой истории самое непосредственное участие. Пока же был установлен факт: отец и сын Куркины занимаются как промыслом угоном машин.

Евгений Васильевич Куркин перепробовал много работ и должностей, а с 1981 года оставил их все и занялся прибыльным промыслом — угонял, перекрашивал и переоформлял «Волги» и «Жигули», а затем сбывал их в края, где берут товар, не интересуясь его происхождением. Вовлек в промысел своего тогда еще несовершеннолетнего сына Валерия, собиравшегося стать горным инженером. За короткий срок они заработали около 90 тысяч рублей. Оба были пойманы, уличены и впоследствии осуждены. И этой стороны жизни Куркиных мы вынуждены коснуться лишь постольку, поскольку она-то и сделала трагический зигзаг в сторону Аси Титовой и ее дочери...

Те уже пропали, уже был объявлен всесоюзный розыск, обеспокоенный свекор возмущался нерасторопностью милиции, когда Валерия арестовали за угон автомашины. И отца тоже взяли. Валерий давал подробные показания: откуда угнал машину, кому сбыли и т. д. И все шло гладко до тех пор, пока предметом допросов не стала черная «Волга», угнанная у гражданина Болдырева. Именно этот автомобиль, кстати, так и не найденный, вызывал у парня какие-то нервные шоки. Естественно, мимо внимания сотрудников милиции это не прошло. Они вновь и вновь расспрашивали о болдыревской «Волге». Кажется, все Валерий рассказал, так нет... Какие были чехлы, да каков ход, да не заметил ли царапины. Это взвинчивало Валерия чуть не до истерики. А ему снова и снова вопросы. И однажды Куркин-младший не выдержал...

Я должен здесь прервать спокойное изложение событий, чтобы рассказать, как шел розыск пропавших, а затем и как было раскрыто тягчайшее преступление. Но лучше меня это сделают те, кто непосредственно занимался этим.

Рассказ заместителя начальника МУРа Евгения Ильюшенкова. В то время я занимался делами, связанными с розыском угнанных машин.

Помню еще в 1982 году из Орла пришли проверить одну машину — у нее номера не соответствовали документам. Продавал машину некий Куркин, якобы работник милиции. Начал разбираться. Да, Куркин работал в милиции. Вызвал. Куркин взялся отремонтировать машину Носика, биолога, помню. Отремонтировал и... продал. А денег владельцу не отдал. Так впервые я узнал Куркина... Он мне не понравился: весь крученый какой-то, «деловой» очень. А работал он в ГАИ по пропаганде. Ну, сказал ему, чтоб честь милиции не позорил, и передал дело по начальству.

А потом из Зеленограда стала поступать информация о краже машин. И всплыла фамилия Куркина. Оказалось, это был его сын Валерий, 18-летний парень. Его арестовали. Надо сказать, уводил он машины мастерски: любую мог открыть и завести. А вел себя развязно, как отец: «я каратэ занимаюсь», «у меня девочки такие...», «коньячок марочный».

Все же я разговорил его. Почувствовал он ко мне, как я понял, доверие. И рассказал о краже шести машин. В том числе черной «Волги», которая принадлежала гражданину Болдыреву. Машину эту он передал отцу. Как и другие. Понятно, арестовали Куркина-старшего.

Начал я работать с отцом. Развязный тон: «я все могу», «вы у меня попляшете». Но потом стал говорить. Я, говорит, сколько работаю, столько ворую. Но вот что странно: признает, что брал у сына краденые машины, а вот куда их сбывал — молчит или плетет всякую околесицу.

Но все-таки о последней «Волге» сказал. Я, говорит, этого человека боюсь, страшный это человек. Поэтому протокол не подпишу. А сказать скажу: Скрынников это, Николай Иванович, у него дача в Текстильщиках, его там все знают. Летчик, правительство раньше возил. Не по зубам он вам. А машина у него в гараже...

