Гибель «Суворова» В прекрасный летний день от причала Ростова-на-Дону отошел туристский теплоход «Александр Суворов». На берегу остались провожающие и повседневные заботы, впереди был веселый отдых и увлекательное путешествие по великой русской реке. Когда прошли шлюзы Волго-Донского канала и открылась необозримая речная ширь, первый штурман пригласил гостей осмотреть теплоход: посетить машинное отделение, рубку и другие службы корабля. Приглашение было принято с восторгом, и всегда любопытствующая толпа туристов растеклась по отсекам. В это время откуда-то возник второй штурман. Он раскинул руки перед машинным отделением. — Товарищи, сюда нельзя, ни в коем случае нельзя во время хода. Гости в замешательстве остановились. — Да брось ты, — протиснулся к двери гостеприимный первый штурман, он же первый помощник капитана, — пусть люди посмотрят. — Но нельзя же, по Уставу не положено. — Устав, все тебе устав, формалист несчастный, — первый белозубо улыбался, — не на войне же. Пошли, товарищи... А ровно через 43 часа, когда «Александр Суворов» снизу подходил к Ульяновску, в 21.50 корабль потряс страшной силы удар... По старым нашим временам и меркам тут бы и выстроил читатель, особенно увлекающийся детективами, захватывающий сюжет: среди экскурсантов в машинном отделении оказался диверсант, он незаметно подложил магнитную мину с часовым механизмом, а еще лучше с химическим взрывателем, и в положенное время... Хорошо и давно всем известно — на «Александре Суворове» не было никакой мины. И диверсанта не было. Не было и второго штурмана, который бы раскинул руки и грудью встал на защиту Устава службы на судах Министерства речного флота РСФСР. Экскурсия же в машинное отделение, а также в рубку корабля, хоть и была, но она не имеет никакого, во всяком случае прямого, отношения к тому, что произошло. А вот удар страшной силы на тихой безветренной волжской глади был. И об этом стало известно всем из сообщений Правительственной комиссии, которая исследовала трагическое происшествие на Волге летом того же года. Происшествия, повлекшего человеческие жертвы и причинившего крупный материальный ущерб. Потом было следствие. И суд. Коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР под председательством Г. Н. Чернышова вынесла приговор... Во время судебного следствия была восстановлена цепь событий, приведших к трагедии. «Александр Суворов» приближался к Ульяновску. В 20.00 на вахту заступил первый штурман Митенков и рулевой Уваров. В 21.00 Митенков отпустил вахтенного рулевого на собрание. Через полчаса тот вернулся и встал за руль. Первый же штурман взял детектив — его любимое чтение — и вышел из рубки, чтобы без помех насладиться перипетиями схватки сыщика и бандита. В это время теплоход проходил около 33-го осевого буя, где штурман обязан был, согласно лоции, сделать левый поворот, чтобы направить судно в судоходный пролет приближающегося моста... Но где там... Митенков как раз переживал самый острый поворот событий. А рулевой Уваров... ни о чем не думал, вел он судно напрямую... Теперь уже он не объяснит, почему не заметил надвигающуюся ферму моста в несудоходном пролете, которая была на 2 метра ниже четвертой, верхней палубы. И Митенков уже ничего не объяснит. Оба они погибли, когда ферма моста крушила палубные надстройки с каютами и кинозалом, где шло мероприятие. Ну, а капитан «Александра Суворова»? Где был капитан? Он, сменившись с вахты, отдыхал в своей каюте, расположенной как раз на 4-й палубе. Каким чудом он оказался живым, плавающим в воде — он и сейчас не объяснит. Но так или иначе, отделался капитан царапинами да синяками. Ему даже подвернулась шлюпка, в которую он забрался. И... ах, капитан, капитан!... начал грести к берегу. Пересел на катер и... опять к берегу. Подальше от своего терпящего бедствие корабля. Где те капитаны, которые последними покидали терпящие бедствие корабли? Вот, пожалуй, и вся фактическая цепь событий. Как говорится, и не густо, и не очень интересно. Так, мелкие нарушения Устава, которые, не будь трагических последствий, по всей вероятности, прошли бы вовсе незамеченными. Не то, что санкции УК, выговора бы никому не объявили. И в этом вся суть. В этом — в мелочности, незаметности нарушений, с которыми мирятся в повседневном производственном быту — самое страшное. Да, экскурсия по неположенным местам никакого отношения к катастрофе не имела. Десятки раз проводились такие незаконные экскурсии. Но это-то и многое подобное создавало атмосферу пренебрежения правилами. И Митенков не раз оставлял управление кораблем рулевому — обходилось. Устав же гласит, что вахтенная служба — «особый вид выполнения служебных обязанностей, требующий повышенного внимания и непрерывного присутствия на своем рабочем месте». «Вахтенному начальнику не разрешается заниматься каким-либо