Последний лист одного уголовного дела

«Правительственная. Начальнику УВД Алма-Атинского облисполкома. Жандыбаев, отбывающий наказание в исправительном учреждении № ... подлежит немедленному освобождению. Исполнение телеграфируйте. Председатель Верховного Суда СССР В. Теребилов. 26.09.87».

А примерно за два года до этой правительственной телеграммы Жандыбаев пришел в Алма-Атинский областной суд и спросил: «На каком небе я нахожусь? Подвешен в невесомости, как космонавт. Или берите, или...» — «A-а, Жандыбаев, — ответили ему, — тебя-то мы и разыскиваем. Завтра суд». — «Какой суд? Был уже суд». — «Завтра другой, то      все отменено». — «Но... как же... У меня даже адвоката нет». — «Иди в консультацию, там адвокат ждет...»

—           Может быть, вы... несколько преувеличиваете? — спрашиваю Жандыбаева, — приговор вынесен, в законную силу вступил, давно бы сидеть надо, а вы по Алма-Ате гуляете? Так, что ли?

—           Именно так!

—           Фантастика какая-то!

—           Нет, товарищ корреспондент, фантастика на суде была. Знаете, я чувствовал себя каким-то инопланетянином. Я вроде бы в одном измерении находился, а суд... совсем в ином...

Я уже был знаком с делом Кейеса Жандыбаева. Теперь лично с ним встретился. Теперь, когда события и люди обрели свою реальность и «фантастический период» жизни этого человека закончился.

Жандыбаев, я бы сказал, типичный представитель того отряда хозяйственников, которые и в «те времена» не боялись ответственности. Хотя отлично знали, что инициатива наказуема. В драматургии этот тип запечатлен, например, в «Тринадцатом председателе» — нашумевшей некогда пьесе. Эти люди глубоко верили: полезное и бескорыстное преступным быть не может. Верили вопреки очевидности. В пьесах и повестях в конечном счете торжествовало добро. В жизни...

Трудовая биография Кенеса, как говорится, без сучков, задорин и извивов. Ему пятьдесят. После сельхозинститута работал в колхозе: был главным инженером и секретарем комсомольской организации. После этого наступил двадцатилетний период руководящей и аппаратной работы: секретарь обкома комсомола, секретарь райкома партии, начальник управления облисполкома, председатель облплана. Словом, «номенклатурный кадр».

А в 1980 году Кенес Жандыбаев пошел на «практическую работу». Вспомнил, что он все же инженер-механик, кандидат экономических наук, а Продовольственная программа делается на полях и фермах.

Его рекомендовали и избрали председателем колхоза «Луч Востока» Талгарского района Алма-Атинской области. Колхоз к этому времени был снят с финансирования, имел 270 тысяч рублей убытков и почти 5 миллионов задолженности по реализации продукции. Новый председатель взял круто. Не стану описывать его хозяйственных усилий и производственных новаций. Отмечу лишь, что «за кадры» получил он от райкома выговор — хотя к тому времени хозяйство уже выровнялось.

Однако партийный даже выговор можно считать «цветочками». Впереди ожидали председателя «ягодки». Причем уголовной окраски.

—           Скажите, Кенес, а дело-то с чего началось?

—           Знаю, что с анонимки. Мне ее прочесть не дали. Но с нее обрушился на колхоз град ревизий. Откуда только ни приезжали, где ни копались.

—           Нашли что-нибудь?

—           А разве можно не найти, если очень надо?

Первого листка — той самой анонимки — нет

и в «деле», я просмотрел внимательно все девять томов. Однако, полагаю, была. Больше того, считаю даже, что она обязательно должна была быть, не могла не быть. Увы, это тоже логика 18-летнего периода нашей жизни, когда главной добродетелью почиталось «не высовываться». На «маяков», конечно, полагалось «равняться», однако из усредненных канонов не выходить, дабы не волновать начальство неприказанной инициативой, не соскакивать с полочки, на которую тебя поставили.

Председатель «Луча Востока» соскочил. Я не случайно привел его номенклатурную биографию. Она ведь тоже на кого как действует. Одних пригибает, нивелирует. Другим дает уверенность, чувство достоинства, вселяет отвагу на риск и ломку шаблонов. Жандыбаев, похоже, унаследовал от номенклатуры второе.

