Презент для мошенника Причудливая это вещь — профессиональная терминология. Юридическая, в частности... Помню, позвонил знакомый начальник милицейского отделения — приходи, говорит, на любопытную картину посмотришь. Ну прямо фельетонная ситуация. Пришел. За барьером сидят двое юношей лет восемнадцати-двадцати. У одного рука в гипсе и фингал под глазом, у другого лоб заклеен, за бок хватается и говорит заикаясь. Оба как в воду опущенные. А на скамейке поодаль здоровяк краснолицый лет шестидесяти. В рубашке-сетке, сатиновых шароварах, босоножках и с авоськой, из которой куриная нога торчит. Сидит, улыбается. — Потерпевший, — обращается к здоровяку мой знакомый начальник, — расскажите корреспонденту, как все было. А тот растерянно оглядывается: — Это вы ко мне? — К кому же еще? — Да какой же я потерпевший? Это ребятишки, пусть уж извинят старика. — Потерпевшим вы, гражданин, у нас проходите. На вас нападение совершено... Шел этот самого мирного вида дядька со своего садового участка к электричке. А два пьяненьких парня решили покуражиться над ним. Один за авоську дернул, другой по лысине хлопнул. Тот — стыдить. Эти — пуще. Ну, не выдержал старый десантник. Минуты не прошло, как оба на земле корчились... Да, причудлива терминология профессиональная. А потерпевшие бывают еще более странными. Одним из таких и оказался Платон Иннокентьевич Тришкин, торговый работник. Когда назвали его потерпевшим в отделении милиции, он ушам своим не поверил, а уяснив суть дела, даже возликовал. Он-то думал, что его тут же арестуют... а оказывается, может, еще и деньги вернут... Но мы должны рассказать, каким образом Тришкин оказался в таком звании. Тем более что, будучи персонажем второстепенным в нашей истории, именно он дал розыску важную нить. Итак, в один теплый сентябрьский вечер Платон Иннокентьевич сидел на лавочке в скверике и мучительно размышлял, что же ему делать. Очень противоречивыми были мысли. С одной стороны, дело, о котором он хлопотал уже давно, встало как будто бы на надежные рельсы. Однако печать заботы на челе Тришкина свидетельствовала, что оно хотя и катилось по этим самым рельсам, но на станцию назначения еще не прибыло. Тот факт, что Платон Иннокентьевич внес для дела одну тысячу рублей, вселяло уверенность. А с другой стороны, это же обстоятельство и тревожило: вручена сумма вроде бы людям верным и надежным, да поди их разбери — нынче все прилично одеваются и носят вузовские значки на пиджаках, — кто из них солидный человек, а кто... Платон Иннокентьевич вспоминал встречу с рекомендованным ему «верным человеком»... Владимир Иванович Петухов имел на автобазе, где работал механиком, и на овощной базе, которую тоже по совместительству обслуживал, солидную репутацию. Тришкин по делам службы и был связан с овощной базой. Пригляделся Платон Иннокентьевич к Петухову — что-то в нем не нравилось. Но уж очень солидны были рекомендации. Рабочий день механик обычно начинал не в яме под машиной и не у разобранного двигателя. Рабочий день Владимир Иванович начинал с конторки, где стоял телефон. Сначала механик обслуживал «левую» клиентуру. А уж потом обращался к прямым обязанностям. И все сходило: еще бы, «человек со связями», такому замечание не сделаешь. Когда Тришкин рассказал о своей беде всемогущему механику и пообещал выполнить все условия, Петухов тут же направился в конторку. Небрежно отстранил шоферню, жестом приказав положить трубку, и набрал номер. Платон Иннокентьевич с замиранием сердца услышал такой разговор. — Аллю, — говорил в трубку механик, — это я. Не узнал? Богатым будешь. Вчера почему не пришел? Занят был... На даче... Нет, поднимай выше... «Ситроен» его посмотрел. Ничего, мотор приличный... А я к тебе по делу, старик. Понимаешь, на овощной базе у меня приятель работает. Жену его замели... Что? Нет, ничего серьезного, но... сам понимаешь. Ты распорядись там, чтобы не очень... Я ручаюсь... Так сам сделаешь или государственному советнику позвонить? Время нужно? Только не тяни. Ну если не выйдет, звякну Федору Ивановичу... Бывай... Несколько легкомысленным показался Тришкину этот разговор. Но другого выхода не было. Да и не очень виновата жена — не арестовали, только подписку взяли о невыезде. И все же... Стоило раскошелиться для верности. Ах, если бы знал Тришкин, что говорили на другом конце провода. А на другом конце трубку снимал Наставник, как звал его Петухов. Посмеиваясь, слушал он болтовню «ученика». «Давай, жми на все педали» или