Поехали в Текстильщики. Собрали группу. Из Тушинского района сотрудника, участкового. Дача обнесена двухметровым забором — ни щелочки в нем. Собака. Участковый помог нам пройти в дачу. Увидел Скрынникова — больной весь, трясется, вот-вот рассыплется. А я чувствую — игра. Не знаю почему — сразу ему не поверил.

Сказали, что есть заявление: у вас в гараже ворованная машина. Открыл гараж — там ничего нет, только детали от машины. А мы знали: он купил перед тем старое разбитое такси. Вот-де это от нее части, сказал Скрынников. Ну, извинились и ушли.

И начались тут наши несчастья: Скрынников завалил жалобами и наше министерство, и ЦК, и «Правду», и не знаю уж кого. Мы только отписывались. Ей богу, меня чуть не уволили — вроде бы я незаконный обыск произвел.

Когда эти жалобы разбирали, узнал я, что перед нами у Скрынникова были наши люди совсем из другого отдела, Павел Арапов, в частности. Я поинтересовался. Оказывается, Арапов ищет пропавшую невестку и внучку Скрынникова. Вот так наши пути перекрестились на даче Скрынникова. Я ищу черную «Волгу», а Павел — пропавших людей. Обсудили ситуацию, и Арапов попросил еще раз допросить Куркина-младшего...

Рассказ старшего оперуполномоченного оперативно-розыскного отдела Павла Арапова. Когда мы с Евгением Михайловичем обсуждали посещение Скрынникова и судьбу черной «Волги», он показал мне записку, которую хотела передать Кур-кину-старшему его жена: «Была у Н. И. на даче, получила две вместо пяти, больше я туда не поеду, боюсь». А я в это время занимаюсь розыском Аси и Юли. Я приглашаю жену Куркина. Она сказала, что получила вместо пяти тысяч только две. «За что?» — спросил я. «Не знаю, — ответила, — это их счеты». Не могу сказать, почему, но эти пять тысяч долга не давали мне покою. Хотите — интуицией называйте, хотите — предчувствием. Только сопоставив все, все заявления Скрынникова о пропавшей внучке и ее матери, его ругательства в наш адрес, я подумал — неестественно для его положения ведет себя. Что-то тут не так. Какая-то тут загадка...

Прервем на минуту рассказ Павла Арапова. Помните, я свой текст закончил фразой: «И однажды Куркин-младший не выдержал...» А теперь пусть участник розыска продолжает.

Павел Арапов: Мы давно заметили, что Валерий довольно спокойно рассказывает о похищенных машинах, а как только доходит до болдырев-ской «Волги», начинает нервничать. И так раз за разом. Почему? Вот тут я опять не могу объяснить, как и почему несопоставимые, казалось бы, события вдруг сходятся в одной точке. Пропажа Аси с дочкой и кража «Волги» на продажу... Ничего общего. Причем мы даже не знаем, что с Асей: розыск не кончился. Но представьте, связалось все это у меня в голове в один клубок. И я говорю Валерию: «Расскажи теперь о преступлении, которое в уголовном кодексе обозначено статьей под номером с цифрой два на конце». Статей таких много, конечно, но среди них и 102 — убийство. Мне было важно увидеть, как он среагирует на несколько необычный вопрос. Не в лоб идти, а обходным маневром. Я не ожидал ничего особенного — просто хотел реакцию увидеть. А Валерий так спокойно говорит: «Вы имеете в виду убийство?». «Тебе видней», — ответил я. Он долго ходил. Мы почувствовали его напряжение. «Да, мне отец рассказал обо всем». — «О чем?» — «О том, что Скрынников убил невестку и внучку».

Добавляет оперуполномоченный Валерий Гаврилов:

Я занимался розыском машин, в том числе «Волги». Когда мы начинали с Валерием разговор о ней — какое было противоугонное устройство да как завел мотор, — он очень нервничал. Вроде другие машины ему безразличны, а это особая какая-то. А тут еще трое из МУРа приехали...