Придя в 1980 году в колхоз, который, как мы отметили, был снят с финансирования и имел сплошные убытки, захотел как-то переломить дело. Но как? Он решил встряхнуть людей поощрением. И как его литературный собрат в «Тринадцатом председателе», отважился на нестандартную меру: вынес на правление, а потом и на собрание уполномоченных проект решения по итогам плохого 1981 года премировать тех, кто работал хорошо. Из 1500 человек премии получили 1075. Взвешивали придирчиво: только тем, кто достоин. И потратили на это 144 тысячи. Чтобы закрепить и поощрить специалистов, выделил 5 тысяч рублей для лечебных пособий. Правление вынесло соответствующее решение. «Лечебные деньги», кстати, выплачиваются во многих государственных организациях.

Все траты, в том числе поощрительные, председатель, подчеркиваем, делал не сам, а выносил на правление: а как тратить общественные деньги — его прерогатива. Это предусмотрено демократическими нормами Устава. Поэтому, когда акты ревизий и проверок легли на стол следователя прокуратуры Талгарского района В. Свечникова, он, изучив документы, вынес в ноябре 1984-го постановление об отказе в возбуждении уголовного дела... ввиду отсутствия состава преступления.

Состава не было. Но он должен был быть!

В «деле» читаю бумагу от 14.02.84: «В Прокуратуру Казахской ССР. Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела следователем рай-прокуратуры нами отменено, как вынесенное преждевременно и необоснованно. Нач. следственного отдела Прокуратуры Алма-Атинской обл. Г. Власов». И тут же документ: следователь по особо важным делам при прокуроре республики принял дело к своему производству.

Термин «производство» — официальный: «судопроизводство», «надзорное производство». И, в принципе, он не вызывает возражений даже применительно к исследованию движений человеческой души. Но знакомишься с иным делом, и на место исследований и впрямь встает производство — болванок, отливок, стульев, обоев. Запускается некий судебно-следственный конвейер, который, словно жерновами, перемалывает улики действительные или мнимые; документы, отражающие реальность или ее туманящие; показания, приближающие к истине или уводящие от нее. Вместо штучного исследования каждой улики, оценки малейшего сомнения идет поток, который, словно штамп, выбрасывает стандартную продукцию. Причем именно ту, которую кто-то извне запланировал. Какая уж тут истина! Выдающийся советский юрист М. С. Строгович точно подметил: «Истину не находят не потому, что ее нельзя найти, и даже не потому, что ее трудно найти, а потому, что ее не желают найти».

Дело Жандыбаева достаточно убедительно эту горькую сентенцию иллюстрирует. В обвинительном заключении, например, читаем: «Вступив в преступный сговор с главным бухгалтером Бедель-баевым, Жандыбаев совершил хищение в особо крупных размерах». (Имеются в виду 144 тысячи рублей на «тринадцатую зарплату».) Но глав-ный-то бухгалтер как раз возражал против этой акции! И соответствующие материалы дела это подтверждают. Это, однако, не смущает ни следователей, ни судей. Как же без «преступного сговора»? Без него «бледно» будут выглядеть «преступления» председателя. И кочует формула из документа в документ без всякого исследования. Уж во всяком случае сомнительное звено в цепи обвинений. Только кому же это выгодно толковать, как того требует закон, сомнения в пользу обвиняемого?

Как было посадить председателя, если лично он получил в качестве «тринадцатой зарплаты» лишь свой оклад — 421 рубль? Если голосовало за поощрение председателя в числе других хорошо поработавших собрание уполномоченных? Какое, однако, все это имеет значение, если заранее запрограммировано «в особо крупных размерах». Вот все 144 тысячи и приписаны председателю.

Но и этого мало: «Встав на путь совершения преступлений, Жандыбаев продолжал изыскивать способы хищения денежных средств». Что же делает председатель, «встав на путь»? Если верить обвинению, продает за миллион колхозный пионерлагерь! Понятно, «вступив в преступный сговор». На этот раз с председателем правления общества глухих Т. Мухамеджановым. Как, спросите вы. можно продать пионерлагерь? А это очередная тайна обвинения. Общество глухих попросило колхоз о совместном пользовании лагерем. Правление согласилось, но потребовало покрыть часть затрат. Райисполком все это санкционировал. Часть денег правление колхоза решило направить в фонд материального поощрения. Может быть, Жандыбаев нагрел руки на этой сделке? Что-то в карман положил? Взятку получил? Да ни боже мой! К деньгам никто и не притронулся. Обвинительный же конвейер выбрасывает такую формулу: «Вступив в преступный сговор с бухгалтером Федосеевой... направил в фонд материального поощрения, с целью присвоения и растраты, чтобы создать резерв для хищения». Черпал ли Жандыбаев из этого «резерва»? Мог ли вообще черпать? Ни полслова. А молва пошла: «Жандыбаев вроде бы украл миллион».

