Милленаризм и утопизм: хилиастическая идея приобщения к вечности

Кузнецов Олег Валерьевич. Доктор философских наук

В священных книгах христианства и мусульманства говорится о том, что историческому противостоянию добра и зла предначертан окончательный исход, что борьба будет иметь свое завершение, что добро навечно восторжествует. Наибольшее разнообразие взглядов по проблеме разрешения исторических коллизий и завершения истории наблюдается в христианстве.

В Библии присутствуют три смыслообразующих аспекта темы трагического завершения истории - воссоединение индивидуальной и всемирной судьбы, историческое противостояние сил добра и зла, окончательное разрешение кризисной ситуации, каковой является отя-гощенность земного пути грехом, страданием и действием естественного закона смертности.

Эсхатологические (единение судеб), апокалиптические (борьба со злом) и хилиастические (блаженное состояние) настроения присутствуют всегда, оживляясь в критические моменты истории, при обострении внутри- и внешнеобщественных коллизий. То же самое относится к способам понимания того, как разрешается проблема двойственности социального бытия, определяемая столкновением непреложности естественных законов и того, что выходит за их пределы, сущего и должного, посюстороннего и потустороннего. Периоды обострения кризиса благоприятны для выдвижения различных концепций, доктрин, отвечающих массовым настроениям. В кризисные периоды «теория» и «практика» начинают хорошо понимать друг друга. Вне атмосферы кризиса жизнь социально-политических учений течет вяло.

Идея конца света связывается в христианстве не только с эсхатологическими и апокалиптическими представлениями, но и с представлениями о тысячелетнем Царстве Божием в конце истории. Учение о тысячелетнем царстве получило название хилиазм (от греч. chilias, chilioi - тысяча). Учение о блаженном состоянии праведности можно было бы назвать хилиастикой, включив в него учение о 1000-летнем царствии как одно из возможных видений блаженного состояния. Термин «миллена-ризм», получивший наибольшее распространение в протестантском мире, является латинским переводом греческого «хилиазм», термина восточной патристики. В целом, хилиазм - это данность хилиастики на уровне идеологических доктрин, в которых дается разъяснение относительно того, где находится это искомое «царство свободы», когда оно наступит и как туда попасть.

Хилиастические настроения выражены в идее осуществления всех надежд и в призыве к достижению блаженного состояния. «Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия» (Откр. 2, 7). «Будет новое небо и новая земля; не будет ни смерти, ни плача, ни болезни; ворота нового Иерусалима не будут запираться днем, а ночи там не будет; не войдет в город ничто нечистое и ничего уже не будет проклято» (Откр. 21,22). Хилиастические ожидания характеризуются ощущением завершения «трудов» и стремлением войти в «святый город». «Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами... Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берет воду жизни даром» (Откр. 22: 14, 17).

Хилиастическое умонастроение, наряду с эсхатологическим и апокалиптическим, относится к самым глубоким пластам миропонимания. Человек - существо несовершенное и понимающее свое несовершенство, имеющее представление о совершенстве и стремящееся к нему. Человек - единственное существо, которое осуществляет критику имеющегося положения с позиций долженствующего, несовершенного - с позиций совершенного, предельного - с позиций запредельного.

Хилиастические представления задают два плана видения событий, имеющих место в истории, - посюсторонний и потусторонний. Если основной проблематикой эсхатологии может быть названо учение о предельности человеческого бытия и, соответственно, учение о запредельном и связи предельного и запредельного, апо-калиптики - учение о всемирном противостоянии сил добра и зла, о связи естественных и сверхъестественных сил в этом противостоянии, то основная хилиастическая проблематика - это учение о потустороннем, ином, совершенном мире, о связи двух миров, двух состояний - состояния боли, греха, смерти и блаженного состояния. В обмирщенной, приближенной к обыденности и массовым движениям, форме хилиастические представления существуют в двух видах - милленаризм и утопизм, общим для которых является архетипический образ Царства Божьего на земле, идеалы свободы, равенства, справедливости, воздаяния праведникам и обретения искомого на путях укрепления надежды земной решимостью

В рамках хилиазма, или данности хилиастики на уровне идеологических доктрин, основной проблемой является проблема обретения блаженного состояния, избавление от мук посюсторонней жизни, вхождение в вечность. Поскольку вхождение в вечность можно осмыслить как эсхатологически (по воле провидения человеческие и мировые судьбы будут воссоединены), так и апо-калиптически (путь в вечность пролегает через смерть, принятую за слово Божие или на пути Аллаха), то применительно к хилиалистическому пониманию вхождения в вечность можно было бы говорить о приобщении к вечности. Здесь следует обратить внимание на три аспекта блаженного состояния: состояние духа (Царства Духа), состояние отношений между людьми (Царство Божие, Бог посреди народа своего; вариант - евангелизация жизни) и между людьми и Богом (Царствие Божие); мир и согласие с собой, с людьми, с Богом.