Павел Арапов: Словом, Валерий Куркин начал давать показания: ему-де рассказал отец, а отцу — Скрынников о том, что жена его сына Ася Титова выдаст их, она все знает о махинациях с машинами, все в блокноте у нее записано и ее надо убрать, иного выхода нет. И сказал, что он... все сделал. Закопал в гараже. А отец в это время уехал на юг. И Николай Иванович просил меня, как только отец вернется, чтобы позвонил. Отец вернулся, приехал к Скрынникову на дачу. Тот все рассказал и попросил помочь вывезти трупы.

Вот что рассказал Валерий, И настоятельно повторял: отец тут ни при чем.

А я ведь уже занимался розыском Аси и Юли. У меня было заявление матери Аси, где упоминалось, что она должна была из Домодедова поехать к свекру: у внучки ведь день рождения. Еще до допроса Валерия я позвонил Скрынникову на дачу, попросил о встрече. Сказал, зачем. Спросил, когда тот последний раз видел пропавших. Он ответил, что 19 августа. И вдруг такое понес на Асю, что слушать было неловко.

3 октября я пригласил к себе Скрынникова. Впервые его увидел. Грузный старик. Напористый. Я его спросил, что известно об Асе с внучкой. А он опять на нее понес. Это было странно. Люди пропали, а Николай Иванович только грязь льет: беспорядочная жизнь, связи с иностранцами. Я спросил о последнем свидании с невесткой. Он сказал, что виделся 19 августа, она просила помирить ее с мужем. Договорились встретиться на другой день, чтобы позвонить в Липецк, Асиному мужу. Но Ася 20-го не пришла... Вот что только и сказал Скрынников.

Тогда я, конечно, Николая Ивановича ни в чем подозревать не мог. Мы отрабатывали все возможные версии, искали по всему Союзу. Ничего! И я начал вычислять. Ася 20 августа должна была встретиться со Скрынниковым. Поскольку встреча в пельменной, как договаривались, не состоялась, задержался рейс и Ася физически не могла успеть, то что же оставалось? Ехать на дачу к свекру. Тем более он обещал позвонить в Липецк, чтобы помирить Асю с мужем. Значит — дача? Значит, там могло что-то произойти?

И я отправился на дачу в Текстильщики. Вместе с сотрудником из района. Открыла жена Скрынникова — он себя плохо чувствовал. Но к Николаю Ивановичу пригласила. Надо сказать, дача у него роскошная. Мы с сотрудником договорились: пусть тот все время наблюдает за реакцией Скрынникова. Мы предупредили: это не обыск, а осмотр дачи — если он разрешит. Он не возражал. Мы все осмотрели в доме, вокруг, весь участок. Захотел в гараж зайти. Но туда меня Скрынников не пустил. Почему? Ворованная машина? Наконец согласился. Только собрались идти — схватился за сердце. Так в гараже мы и не побывали.

А на следующий день жалоба на незаконный обыск. Такой уж он, Скрынников. И, пожалуй, тут у меня возникла мысль: а не он ли? Это было дико, не укладывалось ни в какие рамки — но я почему-то уверился: убил он, Скрынников.

Тут-то и перекрестились наши пути с Евгением Михайловичем — они искали машину. Состыковали мы наши сведения. Показаний Куркина-млад-шего пока еще не было. Зато была записка жены Куркина о двух тысячах отданного долга.

Занимался я прошлым Скрынникова, в частности военным. И был поражен: везде на него резко отрицательные характеристики. Везде и ото всех. Само по себе это ничего не значит, конечно, но все-таки... Обратил я внимание на^ один момент: военный летчик за всю войну не награжден даже медалью. Но и это, естественно, еще не преступление. Впрочем, к этому времени мы получили показания Куркина-младшего. И серьезные данные о том, что Скрынников на даче перекрашивал и переделывал ворованные машины. Прокурор дал санкцию на арест Скрынникова.