что-нибудь в этом роде, — говорил Наставник, чтобы помочь Петухову — все-таки сподручней говорить не в немую трубку, а когда чувствуешь собеседника. Поскольку Наставник не занимал постов, где требуется звание государственного советника (он вообще нигде не работал), разговор двух приятелей можно было бы посчитать милым розыгрышем доверчивых людей. Можно было бы, если бы «озорные» телефонные переговоры не имели прямого отношения к Платону Иннокентьевичу и к его тысяче рублей. Не такими они были — Наставник Петухова, да и сам он, чтобы тратить время на милые пустячки. Недаром шофера прозвали Петухова «Коньячным» — без бутылки коньяка машину отремонтирует так, что со двора только и выедешь. Самого Наставника никто никогда не видел. Но в передаче Петухова слышали его изречения вроде такого: «Имеющий уши — да слышит, имеющий деньги — да отдаст». Он слыл философом в своем кругу, неизвестный никому Наставник Петухова. А между тем события разворачивались так, что завеса над таинственным Наставником чуть-чуть приоткрылась. Во-первых, Платон Иннокентьевич ни за что не хотел отдавать деньги Петухову. «Только самому, для верности», — сказал он. «Коньячный» сначала сопротивлялся, а потом, позвонив, назначил встречу с Наставником. Лишь мельком увидел Тришкин чернявого человека, сухонького, небольшого роста. Но — запомнил. А во-вторых, как это часто бывает, вмешался случай... Говорят, случай имеет капризы, но не привычки. Как всякий афоризм, этот тоже верен лишь отчасти. Того, кто занимается недозволенным, случай подстерегает с завидным постоянством. От него, случая, не скрыться ни за какими ширмами, не уйти, сколь бы хитроумно ни петлял. Нарушитель закона находится в плену странной иллюзии, будто можно прожить жизнь, балансируя на канате, повисшем над пропастью. Он обставляет свои нечестивые шаги самыми надежными, с его точки зрения, прикрытиями, рассчитывает ходы, как шахматист, намного вперед, старается предугадать действия тех, кто должен его «поймать». Но в конечном итоге это — словно игра в рулетку, где проигрыш обеспечен почти со стопроцентной гарантией. Это «почти» и создает иллюзию. Как свидетельствует богатый опыт заблуждений человечества, никто еще не обманул игральную судьбу. Да, куши, и крупные, срывали многие. Счастья жизни не выигрывал никто. Не без смысла ведь сказано: можно удержаться на одном уровне добра, но никому еще не удавалось удержаться на одном уровне зла. Приходит момент, и игрок, сколь искусным бы он сам себе ни казался, остается с битой картой. — Ах, ведь я хотел пойти с... Ах, подвела самая малость. Ах, если бы... — неизбежный финал любой аферы. И неудачник плачет, кляня свою судьбу... — Ах, если бы... Вот и в нашей истории подвел случай... В ночь с 14 на 15 мая по окружному шоссе на предельной скорости мчалась серая «Волга». Она, как пишут в детективных романах, глотала километры асфальта, лунные блики играли на ее полированных боках, и была она подобна хищному зверю, настигающему добычу. Правда, ни она никого не преследовала, ни ее никто не догонял. Таинственная «Волга» мчалась в одиночестве. И вдруг встала... У «Волги» засорился карбюратор, она беспомощно замерла на краю асфальтовой ленты. Кругом было пустынно и тихо. И надо же такому случиться: нежданно-негаданно появился человек в милицейской форме. Не детектив с Петровки-38, нет, вполне мирный инспектор ГАИ, который производил объезд своего участка. Увидел нижние половины двух туловищ, торчащих из-под капота. — Не то вы на ней ездите, не то она на вас, — благодушно сказал инспектор, слезая с мотоцикла. — А-а-а, делают тоже, руки бы поотрывать, — крупный мужчина лет пятидесяти на секунду оторвался от мотора, — совсем новая и вот... Второй, черноволосый, худощавый повернулся к обочине. — Далеко путь держите? — Мы-то? — чернявый чуть замялся, его спутник продолжал копаться в моторе, — да в об-щем-то не очень, машину обкатываем. — Ночью? — А что? Красота — никаких помех, жми на все педали. Самое время. — Оно, конечно, — согласился инспектор; он обошел машину, никаких подозрений она не вызывала, но все же инспектор попросил документы: он привык, педантичный инспектор ГАИ, на всякий случай проверять водительские документы. — Да что вы, инспектор, — забеспокоился чернявый, — думаете что... мы ж только круг сделать. — Предъявите. — Пожалуйста, только пусть вас не удивляет... некоторое несоответствие... Машина не моя... пока... Обзавестись хочу транспортом. Вот и договорился со вдовушкой