Приобщение может иметь мистический характер, как приобщение в святом духе, как блаженство человеческой души. «Ибо Царствие Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе» (Рим, 14: 17). В сниженном варианте проблему согласия с собой пытался решить экзистенциализм, для которого переживание - изначальное и подлинное бытие. Если С. Кьеркегор еще говорил о пути к Богу через отчаяние и осознание человеком религиозного значения своей личности, о реальности христианства для избранных, то уже Ж.-П. Сартр и А. Камю настаивали на иллюзорности трансцен-денции: быть свободным - значит быть самим собой (Сартр). Привнесение идеи социального идеала в хилиа-стические представления позволяет оперировать понятием «миллениум», используемом в романо- и германоязычном христианстве. В представлениях о миллениуме идея блаженного состояния принимает экстравертивную направленность (ср.: «Сущность человека не есть абстракт, принадлежащий отдельному индивиду, она есть совокупность общественных отношений». К. Маркс).

В иудаистской традиции миллениум понимается как царство Господа. В конце времен наступит день гнева: «Итак ждите Меня... ибо огнем ревности Моей пожрана будет вся земля» (Соф. 3: 8). Затем последует день суда и избавления: «Он будет судить бедных по правде, и дела страдальцев земли решать по истине; и жалом уст Своих поразит землю, и духом уст Своих убьет нечестивого... Тогда волк будет жить вместе с ягненком... Не будут делать зла и вреда на всей святой горе Моей» (Ис. 11:4, 9). Гора символизирует возвышение над миром бед, изгнания и страданий. Господь приблизит свой народ к себе, и будет царствовать над ним. Это будет не только Царствие Божие, подобно тому, как боги управляют людьми периода гесиодовского «золотого века», это будет и Царство Божие, нравственный закон, ставший императивом поведения избранного народа. «Ликуй и веселись, дщерь Сиона! Ибо вот, Я приду и поселюсь посреди тебя, говорит Господь» (Зах. 2: 10). В день, когда народ Господен будет избавлен от скорби, страха и тяжкого рабства, низменность всякой земной славы будет посрамлена, все знаменитости унижены. Господь царствует над своим народом, а его народ царствует над иноземцами, которые с этого времени «прилепятся к дому Иакова»: «И возьмут их народы, и приведут их на место их, и дом Израиля усвоит их себе на земле Господней рабами и рабынями, и возьмет в плен пленивших его, и будет господствовать над угнетателями своими» (Ис. 14: 2). Торжество справедливости заключается и в избранности, и в воздаянии, и в возмездии.

Утопическая картина, нарисованная ветхозаветными пророками, была воспроизведена в марксистской социальной философии. После того, как будут «экспроприированы экспроприаторы», пролетарская нравственность - высший тип нравственности - воцарится на заоблачной вершине совершенного социального устройства. Различие между библейским и коммунистическим пониманием воцарения справедливости заключается в том, что живительное дыхание вечности, веющее со страниц древних пророческих книг, в светском варианте становится дыханием бесконечности, завершенность уступает место безграничному совершенствованию, царство Божие - царству свободы, творчества и равенства, связь в родстве и страдании - связи в общем деле и братству по оружию.

В христианской традиции, опирающейся прежде всего на Новый Завет, сложились представления о 1000-летнем царстве Иисуса Христа, собственно - миллениуме, периоде между первой битвой сил добра и зла, заверша-

ющейся победой над зверем, лжепророком и их воинством, и второй битвой, по окончании которой сатана будет ввергнут в озеро огненное и серное во веки веков (Откр. 19, 20). Согласно Апокалипсису, миллениум - это своеобразное отдохновение между двумя битвами, подготовка к Суду между двумя воскресениями, двумя испытаниями.