А вскоре начал давать показания и Куркин-старший.

Он уже всех знал, а меня видел впервые. Долго говорили опять о машинах. А ведь у меня была записка жены о долге со Скрынникова. Дали почитать ее показания. «Что, — спросили, — это за деньги? Откуда долг?» «Хорошо, — ответил Куркин, — только без протокола». И начал подробно пересказывать «рассказ Скрынникова». Подчеркнул: «Я помогу вам раскрыть опасное преступление, обезвредить страшного человека. Сам я, как вы знаете, был на юге и участвовать в этом не мог. Только помог перевезти трупы». И рассказал, как поручил сыну угнать машину, как погрузили трупы в черную «Волгу» и вывезли их. Нам он сказал: «Только я могу показать, где они зарыты, значит, без меня вы бы их никогда не нашли и не разоблачили бы убийцу».

Сам Скрынников был еще на свободе. Мы его пригласили в связи с его жалобами на нас. Разговаривали в министерстве. И вот что любопытно было: мы заметили, что он всячески избегал оставить отпечатки пальцев, стакан с водой не взял, ручку двери нажимал не пальцем, а ладонью. Почему? Чего-то он опасался.

Чрестовали Скрынникова у него на квартире. Разыграл он целый спектакль: пытался звонить, грозил, обещал всех нас уволить. Привезли на Петровку, 38. Допрашивали его шесть часов: без результата. Он был уверен, что все скрыто так тщательно, что раскрыть невозможно... Дело пошло к следователю...

X концу следствия возник такой, я бы сказал, правовой ребус. Валерий слышал от отца пересказ Скрынникова, как он убил невестку. Куркин-старший это подтвердил: сам он в убийстве не участвовал, только слышал о нем, когда ехали со Скрын-никовым на юг продавать краденую машину. Скрынников утверждает, что он не убивал внучку и невестку: это сделал его приятель Куркин, боясь Асиных разоблачений.

Что же получалось? Один видел, как все произошло. Но тогда он это и совершал. Или видели оба, а все сделал один? Тогда — кто? А если все сделали оба? Но как это доказать?

Скрынникова арестовали в марте 1983 года. Предъявили обвинение в убийстве Аси Титовой и ее дочери.

— Да как вы могли даже подумать такое? На меня, честного, заслуженного человека! Дайте мне бумагу, я напишу «чистосердечное» признание.

Он написал так: «Я стал жертвой Евгения Куркина. Этот человек совершил тяжкое преступление». Далее Скрынников писал, что в августе 1982 года поделился с Куркиным заботами: в квартиру, которой он добился с таким трудом, собирается вселиться еще и мать Аси. Сама же Ася для них опасна, ибо знает о махинациях с машинами, она даже записывала в блокнот номера, цвет, даты угонов. И теперь шантажирует, грозя все рассказать. На это, повествовал Скрынников, Куркин сказал: «Асю надо убрать». Предложил сделать это в Липецке. Но там падет подозрение на приемного сына Мишу. На квартире... это опасно. Решили, «что я отдам Куркину ключ от дачи, и он там...» Больше, по словам Скрынникова, он Асю с внучкой не видел. Куркин же уехал на юг и вернулся 11 сентября. «Приехал ко мне на дачу, привел в гараж, указал пальцем под ноги: «Они там». Я ужаснулся: «Как, и внучка?» «Нельзя было оставлять свидетеля», — ответил он. Потом Куркин перевез останки. Чуть позже Скрынников «вспомнил», что перевозили останки вместе: на 688-й километр шоссе Воронеж — Ростов и в стороне закопали. Но делать это заставил его Куркин под угрозой.

Вот тот самый ребус. И жертвы найдены — место указал Скрынников, — и соучастники перед лицом закона. Но — один хоть и признает, что обсуждал варианты «устранения Аси», само свое присутствие на месте преступления отрицает; другой вообще говорит, будто он только слышал от соучастника о преступлении.