делом или принимать обязанности, не относящиеся к вахте». О нарушениях первым штурманом правил вахтенной службы знали на судне. Свидетель Кондауров, второй штурман, знал, что Митенков нарушает Устав, уходит из рубки во время вахты. На вопрос, почему же не забил тревогу, ответил суду: — Он же старше меня по должности. Мне было неудобно на него говорить. Что ж, по-человечески, как говорят, это можно понять. Но убедительно ли звучит это «неудобно» на фоне трагедии с человеческими жертвами? (Кстати, ходили слухи, что члены экипажа в тот вечер были пьяными — это абсолютно не подтвердилось.) Служба — есть служба. Отношения во время службы регулируются соответствующими законоположениями, в первую очередь Уставом. И никакие этические соображения не могут, не должны заслонять, оттеснять, подменять должностные обязанности, изложенные в сухих пунктах уставов и инструкций. Иначе «случай» почти неизбежен. Случай ведь имеет не только капризы и прихоти, он имеет свои привычки и закономерности. ЧП, если это не связано со стихиями, возможно лишь там, где кто-то что-то нарушил, где пренебрегают сухими, но вобравшими в себя опыт данной сферы деятельности, правилами. Мне вспоминается тоже один «случай». Тогда была организована экскурсия девятиклассников в Загорск. Шефы выделили автобус, в котором было 32 сидячих места. А школьников — 45. По правилам перевозки на маршруте свыше 50 километров ехать стоя пассажирам запрещается. И ставить стулья в проходе запрещается. Поставили. Поехали. Потом ребята уселись по трое на сиденья, а стулья составили к дверям. Неожиданно из-за встречного панелевоза выехала на обгон «Колхида», а на двойной обгон — еще и грузовик. Машины столкнулись, автобус загорелся. И только из-за того, что заклиненные стульями двери нельзя было открыть, сгорело несколько школьников. Учительница и водитель автобуса тоже погибли. Судили двух шоферов встречных машин, нарушивших правила движения. Я тогда прошел по всей цепочке — от директора школы, разрешившего экскурсию в неположенное время, и директора завода, выделившего в порядке шефства автобус без учета количества школьников. И насчитал 11 нарушений существующих правил. Вплоть до таких, как неправильно оформленная путевка грузовика. Ни одно из этих нарушений не явилось непосредственной причиной аварии. Но будь соблюдено хотя бы одно из одиннадцати, в ту секунду не встретились бы лоб в лоб два транспортных средства на Ярославском шоссе. Вот и на «Александре Суворове». Как отметил в своей речи государственный обвинитель — а им на процессе был заместитель Прокурора РСФСР Н. С. Трубин, — на корабле систематически нарушались требования Устава о вахтенной службе и Устава вообще. И это — главный пункт обвинения капитана В. В. Клейменова. Да, в ту роковую минуту он не вел судно, он законно отдыхал. Но вина в случившемся падает прежде всего на него. Попустительство систематическим нарушениям, как сказал государственный обвинитель, а потом записал в своем приговоре суд, явилось причиной трагедии. — А если бы, — спрашиваю Николая Семеновича Трубина, — остались в живых штурман и рулевой? — Они бы пошли под суд, разумеется. Но и капитан тоже. Его вина — вне всякого сомнения. Клейменову ко времени суда было 53 года, он опытный речник: 30 лет на флоте, из них 25 — капитаном. Отличные характеристики, 14 положительных публикаций в печати предъявила суду Елена Анисимовна Резникова; защищавшая капитана. Он отлично знал маршрут, ходовые качества корабля и деловые качества команды. На суде он так охарактеризовал Уварова, стоявшего в тот вечер у руля. — Это — не человек, а автомат. Крайне ограниченный. Зададут курс — не свернет, даже если судно пойдет на берег. — Но как же такому человеку доверили бесконтрольно управлять судном? — Вахту возглавлял Митенков, речник опытный, первый штурман. — Но он оставил свой пост. — Не мог же я этого знать... Был обязан, на то и капитан. Был обязан, потому что знал качества рулевого. Не мог не знать и легкомысленного отношения к служебным обязанностям своего первого помощника: пять лет вместе служили. Весьма требовательный к другим, Митенков очень снисходительно относился к себе. Да с него какой теперь спрос. Ответил за все капитан. — Ни чувства ответственности, ни мужества капитан не проявил, — говорил в своей речи государственный обвинитель. Очутившись в воде и забравшись на подвернувшуюся шлюпку, Клейменов взял курс не к своему кораблю, терпящему бедствие, с которого по долгу капитана должен был сойти последним, а на берег. Суду объяснил он этот факт состоянием аффекта, растерянностью. Объяснить все можно. Но курс на берег от гибнущего судна для капитана — позорный курс, не в традициях он русского флота, несовместим и с прямыми служебными обязанностями. Этические нормы здесь неотделимы от должностных. И этот факт стал вторым