В первом воскресении совершается суд над жизнью. Обезглавленные за свидетельство Иисуса и за слово Божие, не поклонившиеся ни зверю, ни образу его и не принявшие начертание на чело и руку свою, «они ожили и царствовали со Христом тысячу лет; Прочие же из умерших не ожили, доколе не окончится тысяча лет. Это - первое воскресение» (Откр. 20: 4-5). После свершения суда над временным и пространственным, происходит суд над смертью, чья череда круговорота с рождением суть разливающееся в бесконечность, незавершенность и тщетность. По окончании тысячи лет народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, окружили стан святых и город возлюбленный. «И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их... И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих перед Богом... и судимы были мертвые ... сообразно с делами своими... И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это - смерть вторая. И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное» (Откр. 20: 9, 12, 14, 15).

Двум судам, где в первом случае человек осуждает сам себя, двум смертям, где первая открывает избранным дверь в миллениум, предшествуют два испытания, расположенные в обратном смысловом порядке, - последними временами и всей предшествующей жизнью. Об испытаниях последних времен говорится, что образ зверя мог говорить и действовать так, «чтоб убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя» (Откр. 13: 15). Затем на землю были вылиты семь чаш гнева Божия, и люди «хулили имя Бога, имеющего власть над сими язвами, и не вразумились, чтобы воздать Ему славу» (Откр. 16: 9), но собрались в воинства царей земных и зверя и были «убиты мечем Сидящего на коне, исходящим из уст Его...» (Откр. 19: 2) и не вошли в миллениум. В обмирщенном варианте оба плана испытания - последними временами и всей предшествующей жизнью - совмещены, отчего история приобретает взрывной характер в каждый из переживаемых моментов времени.

Порядок ключевых квазиисторических событий конца истории в целом совпадает с порядком земного пути человечества от изгнания из райского сада до поселения в святом Иерусалиме. Миллениум - это квазиистори-ческое время, проекция исторического времени за его пределы, своеобразный второй план мессианского времени от первого до второго пришествия Иисуса Христа. Двойственность социального бытия - сущее и должное, реалии и идеал, естественные законы человеческого общежития и божественные установления - дана в образе миллениума, в этом локализованном во внеистори-ческом пространстве и времени бытии, предельно отчетливо. Небесное свидетельство Еноха и Илии, свет начальных и конечных времен, надысторическое пребывание миллениума характеризуют присутствие вечного в преходящем, внеисторического - в историческом, провиденциального - в событийном.

Как данность внеисторического в истории, как проекция идеала на действительность, как зримое сопряжение провиденциального и событийного миллениум имеет исчисление во времени - тысяча лет отдохновения от земных трудов, одна седьмая пребывания человека на земле. С другой стороны, в образе миллениума историческое, преходящее, событийное утрачивает исчислимость. «И седьмой Ангел вострубил, и раздались на небе громкие голоса, говорящие: царство мира соделалось царством Господа нашего и Христа Его, и будет царствовать во веки веков» (Откр. 11: 15). Святый Иерусалим, освещаемый не светилами, а славой Божией, стоящий на берегах реки воды жизни, исходящей от престола Бога и Агнца, символизирует вечность, утрату смертью ее власти. Путь в святой город пролегает через смерть и воскрешение. Тварное, умирая, не уничтожается, а «растворяется» («рас-творение» - обратный творению порядок): после Армагеддона тысячу лет царствовали те, которые приняли смерть на пути искушения и страданий и были воскрешены. «Над ними смерть вторая не имеет власти» (Откр. 20:6).

Неоднозначное отношение к миллениуму, вызванное отчасти близостью его образа массовым настроениям, ожиданиям и вызываемым ими движениям, легко принимающими светскую форму, отчасти - сложностью самой проблемы сопряжения временного и вневременного, событийного и провиденциального, бесконечного и вечного, сложилось уже у ранних христианских теологов. Милленаризм был осужден Александрийской богословской школой в 255 г. н. э., а затем Августином, но поддерживался Иринеем, Оригеном и Тертуллианом. В средние века он был осужден и преследуем официальной католической церковью как ересь. Я полагаю, что это не случайно. Милленаризм, по своей природе, весьма взрывоопасная вещь, ему присущ мощный еретический заряд, он способен детонировать революционные настроения, особенно если в пламя его жизнеутверждающих идей подбросить хворост конкретных социальных призывов и лозунгов.