Хорошо известна еще с древних времен криминалистическая истина: ищи того, кому преступление выгодно. Следствие, а потом суд ответили на этот вопрос — обоим стала Ася поперек дороги.

Скрынникову — прежде всего из-за квартиры. Нет, не говорите, что это не укладывается в голове. Страшен, сказал мудрец, бог без морали. Человек, возможно, страшнее. На суде была прослежена вся жизнь Николая Ивановича Скрын-никова, которому 66 лет. И предстала зловещая фигура, для которой выгода способна заменить все. Недавние коллеги по министерству в один голос говорили в качестве свидетелей: ушел и будто свежим ветром потянуло. «Красивым адом» называла покойная Ася двухэтажную дачу в Текстильщиках. Скрынников долго и упорно «строил» стометровую квартиру в монументальном доме. Когда назрел конфликт Аси с мужем, свекор так и эдак пытался выписать невестку, обманом у нее выудил паспорт, какое-то туманное заявление. Не вышло, Ася стала настаивать на своем праве. И пригрозила разоблачить махинации с перекраской ворованных машин на даче. И, как было установлено, Скрынников предлагал Куркину три, пять тысяч, чтобы избавиться от Аси;

Куркину — ибо Асино разоблачение грозило прежде всего ему, вовлекшему в преступление собственного сына и сбывшему уже чуть не десяток ворованных машин на 90 тысяч. Кстати, когда его арестовали, он-таки послал жену к Скрынникову «за долгом».

Так что и на вопрос, кому это выгодно, ответ был. Но кто? Кто организовал преступление? Кто непосредственно его исполнил? Этот вопрос оказался самым трудным, ибо правосудие может исходить только из точно установленной вины, без всяких натяжек. Улики и внутреннее убеждение судей, основанное на материалах дела, — и ничто иное! — позволяют с полным правом и чистой совестью применить закон.

Первый суд не вынес приговор: отправил материалы на доследование. Дело это затем прошло по всем инстанциям, вплоть до высшей — Пленума Верховного Суда СССР. Члены Верховного Суда рассматривали протест Генерального прокурора СССР, в котором ставился вопрос о том, что следствие не добыло всех доказательств и необходимо его продолжить. После серьезного обсуждения члены Верховного Суда СССР пришли к выводу: следствие ничего существенного уже не добудет, и суд должен решить: кто в чем и в какой степени виновен.

И вот полтора месяца под председательством Идеи Ахметовны Деминой коллегия Московского городского суда исследовала материалы предварительного следствия, первого суда: допрашивала и передопрашивала обоих подсудимых, свидетелей — всех, кто только имел или мог иметь касательство к трагической истории. Родные жертв; жены и дети, знакомые и сослуживцы подсудимых; работники милиции и эксперты — давали показания суду, чтобы прояснить до крайности запутанную, хотя на первый взгляд такую ясную картину — вот же они, эти двое! Судьи понимали всю ответственность, которую на себя берут. Подсудимые придерживаются крайних позиций: убил «он» — «я» же только скрывал. Их объяснения выглядят порой нелепо, явно лживо, даже смешно. Ну, а если представить, что один из них, отрицая участие в убийстве, говорит все же правду? А ведь признание виновным в данном случае равносильно исключительной мере наказания. Это-то все отлично понимали. И судьи в первую очередь.

Так — КТО?

Крупицы истины на самом деле, а не фигурально, отмываются в ходе многочасовых перекрестных допросов. Собственно, роль Скрынникова как вдохновителя преступления прослеживается в его же «чистосердечном» признании. Постепенно выясняется, с какой настойчивостью он шел к цели, начиная с найма «исполнителя» и кончая приготовлением целлофановых мешков для перевозки жертв преступления подальше от его места.