одной... — Только фамилии не соответствуют или еще что? — переводя взгляд с водительских прав на лицо водителя, говорил между тем инспектор. — Вы имеете в виду номера? — Тоже несоответствие. Презент для мошенника — Это ж ерунда... Машина у той женщины в гараже стояла. На приколе. На ней и не ездили. А как же попробовать-то ее? А, инспектор? Без но-меров-то вы ее сразу... у-у, инспектор, вы народ бдительный. От вас не укроешься, под асфальтом видите. Без номеров-то как? Пришлось у приятеля позаимствовать. Только чтобы машину попробовать. Кстати, и карбюратор готов... Можно ехать? — Ехать, гражданин, можно. Только за мной. Придется нам все уточнить насчет машины и номеров. В отделении... Машину оставили в ГАИ до утра, пассажиров отпустили тоже до утра. А утром владелица машины подтвердила — да, это ее «Волга». —Дело в том, — объясняла она, — что я собралась ее продать. Они взяли ее, чтобы на ходу проверить. Как доверилась? Очень просто. Во-первых, без номеров далеко не уедешь — а номера они сняли и мне оставили. А во-вторых, и деньги оставили. В целлофановом пакете у меня лежали. — Где этот пакет? — спросили в милиции. — А они чуть свет ко мне прибежали, рассказали о случившемся. Позвонила я к вам. И когда убедилась, что машина цела, пакет вернула... А от покупки машины они почему-то отказались. Испуганные какие-то были. Утром явился один из покупателей в милицию. Его спросили, каким образом на машине оказались чужие номера. Он назвал владельца «Москвича», приятеля, который одолжил на время номера со своей машины — только чтобы круг по кольцевой сделать. В отделении пожимали плечами. С одной стороны, мелочь. А с другой стороны, что-то сомнительное чувствовалось в действиях покупателей. Но — сомнения не улики. Сделали в милиции внушение: дескать, надо все официально оформлять, а не химичить с номерами. И отпустили. Только один инспектор все же сказал, что для порядка следовало бы протокол составить. — Зачем протокол? — загорячился покупатель. — Я что, вор какой. Участник войны. Вот документы. — Да ведь протокол никак вас не ущемит. Формальность. — Не привык я к этому. Морально мне тяжело. Вот документы мои, за всю жизнь в милиции не был, а тут — протокол! Милиционеры подивились такой горячности, протокол составлять не стали: и впрямь никакого криминала вроде бы не было. Все же перед ними участник и даже инвалид Великой Отечественной войны. Зачем заслуженному человеку лишнюю травму наносить. Однако недоверчивый инспектор записал для себя фамилию ветерана: Михаил Васильевич Миньков... Отступление первое: Кто такой бюрократ? Вы не догадываетесь, читатель, почему уважаемый и заслуженный, по крайней мере по документам, Михаил Васильевич Миньков так испугался хоть и милицейского, но в общем-то безобидного протокола? Если не догадываетесь, то нам придется сделать небольшое отступление и поговорить о... бюрократизме. Какое отношение имеет это зло к нашей истории? Самое прямое... Широко известна поговорка насчет того, что рыбка лучше всего ловится в мутной водичке. Если под «рыбкой» иметь в виду результаты всяких противозаконных махинаций, то Презент для мошенника «мутную водичку» создает прежде всего не педантичное поклонение бумажке, а полный беспорядок в делах. Но кого мы порой честим «бюрократом» и «формалистом»? Работника, который скрупулезно выполняет все положенное по должности «от сих до сих», аккуратно обращается с каждой входящей или исходящей, который никогда не нарушит ни пункта инструкции и т. д. Не скажу, что такой педантично-исполнительный человек представляет собой верх совершенства. Его можно упрекнуть в отсутствии инициативы, в том, что он не «горит» на работе, в чем угодно. Но только не в бюрократизме. Ибо сущность бюрократа не в том, что он педант, а в том, что он, по выражению Маркса, «формальное выдает за содержание, а содержание — за нечто формальное», что он вступает «в конфликт с реальными целями», государственные задачи превращает в канцелярские, а канцелярские — в государственные. Так что почтение к бумаге может сопутствовать бюрократизму, но это отнюдь не его двойник. Наоборот. Иной работник весьма размашист, речист, он в цехе или в кабинете с утра до поздней ночи. То есть вроде ничего общего не имеет с привычным стереотипом бюрократа. Он на ходу пообещает что угодно, подмахнет любую бумажку, он высокомерно отметает «всякие там» инструкции и предписания, утверждая, что жизнь начинается не с бумажки. Но под этой лихой внешностью как