В XVII в. анабаптисты периода Крестьянской войны в Германии и пуританские милленарии периода Английской революции связали идеи миллениума с преобразованием общества и с достижением блаженного состояния в посюсторонней жизни, построением «Нового Сиона» на земле, что было осуждено другими реформированными церквами. К XX в. миллениум, с одной стороны, был вынесен анабаптистами, адвентистами, свидетелями Иеговы и другими близкими к ним направлениями за пределы земной истории, с другой - стал связываться с евангелизацией цивилизованного образа жизни, с позиции, противоположной коммунистическому пути достижения «новой земли и нового неба». В последнем случае, милленаризм перестал быть самим собой и приобрел черты утопизма в части стремления распространить свет знания идеального общественного устройства посредством разъяснения, научения и примера. Разумеется, утопизм не первичен. Он является секулярной разновидностью идей, вдохновлявших апостольское движение.

Архетипические образы милленаристского сознания - новый город («новый Иерусалим»), гора, на которую надо взойти («святой Сион»), и сад, который надо возделать и хранить («сад Едемский»), В структуре милленаристского сознания находят свое выражение надежды и чаяния всех групп общества, но в наибольшей мере они близки низшим слоям. «Люди Пятого Царства», ответвление английских милленариев, понимавшие под миллениумом царство справедливости и равенства, пытались провести реформы в пользу крестьян и городского плебса. Пикарты, радикальное крыло чешских гуситов, требовали устранения всех сословий, исходя из идеи царства всеобщего равенства. Идеологи анабаптизма первой половины XVII в. полагали, что началом реализации царства божьего на земле должно явиться уравнительное или коллективное землевладение. Причиной «порчи» людей называли частную собственность также Д. Уин-

стенли и Т. Мюнцер, полагая, что миллениум осуществим посредством ее упразднения. Ф. Энгельса это побудило назвать идеи Мюнцера гениальным предвосхищением условий освобождения «пролетарских элементов» [7].

Согласно К. Мангейму, идея близости тысячелетнего царства здесь, на земле, с давних пор несла в себе рево-люционистскую тенденцию, и как структура сознания объединяла «угнетенное крестьянство, подмастерьев, люмпен-пролетариат, фанатических проповедников и пр.» [4]. Однако, я бы не рискнул поставить знак равенства между настроениями хтонических слоев и плебса, поскольку формирующие образы их сознания различны. Для низших хтонических слоев равенство - это равные возможности возделывать землю (сад), ослабление давления со стороны светских властей, «грешников и противников закона божьего». К примеру, евангельские христиане святые сионисты понимают под «Сионом» особые религиозно-хозяйственные объединения, в которых следует дожидаться второго пришествия Христа и вознесения на иерусалимскую святую гору. Для плебса главным является башня, или делание себе имени («кто был ничем, тот станет всем»). Равенство городского плебса - это равенство в нищете, равенство в отсутствии возможностей. Наконец, есть еще люмпены, которым не дает покоя геростратова слава, они не готовы ничего создать и не могут ничего создать. Их равенство - это равенство в завершении «всех дел человеческих», «трудов», равенство в безделье и паразитизме.

Данность милленаристских идей в чистом виде, их завершенность, обнаружилась в полной мере только у позднейших милленариев, у которых образы сада, горы и города составляют разные грани Царства Божиева. Практически вся палитра видов милленаристского сознания представлена у пятидесятников, одного из наиболее динамично развивавшегося в XX веке позднепротестантского вероисповедания. Сторонники постмилле-наризма полагают, что Христос вторично явится на землю после (англ, post) тысячелетнего царства, сторонники премилленаризма утверждают, что второе пришествие состоится до (англ, рге) тысячелетия. В рамках последнего выделяют космопремилленаризм, согласно которому царство будет установлено на небе, и геопремил-ленаризм, с позиций которого царство божье будет установлено на иерусалимском холме Сион.

