Иван Демура, грузчик — враг народа

На Пленуме Верховного Суда СССР, где реабилитировали осужденных — руководителей партии и государства, меня заинтересовало, даже я бы сказал, заинтриговало одно дело. Прошло оно почти незаметно. Докладчик доложил о протесте Председателя Верховного Суда СССР, зачитал короткую справку, и все проголосовали: приговор 1938 года отменить.

Речь шла о судьбе некоего Ивана Петровича Демуры. В 1938 году его судила Военная коллегия Верховного Суда СССР. Иван, тогда 24-летний парень, имел низшее образование, работал грузчиком Селемджинской транспортной конторы треста «Амурзолото» и обвинялся сразу по пяти пунктам страшной 58-й статьи тогдашнего Уголовного кодекса. Эта статья ставила клеймо — «враг народа».

В чем дело, думал я, читая полторы страницы протеста? Простой грузчик, и вдруг выездные заседания Военной коллегии. Может, золото? Тогда понятно. Взял тощенький том самого дела. Нет, никакого касательства к золоту Иван Демура не имел. То, в чем его обвинили, было куда как серьезнее...

Начато «дело» было 4 апреля 1938 года в Благовещенске. Первый документ: Постановление:

«Я, пом. оперуполномоченного III отдела Аму-роблуправления НКВД сержант госбезопасности, Рябов рассмотрел материал по делу № 14615 и, принимая во внимание, что гр. Демура И. П., 1914 года рождения, беспартийный, русский, грамотный, грузчик Селемджинской транспортной конторы треста «Амурзолото»... изобличается в том, что, являясь участником контрреволюционной повстанческой ячейки, существовавшей в трансконторе, являющейся низовой ячейкой правотроцкистской шпионско-диверсионной организации, существовавшей в тресте «Амурзолото», совместно с другими участниками проводил контрреволюционную вредительскую работу и готовился для вооруженного свержения Советской власти, а потому привлечь гр. Демуру И. П. по ст. ст. 58—1а, 58—2, 58—7, 58—8, 58—11 УК РСФСР».

Далее следовало постановление о содержании под стражей, анкета, из коей видно, что до 1930 года Иван жил в деревне, а потом пошел в рабочий класс, что женат на Нине Давыдовне и имеет сына Анатолия 1937 года рождения, что член профсоюза и военнообязанный. Приложены профбилет с наклеенными по март 1938 года марками и военный билет.

После ареста 4 апреля прошел месяц, никак в документах не отраженный. Можно предположить, что он был употреблен на вылавливание сообщников, добывание улик, разгром шпионско-диверсионной организации правых троцкистов и, естественно, на разоблачение Ивана Демуры.

Удалось, очевидно, только последнее, что явствует из протокола допроса грузчика от 6 мая того же 1938 года. Он не очень большой, этот протокол, и я процитирую его полностью, исключая повторения.

Вопрос: Вы арестованы как участник контрреволюционной повстанческой ячейки. Признаете себя виновным?

Ответ: Да, признаю. Я являюсь участником контрреволюционной повстанческой ячейки (далее точное изложение постановления сержанта госбезопасности Рябова). Завербован в феврале 1938 года бывшим заведующим перевалочной базы конторы Поповым Андроном, отчество не помню.

В.: Изложите обстоятельства вербовки.

О.: Еще до поступления в контору я встречался с Поповым. Разговоры носили политический характер. Попов доказывал несостоятельность Советской власти, клеветал на политику партии и правительства, этим разжигал во мне ненависть к Советской власти. В одном из разговоров в поселке Попов предложил вступить в ячейку, задачи которой во время войны с Японией — поднять вооруженное восстание, уничтожить коммунистов и преданных Советской власти людей, после чего оказать помощь Японии для восстановления капиталистической системы.

В: Какие задания получали от Попова?

О.: 1) Задерживать погрузку и выгрузку продуктов путем разложения дисциплины среди грузчиков.

2) Быть готовым в любой момент для вооруженного восстания.

В.: Это все?

О.: Все.

В.: Выполнили задания Попова?