раз нередко и таится тот, кто свои цели выдает за государственные, а государственные ставит себе на потребу. Он-то и создает ту самую мутную водичку, в которой так вольготно чувствуют себя всевозможные проходимцы. К сожалению, такой размашистый товарищ вызывает наши симпатии не так уж редко. А аккуратный же работник, наоборот, чаще нам антипатичен. Стереотип формы! Но у аккуратного-то мошенник и не разгуляется. Сказанное относится не только к должностным лицам учреждений. Аккуратность в личных делах, сверка своих действий с нормами права — это необходимый элемент нашей гражданской дисциплины. Говорят, в Древнем Риме поставили памятник ничем не примечательному человеку, прожившему 101 год. А эпитафия на памятнике была такой: «Он ел и пил в меру и всегда соблюдал закон». Не усмехайтесь, читатель: всегда и во всем, в самых малых житейских мелочах соблюдать закон бывает не так просто, как может показаться. К сожалению, не так редко правовую норму мы стремимся подменить здравым смыслом. Часто пользуемся консультациями «всезнающих» знакомых. Мы достаточно критически (правда, далеко не всегда) относимся к рецептам знахарей, домашних врачевателей. А вот когда дело касается отношений, которые регулирует право, охотно выслушиваем советы доморощенных адвокатов. И часто следуем им. Больше того: ищем таких знакомых, хотя настоящий специалист буквально рядом сидит. Мне, например, неоднократно приходилось прямо-таки убеждать людей пойти в юридическую консультацию, получить совет специалиста, вместо того чтобы идти к «авторитетному», с их точки зрения, человеку. Был в моей газетной практике такой случай. Пришел на прием один гражданин и категорически потребовал протащить в фельетоне «райисполком, народный суд, прокурора и еще народный контроль». Презент для мошенника — Чем же не угодили вам вышеперечисленные организации? — спросил я. — Они, — ответил, — встали на защиту моей супруги. Бывшей супруги. Кстати, ее тоже не мешало бы протащить. Потому что у нее на поводу тЙипли все эти уважаемые организации и не захотели пресечь вопиющую несправедливость. Я не очень преувеличиваю, передавая этот разговор. Посетитель был агрессивен, велеречив и безо всяких шуток требовал раскритиковать перечисленные инстанции. — Все-таки, в чем дело? — Понимаете, мы разошлись. С моей женой. Расторгли брак. И вот эта коварная женщина... Когда жизнь разбита, бывшие супруги расходятся легко, иногда даже радостно. А вот имущество и прочие материальные вещи, в частности жилплощадь, ставят много трудных проблем. Мой посетитель как человек, по его словам, основательный, не летун какой-нибудь, не захотел, расставаясь с супругой, расстаться также с уже освоенной жилплощадью. О чем и объявил бывшей спутнице жизни. — Давай, — сказал, — так сделаем: я остаюсь в квартире, тем более мне ее дали, а тебе устрою кооператив. — И вручил супруге энную сумму денег. — Не просто так отдал, — продолжал посетитель, — мои друзья, которые посоветовали так сделать, присутствовали при разговоре, да я еще и расписку взял. Бывшая супруга охотно дала расписку: «На свою часть жилплощади по адресу... не претендую и оставляю ее бывшему мужу — гражданину...* Естественно, о том, что она получила энную сумму, в обмен на свое право на жилплощадь, никаких документов не оставила. «Это будет выглядеть неприлично, — сказала она. — Вроде мы мелочной торговлей занимаемся. А у тебя надежный документ. Вот, я у себя на работе заверила круглой печатью свою расписку». На том и порешили. Долго ли, коротко ли плавала по морям житейским бывшая супруга, только никакой подходящей пристани не нашла, сумму же истратила. И вернулась в одно прекрасное время под родную половину крова. Супруг тут же ей расписочку: — Подпись ваша? Печать есть? Или, может быть, сделать графическую экспертизу? — Зачем, — отвечает супруга, — на экспертизу тратиться. Моя подпись на этой филькиной грамоте. Не отрицаю. И печать есть. — Как так филькиной? Это ж документ! — Липовый! Никакой юридической силы он не имеет: ты сходи к адвокату... Полетел супруг в юридическую консультацию. Над распиской насчет отказа от жилплощади там посмеялись: это не документ для признания утраты права на жилплощадь. «А деньги? Мои деньги?» — спросил супруг. «Если есть расписка на деньги, тогда, конечно, можно спорить». Но о деньгах нигде ни полслова. — Но я же ничего этого не знал, — отчаянно говорил мне посетитель, — мне мои приятели сказали... Опытные люди... | |
| Просмотров: 837 | | |