Во всех разновидностях милленаризма исходным представлением является идея слитности имманентного и трансцендентного. Говоря словами Ф.Э. Мэнюэль и Фр.П. Мэнюэль, человек, вступивший в союз с Богом, не может быть грешен. Весьма примечательна в плане понимания слитности позиция квакеров, Society of Frend, оказавших заметное влияние на религиозную и культурную жизнь западноевропейской цивилизации. Бог одновременно и имманентен, поскольку он участвует во всей жизни человека, и трансцендентен, так как бесконечно превосходит человека. «Внутренний Христос» в душе каждого человека побуждает слить божественную волю и волю человеческую - способ проявления богом себя в мире. Квакеры всегда отказывались взять в руки оружие, повинуясь «свидетельству о мире» «внутреннего Христа», или «света». Другая крайность -Т. Мюнцер, полагавший не только, что Бог в самом человеке, но и что полное преображение человека в Духе Божием превратит жизнь земную в жизнь небесную. Мюнцер был против насилия, но был уверен, что уничтожение насилия произойдет в результате насилия, яростного восстания против властителей зла. Мюнцер, обнаживший меч против слуг антихриста в священной битве с ними, «стал героем-символом и религиозных, и светских революционеров» [3]; квакеры, отвергающие насилие даже в целях самообороны, могут быть названы символом всех пацифистов,

В светском варианте милленаризма Царство Божие становится Утопией, описанием совершенной формы человеческого общежития, или «места, которого нет», утопии (англ. Utopia, от греч. и не, нет + topos место), Слово «утопия», помимо значения «нет + место», имеет еще одну версию, касающуюся его происхождения. Греческое - «благо + место», то есть благословенная страна, что больше соответствует той культурной традиции, в рамках которой возникли представления об «Утопии» Т. Мора. Утопическими могут быть названы не только проекты Т. Мора, Т. Кампанеллы, но и любой другой проект, содержащий описание желательного обустройства общества. Начиная с Платона и заканчивая нынешними мыслителями количеству проектов несть числа.

Философия возникла и развивалась на волне интереса к человеку, его проблемам, его положению в мире и его возможностям, изначально заявив о себе как о гуманистическом начинании. В отличие от религиозного осмысления истории и судьбы, гуманистическая традиция отдает приоритет имманентному. Идея приобщения к вечному приобрела в философии форму идеи безграничности человеческих возможностей. В частности, у Ф. Бэкона жители его Новой Атлантиды (новая Атлантида - «Атлантида в сиянии нового могущества» и «сияние нового могущества, которое ждет судьба Атлантиды». Бэкон не говорил о втором смысле, но в контексте названия оно присутствует) способны продлевать жизнь, выращивать различные растения без семян одним смешиванием почвы (вариации на тему алхимических изысканий), оживлять животных после того, как, по всем признакам, наступила смерть, и многое другое: «Нам известны способы получать разные виды, отчего получилось много новых пород, и притом не бесплодных, как принято думать. Из гнили выводим мы различные породы змей, мух и рыб, а из них некоторых преобразуем затем в более высокие виды живых существ, каковы звери и птицы...» [1]. Наука дает человеку силу, близкую к все-сильности, делает отношения между людьми практически безупречными. Устами чужестранцев Бэкон говорит об этом острове: «Поистине, господь явил себя в этой стране» [2].

Если взять сложившиеся в культурной традиции образы блаженной земли, то для утопизма миллениум -это скорее затерянный остров, который надо найти; гора, к которой во многом волей случая волны прибьют потерпевший бедствие корабль; земля обетованная посреди моря невзгод, тягот и страданий; в житейском понимании - неведомая страна, существующая где-то, но не здесь (западноевропейский вариант: страна Кокейн - место радости и ничегонеделания; русский вариант: град Китеж, скрытый от врагов под водами), оазис среди пустыни, подобный миражу. Архетипическая интеллектуальная конструкция - утопия Платона, отлаженный, соразмерный мир. В свою очередь, платоновская утопия уходит корнями в древние мифологические представления о земле как срединном мире, окруженном мировыми водами, и как мезокосме - сфере упорядоченности среди хаоса, сфере действия света (закон, правда, справедливость).

Классический утопический проект, с высоты которого судится действительность, представляет собой модель совершенной общественной организации, обеспечивающей счастливую жизнь. Согласно Л. Сардженту, утопия - это детальное и последовательное описание

воображаемого, локализованного во времени и пространстве общества, построенного на основе социальной гипотезы и организованного совершеннее, чем то, в котором живет автор утопии [9]. В утопии историческая надежда расцветает, в антиутопии, или негативной утопии, выражен кризис исторической надежды, но и то и другое суть проективное сознание, содержащее критику имеющегося. Утопическое сознание в его завершенной теоретической форме суть западный продукт: засмотревшись на красивую упаковку, забываешь, что пришел купить содержимое. По справедливому замечанию А.И. Кобзева, на Востоке не было той критической позиции по отношению к существующему порядку вещей, которую в европейской культуре создало признание трансцендентного бытия, высшего и независимого начала [3].