О.: Да, выполнил (Больше не сказано ничего. — Ю. Ф.).

В.: Назовите участников ячейки.

О.: Кроме Попова, я знал как участника Зако-марина Федора, отчество не помню, тоже грузчика. Других я не знаю.

В.: Где находится оружие для восстания?

0.            : В отношении оружия мне ничего не известно.

Протокол подписал сержант госбезопасности Александров, так и не выяснив ничего насчет оружия. А оружие было! Чуть выше в деле есть протокол обыска, проведенного после ареста у Ивана Демуры. Вот он:

«В присутствии понятых сотрудник Мазалов-ского района НКВД Федотов произвел обыск. Изъято:

1.            Одноствольное дробовое ружье (Вот оно! — Ю.Ф.).

2.            Гильз — 20.

3.            Профбилет.

4.            Военбилет.

5.            Справка о сдаче паспорта.

Больше при обыске ничего не обнаружено».

Вернемся, однако, к изобличениям Ивана Демуры. В деле нет никакого упоминания о Попове, который завербовал Ивана, ни о Закомарине, который был соучастником по повстанческой ячейке. Откуда же, думал я, вообще всплыл Иван Демура как союзник милитаристской Японии? Ответ в протоколе допроса тоже грузчика Федора Викуловича Метелкина, 1889 года рождения. Его тоже «взяли», допрашивали, и он назвал 15 фамилий будущих повстанцев: двух плотников, бондаря, сторожа, счетовода, нескольких грузчиков, даже парикмахера, среди них и Ивана Демуру.

Сколько я ни листал дело, никаких улик, кроме приведенных, я не нашел. Ну, хоть бы что-нибудь! Пусто. Однако этого вполне хватило, чтобы в обвинительном заключении записать:

«Будучи завербованным Поповым, Демура проводил подрывную работу в тресте, срывал подготовку грузов и разлагал производственную дисциплину среди рабочих, провоцировал недовольство на Советскую власть путем антисоветской агитации и распространения различных провокационных измышлений. На основании... обвиняется... направляется для рассмотрения...» И в конце, после подписей авторов обвинительного заключения, — «Справка: вещественных доказательств по делу нет».

Все в общем-то шло по заведенному «порядку». Вещественных доказательств нет, это зафиксировали. Но и невещественные не привели: хоть бы на анекдотец какой сослались для обоснования обвинения, измышленьице какое — ничего. Все, что процитировал, — и ни полслова сверх.

И вот тут начинаются для меня загадки, которые, сколько ни думаю, разгадать не могу. Ну, кончили бы с Иваном Демурой приговором «тройки» или «двойки», в «список» бы занесли на ликвидацию — понятно было бы. Так нет. Дело передали на рассмотрение выездной сессии Военной коллегии Верховного Суда СССР. Ее состав: див-военюрист Никитченко И. Т. — председательствующий на «процессе», бригвоенюрист Каравал-ков Ф. Ф. и военюрист I ранга Климин Ф. А., при секретаре военюристе I ранга Кудрявцеве Н. Н., при участии помглавного военного прокурора бригвоенюриста Калугина А. В буквальном смысле «высокий суд». Над грузчиком Иваном Демурой, «доказательства» вины которого я привел исчерпывающе.

По всей вероятности, по логике, хоть что-то объясняющей, органам НКВД на Дальнем Востоке требовались громкие дела. А коль их не было — приходилось высасывать из пальца. А уж тут на кого судьба выпадет: было бы «дело» — человек найдется. А чтобы придать вес делу, не имеющему под собой никаких оснований, передали материалы Военной коллегии, гастролировавшей в то время по восточным рубежам.

Но коль высокий суд — то все по всей форме, что зафиксировано в документах.

15 мая 1938 г. Протокол подготовительного заседания. «Слушали: дело по обвинению Дему-ры И. П. (Фамилия впечатана синими буквами в стандартку протокола, выполненного на машинке с черной лентой. — Ю. Ф.) Определили: дело заслушать в закрытом заседании без вызова свидетелей и без участия обвинения и защиты». Упомянутый прокурор участвовал в деле как лицо, осуществляющее надзор за законностью, а не как сторона в процессе.