27 апреля 1985 года областной суд вынес свой приговор: 7 лет Жандыбаеву, 3 года К. Бедельбае-ву, дело Федосеевой — на доследование.

Беззаконие имеет разные ипостаси. Бывает, что предварительное следствие ведут грубо, топорно, применяя недозволенные методы воздействия, дабы получить признание, все еще носящее корону царицы доказательств. Методы «эффективные», конечно, но рискованные, особенно в период гласности. Другая ипостась более элегантна. Следствие формально придерживается норм УПК, но так извращает закон, что добивается того же признания, изматывая подследственного угрозами посадить и посулами выпустить; задержаниями и бесконечными допросами. Не всякий выдерживает.

В деле Жандыбаева и его товарищей по несчастью мы, по-моему, столкнулись, извините, с гуманным беззаконием. Не только никто не бил, но «крупных расхитителей» даже под стражу не брали — ограничились подпиской о невыезде. Они категорически отрицали свою вину — и на здоровье, никто не добивался признаний. «Они» пусть говорят что хотят, а «мы» запишем то, что нам надо по «плану производства». А чтобы морить голодом или изматывать допросами — как можно! У нас нынче перестройка и человеческий фактор! Конечно, эта ипостась имеет смысл при одном условии: следователь должен точно знать, что суд — что суд первой инстанции, что вышестоящий суд — все это проглотит не поперхнувшись... В Алма-Ате это знали точно!

Гуманизм поэтому разливался беспредельно. В зале суда даже после вынесения приговора осужденных под стражу не взяли. Приговор вступил в законную силу, а Кенес Жандыбаев гулял по Алма-Ате. Естественно, писал жалобы. Получал ответы: «Мера наказания назначена с учетом всех смягчающих обстоятельств и является соразмерной содеянному».

Один из таких ответов из Верховного суда республики датирован 9 сентября 1985 года. А четыре дня спустя президиум того же суда рассматривает протест председателя... на мягкость приговора.

В чем дело? Почему? Что-то новое вскрыто? Нет, никаких новых обстоятельств. Порок приговора высшая судебная инстанция республики усмотрела в том, что выдачу «лечебных пособий» (5 тыс.) областной суд посчитал злоупотреблением, а «тринадцатую зарплату» (144 тыс.) —хищением. Предварительное же следствие и то, и другое считало хищением. Так вот, изменив формулу обвинения, областной суд совершил-де грубейшую ошибку, можно сказать, погладил по шерстке опаснейших преступников. По крайней мере, такой вывод следует из постановления президиума Верховного суда республики от 13 сентября 1985 года. А поэтому приговор отменяется. Областной суд через две недели вновь рассматривает дело, и Жандыбаеву определяют уже 13 лет лишения свободы, Бедельбаеву — 11, Федосеевой — 10.

Если исходить из того, что Жандыбаев и его сообщники похитили полтораста тысяч и готовились «похитить миллион», то трудно оспорить новый приговор. Хотя и трудно понять «добавку» в 6—7 лет лишения свободы из-за указанной выше формулировки.

Но... Жандыбаев жаловался. Писал во все возможные инстанции. Оттуда, естественно, требовали разобраться. Это раздражало. Тогда-то на авторитетном областном совещании в недавнем прошлом очень авторитетное лицо придало слухам «Жандыбаев вроде бы украл миллион» — силу факта: «Жандыбаев украл миллион». А при таком «указании», сами понимаете, не до гуманизма...

Не в этом, однако, суть. Мы возвращаемся к самому главному, исходному — было ли хищение вообще? Можно ли считать украденным то, что не украдено?

Увы, вопреки логике, здравому смыслу и самому праву как таковому считалось и пока еще считается — можно. «Такова практика» — эти слова я много раз слышал от юристов. И по этому «принципу» долгие годы работал судопроизводственный конвейер, выдавая зловещую продукцию в виде десятков годов лишения свободы, в сущности, за нарушение финансовых запретов и ограничений, ведомственных инструкций и циркуляров. Человек с его реальной виной или даже отсутствием всякой вины выпадал из «производства». В производстве фигурировали акты ревизий, которые на одних и тех же данных можно составить и так и эдак, как статистические отчеты. Реальная вина — основа правосудия — оставалась за скобками. И вне зависимости от нее выдавался запланированный результат — годы и годы заключения без вины или без доказанной вины.