Я смотрю на него, сидящего за барьером в зале суда. Грузный, неопрятный старик с голым черепом и носом, как у стервятника, с большими ушами, к которым он прикладывает руку — плохо слышит. Тяжелое, непреклонное лицо. Но ведь это — в суде, и я уже почти все знаю... А до того он производил на всех внушительное впечатление. В семье был владыкой, деспотом. Когда допрашивали его жену, адвокат задала вопрос: «Могла ли она, допускала ли хоть в чем-нибудь ослушаться мужа?» «Не было случая», — растерялась женщина, между прочим, с волевым лицом, по виду — с характером. «Но все-таки, — настаивала адвокат, — хоть в чем-то решилась бы перечить Николаю Ивановичу?» «Не... не знаю, право», — только и было ответом. Сам Скрынников больше молчит.

А Куркин, который все время твердит, что никаких показаний вообще давать не намерен, тот говорлив не в меру. Его несет, как незабвенного Хлестакова. Он потрясает исписанными тетрадями, грозит разоблачить всех и вся, обвиняет судей (первого процесса) в фальсификации протоколов. Его уличают во лжи.

-Ну и что? — вскидывается Куркин, — мне так Скрынников рассказал.

—           И какие украшения были на Асе?

—           Вы что, гражданин судья, хотите все на меня свалить?

—           Мы цитируем ваши слова. Вы так подробно описали прием самбо «захват — хомут», который якобы Скрынников применил к женщине. Сообщили суду: «Ася не спала, словно змея, чувствовала». Ваши слова?

—           Не придумал же я, конечно, он рассказывал. А какой это вы «хомут» упоминаете? Я и слово такое первый раз слышу...

И так эпизод за эпизодом. Отказ что-либо говорить. Потом неудержимое многословие, провалы в памяти, выпады против милиции, непризнание собственных показаний даже на этом суде, а потом их подтверждение. И мне хотелось бы отдать должное Идее Ахметовне за ее терпение, такт, доскональное знание огромного материала, позволившее квалифицированно вести этот трудный процесс...

—           В своем показании... лист... дело... вы, Куркин, передаете рассказ Скрынникова: когда с Асей было кончено, проснулась девочка и крикнула: «Дяденька, что вы делаете с моей мамой?». Но Скрынникова она называла «дедушкой». Значит, обратилась не к нему? Как вы это объясните?

—           Может, я случайно сказал «дяденька».

Мне пришлось выхватывать, перемещать,

спрессовывать фрагменты допросов. И делал я это для того, чтобы показать, сколь трудно суду было извлекать крупицы фактов, проливающие свет на событие и действия его участников. Каждый из подсудимых постарался обеспечить себе алиби на 20 августа: Куркин утверждал, что в этот день уехал на юг, под Москвой случилась поломка машины, что подтвердили свидетели. Скрынников говорит, что, не встретившись в кафе с Асей, вернулся и из квартиры до утра не выходил. Суд бесспорно установил, что оба лгут.

День за днем шли допросы в заседании Мосгорсуда: судьями, прокурором, адвокатами. И все яснее становилось, что кто-то один из них не мог совершить это преступление. Суд склонился к тому, что Скрынников явился организатором и соучастником убийства, а Куркин непосредственно все исполнил. Очевидно, они поклялись хранить в тайне этот ужас, ибо каждый понимал, чем все может кончиться. Но они, связанные злом, ненавидели друг друга и боялись один другого: а вдруг «тот» выдаст? Куркин даже сыну рассказал — «для страховки на случай чего-нибудь». И сын не выдержал, когда в МУРе начали так подробно расспрашивать именно о той ворованной «Волге», на которой его отец со Скрынниковым вывозили останки Аси и Юли подальше от места преступления.

Как много мудрых слов сказано о том, что тщательнейшим образом сокрытое преступление все равно выдаст себя: не отпечатками пальцев, так отметами души, если, конечно, можно говорить о душе применительно к рассказанному.