16 мая 1938 г. Протокол судебного заседания. «Заседание открыто в 14.00». Далее следует ровно 5 фраз, излагающих ход процесса. «Суд удаляется на совещание...» «Приговор оглашен в 14.15. Заседание объявляется закрытым».

Приговор. Он написан от руки размашистым почерком: констатирующая часть уместилась в 19 строк, резолютивная — в семь. Их я приведу:

«Военная коллегия приговорила Демуру И. П. к высшей мере наказания — расстрелу, с конфискацией всего ему принадлежащего имущества. Приговор окончательный и на основании Постановления ЦИК СССР от 1 декабря 1934 г. подлежит немедленному исполнению».

Последний документ в деле под грифом «Секретно». «Справка. Приговор о расстреле Дему-ры И. П. приведен в исполнение 16 мая 1938 года в г. Благовещенске. Нач. 12 отд. I спецотдела НКВД СССР лейтенант госбезопасности Шевелев».

Читаю эти документы, думаю и не могу связать концы с концами. Нет, не только в той загадке — почему персоне Ивана Демуры, грузчика, уделило внимание столь высокое судилище. В конце концов, каким способом уничтожить человека — это второй вопрос. Первый — за что? Почему? Смысл?

Сейчас мы, знакомясь с трагическими документами той поры, внимая рассказам оставшихся в живых, строя свои версии или читая версии, публикуемые в романах и статьях, пытаемся ответить на эти вопросы. Иначе и быть не может — ум и совесть требуют каких-то объяснений тем событиям. Не говорю:   оправдывающих, но хоть каких-то.

Как известно, объяснить можно все. История знает много злодеяний, и ни одно не происходило без объяснений, предшествующих событию, по ходу его или последующих. А ведь объяснить — значит понять.

Репрессии периода культа личности объясняют по-разному. Одни говорят, что все же уничтожались оппозиционеры, так сказать, «противники линии». Ну подпадали под каток и не противники, и даже сторонники, но уж такова была обстановка борьбы, в большом деле перегибы и «издержки производства» неизбежны.

Другие все объясняют лишь злой волей творца репрессий, вносят личный момент. Уничтожал-де он тех, кто с ним когда-то спорил, тех, кто мог свидетельствовать о его истинной роли в революции и тем помешать искажению истории; тех, кто поддерживал, но недостаточно рьяно, а заодно и тех, кто попросту чем-то раздражал или по минутному капризу.

Не высказывается в печати, но ходит в народе третья версия, «объясняющая» репресии. Он начальство изничтожал, своим «боярам» головы рубил. И правильно делал, потому что от них, «бояр», а не от царя все зло. Не думайте, что в наш просвещенный век наш высокообразованный народ чужд такому объяснению. Поверьте: сам слышал и даже спорил со сторонниками «народной версии».

Все эти версии, логичные или причудливые, пытаются объяснить, почему гильотина опускалась на головы оппозиционеров и соратников, еретически мыслящих ученых и умалчивающих о его величии поэтов, вызвавших неудовольствие командиров производства и вышедших из шеренги военачальников. И ведь получается по этим объяснениям, что что-то все-таки было, где-то реальное, где-то призрачное, однако объяснимое, а значит, и способное быть понятым. Вот ведь как изгибается «линия» к объективному восприятию.

А я читаю дело Ивана Демуры и думаю: как его-то объяснить? Думаю и не могу придумать.

Ибо если неведомый не только Сталину, но, наверное, начальнику местного НКВД грузчик Иван Демура — враг народа, то кто же тогда народ?

Мог, конечно, злосчастный Иван попасть и под горячую руку, мог случайно оказаться причисленным к шпионам-диверсантам: «Лес рубят — щепки летят». Подразумевается, что щепки — это те самые необходимые «издержки производства», а лес-то сам рубили правильно. Если бы! Не «боярские» головы рубил 1937-й. Рубил по телу народа.

Если бы только грузчик Иван... Приведу свидетельство жительницы Бобруйска Франи Федоровны Плотниковой.