Дело Жандыбаева — яркий тому пример. Об этом теперь можно сказать без всяких оговорок. Первый заместитель Г енерального прокурора СССР принес протест на этот приговор. Президиум Верховного суда Казахстана, по существу, его отверг: внес кое-какие мелкие коррективы в формулировки, оставив все, как было.

Тогда последовал протест в Верховный Суд СССР, который и рассмотрел его на своем Пленуме. Были отменены все решения по делу председателя «Луча Востока» и его коллег, и это точно совпало с тем, помните, решением следователя райпрокуратуры т. Свечникова, который отказал в возбуждении дела ввиду отсутствия состава преступления. Не было ни преступных сговоров, ни крупных хищений. Как сказано в решении Пленума Верховного Суда СССР, выплата премии за активное участие в сельхозработах и лечебного пособия специалистам «произведена не по личному указанию председателя, а по решению правления колхоза и собрания уполномоченных, которые, согласно пп. 45 и 49 Устава колхоза, являются органами управления колхоза, при этом собрание уполномоченных — высшим органом... Отдельные же нарушения, допущенные осужденными при оформлении документов, не влекут уголовной ответственности и могут быть рассмотрены правлением колхоза в соответствии с его Уставом».

Во всем этом деле — естественно, помимо драматической судьбы без вины осужденных — поражает вот что: вершилось явное беззаконие, тогда когда демократия и гласность пробивают себе пути в нашей жизни. Началось все «до». Но ведь в конце 1985 года был суд, протест, второй суд. Заместитель прокурора республики ответил жене Жандыбаева в октябре 1986 года: «Все правильно». Протест Прокуратуры СССР был отвергнут Президиумом Верховного суда Казахстана в апреле 1987 года.

Конечно, лишь перестройка, хозяйственные реформы, самостоятельность руководителей — только эти меры способны распутать клубки, сплетенные ведомственным своеволием, неразберихой в подзаконных актах; очистить правоохранительную практику от наносов последних лет. Все возложить на право нереально. Но свое слово право может и должно сказать. И на Пленуме Верховного Суда СССР мысль о том, что нет и быть не должно осуждения и наказания без реальной, притом безусловно доказанной вины, прошла четко. Не новая, прямо скажем, мысль. Но так важно, что ее высказали со столь авторитетной высоты сейчас, когда судебная практика все же поворачивается лицом к закону...

В последнее время я познакомился со многими делами, подобными делу Жандыбаева. Вся суть, говорил мне один писатель, в нравственности; законы, привел он мудрость древних, слабы без нравов. Кто же будет спорить против нравственности. Она должна освещать правосудие. И все же, думаю, полагаться лишь на доброе начало недостаточно.

Дело Жандыбаева и его сотоварищей окончилось правительственной телеграммой: «Немедленно освободить». Можно бы утешиться привычной формулой насчет торжества справедливости. Но...

«Юстиция» в переводе означает: «справедливость». Вопреки всякой логике я бы сказал так: да, юстиция восторжествовала. А вот справедливость... Слишком большая цена — два года тюрьмы без вины, чтобы говорить о торжестве справедливости... Равно как и малоэффективно полагаться лишь на моральную ответственность, находящую выражение в выговорах, строгих выговорах и даже с предупреждением, вынесенных келейно.

Нужна жесткая, а может быть, и жестокая ответственность. За каждый несправедливый приговор. За каждую натяжку следствия. За каждую бездоказательную отписку — «осужден правильно». Номинально ответственность предусмотрена. А на деле... Мне кажется, нарушители закона из числа юристов пока что как тот ребенок, что играет со шкурой тигра: он ее «боится», но отлично знает, что «тигр» его не укусит.

Нет, не о том речь, чтобы око за око. Не думаю, что за каждый подобный приговор следователя и судью надо сажать в тюрьму. Но если бы в обязательном, законом установленном порядке сообщать общественности о несправедливом приговоре, о реабилитированном человеке, сообщать публично, в подробностях, с фамилиями — это был бы серьезный шаг к реальной ответственности тех, коим дана огромнейшая власть над людьми.