Из приговора Московского городского суда:

«Ася позвонила Скрынникову по телефону, он предложил ей приехать на дачу, сказав, что туда же должен приехать и Михаил. О приезде Аси на дачу Скрынников сообщил Куркину. Надеясь на примирение с мужем, имея такой основательный предлог, как день рождения дочери, Титова Ася вместе с четырехлетней Юлией 20 августа 1982 года вечером приехала на дачу к Скрынникову, расположенную в пос. Текстильщики г. Калининграда, Московской области, дом 7.

Там ее с целью лишения жизни ее и ребенка ожидали Куркин и Скрынников. Тревожась из-за отсутствия мужа и присутствия на даче лишь Скрынникова и Куркина, Ася, не раздеваясь и не раздевая дочь, легла вместе с нею спать, но уснуть не могла, не гасила свет.

Примерно в 2 часа ночи 21 августа к ней в комнату вошел Куркин. Она сразу же встала. Тогда брызнув в лицо Асе парализующий сознание неустановленный следствием газ, упакованный в специальном баллончике, Куркин привел потерпевшую в бессознательное состояние, вытащил из кровати и задушил. После этого вернулся к малолетней Юлии, которая проснулась от шума, вызванного насильственными действиями в отношении матери, и закричала:        «Дяденька, что вы делаете с моей мамой!»

Опасаясь Юлии как свидетеля убийства Аси, Куркин, накрыв ее одеялом, задушил.

Ожидавший его за пределами комнаты, где спали Ася и Юлия, Скрынников, на котором, согласно распределению их ролей в преступлении, лежала обязанность обеспечивать беспрепятственную возможность осуществления их преступного замысла, после того как были убиты Ася и Юлия, совместно с Куркиным стал упаковывать трупы в специально приготовленные мешки; затем вместе они выкопали в гараже, расположенном под домом, яму, куда сложили трупы, закопали их и накрыли пол резиной.

После этого, с целью уничтожения улик, Куркин и Скрынников развели костер на участке, где сожгли обувь и другие вещи, оставшиеся после убийства потерпевших. Подсудимый Куркин в тот же день, 21 августа 1982 года, с целью создания себе алиби, вместе с женой, невестой их сына, а также ее матерью выехали из Москвы, однако из-за поломки автомашины вернулись и после ремонта продолжили свое путешествие на юг 22 августа 1982 года. По возвращении, в первой декаде сентября, Куркин по вызову Скрынникова приехал к нему на дачу, где они договорились вывезти трупы с дачи для сокрытия их в другом месте. Одновременно решили проехать на юг, в Грузию, для продажи похищенной у гр-на Болдырева автомашины «ГАЗ-24» (черной «Волги»).

Удалив с дачи своих жен, Скрынников и Куркин откопали трупы Аси и Юлии, упаковали их в полиэтиленовую пленку и брезент, создали видимость поклажи с ручкой на случай проверки в пути, положили тюк в багажник и вывезли на указанной автомашине за пределы Москвы. Между 688-м и 689-м километрами на шоссе Воронеж — Ростов свернули в лесопосадки, проехали 5 км, где, найдя удобное для сокрытия трупов место, закопали их, после чего, возвращаясь на шоссе, Скрынников выбросил лопату в овраг.

Продолжив путь на юг, подсудимые попытались продать автомашину, но не смогли и через несколько дней возвратились на ней в Москву».

Московский городской суд приговорил Куркина и Скрынникова к исключительной мере наказания. После рассмотрения кассационной жалобы в Верховном суде РСФСР приговор вступил в законную силу. Ходатайство о помиловании удовлетворено не было. И приговор привели в исполнение.

Так закончилось это дело — страшное по событию преступление и очень сложное в юридическом отношении. Ибо надо было с предельной точностью установить и доказать вину каждого. Каким бы злодейским ни было деяние, юстиция обязана спокойно и детально во всем разобраться, чтобы при такой мере наказания вынести приговор, не вызывающий ни малейшего сомнения.