«Когда я читаю в газетах о тех далеких временах 1937—1938 гг., я не могу оставаться спокойной и всегда наплачусь вдоволь. Все то прошлое, горькое, несправедливое стоит перед глазами. Мне тогда было 9 лет. Жили мы недалеко от г. Бобруйска, в 20 км. Наша деревушка — 60 домов. И 18 человек погибли от ежовых рук. 18 человек — молодых, здоровых, честных и добрых. Которые боролись за Советскую власть, за создание колхозов.

Отец наш работал дорожным мастером на участке Речица — Глусск. Помню, как ночью приехали из НКВД. Когда начали делать обыск, рыться везде, мы между собой говорили, что это к папе начальство приехало. Нас у папы было пятеро, и когда приезжало начальство, привозили нам гостинцы... Но, когда мы увидели плачущую мать и дедушку, мы начали тоже реветь... И вот последние слова отца к маме: «Береги детей». Младшая сестренка, которой было 3 года, крепко держала папу за ногу, возле порога только отцепил ее патруль. Это было зимой, в декабре 1937 года. Мы все оделись и пошли по улице ночью к дому, где уже ждала машина, в доме было 10 человек. Крик детей, жен, слезы, гул машин разорвали ночную тишину. Женщины, уцепившись за борт машины, бежали, цепляясь за последнюю минуту расставания.

Утром, пойдя в школу, дети, которые стали сиротами, весь день не поднимая головы от парты, горько плакали. На стене в школе висели плакаты.

Большая, сильная рука Ежова сжимала змею с надписью: «Держать в Ежовых рукавицах!» На втором плакате была надпись: «Искореним врагов народа, троцкистско-бухаринских шпионов, агентов фашизма».

После Нового года — это в 1938 году, забрали еще 8 человек из нашей маленькой деревушки. Один вернулся, когда была реабилитация. Но у этого человека ничего нельзя было узнать. Он был замкнут, неразговорчив. Напрасно добивались у него правды. Он долго не жил, умер. Остальные были расстреляны вблизи Бобруйска. Их вывозили ночью из тюрьмы в лес, заставляли рыть себе яму и стреляли.

А до этого мама, как и другие вдовы, ходила в город за 20 км, зимой по снегу пешком, чтобы снести передачу и посмотреть сквозь щель, как их выводили на прогулку, и однажды я попросилась с ней. Белье, которое мама накануне передавала отцу, было в клочья порвано и все в крови. Мама приносила, бросала на пол, показывая нам, и мы горько плакали. На следующий раз несли другое белье, и каждый раз оно было окровавлено и порвано. Но потом отца не стало, его расстреляли».

Если и эти восемнадцать плюс восемь из деревушки в 60 домов — враги народа, то, повторю вопрос: кто же тогда народ?

Увы, это было планомерное, запланированное сверху уничтожение людей, должное охватить все отрасли по вертикали и регионы по горизонтали. Ну и, как полагается, встречное движение снизу, дабы не отстать от всеобщего рапортования.

В обвинительном заключении по делу Ивана Демуры, в преамбуле записано: «В конце 1937 г. Амурским облуправлением НКВД вскрыта и ликвидирована контрреволюционная правотроцкисткая организация, действовавшая по заданию японских разведорганов и охватившая своей преступной деятельностью все отрасли народного хозяйства (золото, лес, заводы, колхозы) и партийносоветского аппарата области. Она ставила задачей свержение Советской власти и отторжения Дальнего Востока. Для достижения этих преступных целей за деньги и по заданию японской разведки активно готовила вооруженное восстание, насаждала повстанческие ячейки, занималась подготовкой террористов против руководителей партии и правительства».

Скорее всего этих рапортов никто не читал. Но их ждали. И они шли... Сверху директивы — снизу рапорты. А уж грузчик там или плотник попал, Иван или Федор, какое это имело значение. Их, этих Иванов и Федоров, никто и не знал, они просто шли в стружку.

Вот это «объективное восприятие прошлого» не заслонилось бы от нас громкими процессами и именами. Преступление и там неискупимое. Но здесь — непростительное во сто крат: преступление против народа...