пунктом обвинения Клейменова. Его осудили к 10 годам лишения свободы. Суд вынес частное определение в адрес Минречфлота РСФСР. После трагедии всегда пишут о ее причинах. Их, как мы говорили, было много. И относящихся к «порядкам» на судне, и лежащих вне его. Скажем, между речниками и железнодорожниками долго идет вялый спор, когда зажигать на местах навигационные огни. Первые считают — тотчас после захода солнца, вторые — «когда стемнеет». В 10 часов июньского вечера и не темно еще, но не светло уже. Огней не было. Конечно, надвигающийся мост в тот же час не заметить было нельзя. Все же на суде капитан обратил внимание на это обстоятельство: мол, не здесь ли причина. Резон в его аргументах есть. Только один вопрос возникает: десятки раз ходил теплоход под мостами — а энергичную тревогу по поводу огней никто не забил. Говорить во весь голос обо всех причинах возможных ЧП надо не после, а до. Но уж очень мелким считаем мы неполадки и накладки — авось обойдется. До поры обходится... В Прокуратуре РСФСР мне рассказали о крушении грузового поезда. Было разрушено в результате этого крушения 230 метров пути, на расстоянии 10 километров выведена из строя автоблокировка, на 40 часов задержано движение и 39 цистерн списано в металлолом. Ущерб исчисляется в 200 тыс. рублей. К счастью, не было жертв. Причина крушения в том, что поезд развил скорость 95 километров в час на участке, где допустимая скорость — 25 километров. А разогнался он так потому, что машинист заснул. Заснул же он потому, что накануне пил. Вы думаете, причина крушения в том, что заснул непротрезвевший машинист? Тем более что 5 лет лишения свободы он получил именно за это? А я уверен, что главная причина в другом. Как выяснилось на суде, машинист Ленинград-Фин-ляндского локомотивного депо, перед тем как сесть за штурвал электровоза, должен был пройти медосмотр. А он его не прошел. И его выпустили на линию... Дальше все закономерно. Не в этот бы раз случилось, так в другой. Мелки, очень мелки бывают причины трагических последствий. Но... как сказал во время суда один из потерпевших, «расхлябанность хуже диверсанта». Штурман пренебрег элементарнейшим — быть на вахте во время вахты. Умысел не наделает такого, что делает расхлябанность на производстве, пренебрежение к пунктам уставов, инструкций, циркуляров и других нормативных, то есть строго обязательных, документов. Но давайте на миг представим то, что я нафантазировал в начале очерка. Раскинул бы руки второй штурман перед экскурсией гостей теплохода, настоял бы на соблюдении буквы Устава — его бы бюрократом, службистом и формалистом уж точно бы обругали. А представьте, что диспетчер (или соответствующее должностное лицо) не выпустил бы в рейс машиниста без отметки о медосмотре, когда состав, что называется, под парами, а подменить машиниста некем. Вы уверены, что такого диспетчера поблагодарили бы за бдительность и хорошее исполнение служебных обязанностей? Шпиона-то или диверсанта мы запросто выловим, тут бдительности нам не занимать. Как выловить нарушителей служебных правил и тех, кто нарушениям попустительствует, — вот вопрос. Вот где мы руки-то опускаем. У нас не принято смаковать подробности трагических происшествий — такое смакование особого смысла и не имеет. Но анализировать причины, чтобы сделать выводы, тоже не удосуживаемся, а это вряд ли правильно. В борьбе за порядок, дисциплину и организованность такие анализы полезны. Все-таки с соблюдением, недостаточным соблюдением нормативных актов дела на многих участках производства обстоят неважно. А главное — нет атмосферы нетерпимости к таким нарушениям, отступлениям и обходам. Похвальным, высоконравственным, достойным даже наград и поощрений считается порыв, перевыполнение. Точное, повседневное из года в год добросовестное выполнение служебных обязанностей очень часто остается просто незамеченным. «Средний работник» — такова, если говорить откровенно, оскорбительная оценка. А не думаете ли вы, читатель, что быть всегда старательным и добросовестным, может быть, и труднее, чем сегодня три плана, а завтра, послезавтра и еще много дней срывы планов? Великий русский полководец, чье имя было присвоено злосчастному кораблю, за всю свою долгую военную службу не потерпел ни одного поражения. Хотя стихия войны, как свидетельствует история, больше всего рождает роковых случайностей. Гениальность, военное счастье, ошибки противника — конечно же, было все и это. А может быть, секрет успехов таится в знаменитом суворовском девизе: «Тяжело в ученье, легко в бою»? Применительно к предмету нашего разговора девиз этот можно переложить так. Обременительно выполнять все инструкции, циркуляры и уставы? Тяжело? Но зато это самая надежная гарантия от тех трагических чрезвычайных происшествий, которые стоят горьких слез.
| |
Просмотров: 1106 | | |