Упрощение проблемы имманентного и трансцендентного в западной традиции привело к обеднению утопического мышления. «В классической утопии нравственный идеал трансцендентен, первичен, а социальная организация вторична, она служит только цели реализации этого трансцендентного идеала. В современной утопии главное - разумная организация. Она и есть нетрансцендентный утопический идеал» [10]. В результате вместо классической утопии появились такие формы утопического сознания как «экоутопия» (глобальное моделирование), «антиутопия» («попытка окончательного осуществления утопии приводит к катастрофическим последствиям» - Н. Бердяев), «дистопия» (усиление сегодняшнего кошмара в будущем), «какото-пия» («страна зла»), «практотопия» («социальное реформирование» А. Тоффлера). Для традиционного утопического сознания на первом месте стоит осмысление социального идеала, для нетрадиционного - критика существующего порядка и попытка предвосхищения будущего. Говоря о соотношении традиционного и нетрадиционного западного утопического мышления, можно сказать и по-другому. Нечто (утопический архетип) есть нечто, если в его отношении возможна пародия (сниженные варианты)-

Приобщение к вечности дано в утопизме не только как незримое присутствие блаженного состояния в виде некоего параллельного мира, мира грез, желаний, осуществления надежд, но и как жажда прорыва, как острое переживание надлома сущего, взятого в перспективе должного. Явив решимость, нетерпимость и нетерпеливость, можно разрушить свой мир в надежде на очистительную силу разрушения. Труд не только облаго-раживающь, но и брутален: «... проклята земля за тебя; со скорбию будешь питаться от нее во все дни жизни твоей» (Быт. 3: 17). К.Мангейм предложил следующее определение утопии: «Для нас утопиями являются все те трансцендентные бытию представления (следовательно, не только проекции чаяний), которые когда-либо оказывали на социально-историческое бытие преобразующее воздействие» [5].

Идея прорыва в вечность hie et nunc лежит в основе всех коммунитарных экспериментов. Та же идея вдохновляла Т. Мюнцера, изображенного на гравюре XII века с Библией и обнаженным мечем. Идейным наследником Мюнцера является К. Маркс, воспринявший дух апокалиптики и переломное видение настоящего. К характеристике такого типа утопического сознания могут быть отнесены слова Мангейма: «Главный формирующий принцип конкретного сознания всегда заключен в его утопических пластах. В утопическом центре сознания соприкасаются специфические по своей структуре воля к действию и видение; они обусловливают друг друга...» [6]. Мышление Маркса предельно конкретно, но в нем нет полноты конкретного. Принятая Марксом максима «счастье - в борьбе!» не исключает таких жизненных максим, как «счастье - в избегании страданий» или «счастье - в том, чтобы жить». В светских вариантах хилиазма сопряжение имманентного и трансцендентного аспектов видения бытия достигается ценой слишком больших натяжек. Полнота взглядов Маркса в другом. В теоретическом конструировании. Любой момент исторического времени можно рассматривать как переломный, если с позиций этого момента обозревать прошлое и заглядывать в будущее. Наиболее удачной точкой отсчета является непосредственно переживаемый момент истории, поскольку он дан во всей полноте переживания, действия и мыслимое™. Тогда любое hie et nunc будет поворотным пунктом истории, осью мирового времени. Не случайно, открещиваясь от утопии, Маркс понимал ее в духе Ламартина. Les utopies ne sont souvent que des verites prematurees.

Понятие «коммунизм» отличается от понятия «утопизм», поскольку, с одной стороны, уделяет внимание как состоянию общественных отношений, так и состоянию духа (царство неотчужденноста, свободы, творчества), а с другой - касается не столько нравственного, сколько практического пути достижения земного блаженного состояния. В научном коммунизме была сформулирована двуединая задача: просветить человечество и создать условия, соответствующие этому просветлению Для коммунизма миллениум - это прежде всего город, который надо отстроить, башня, которую надо возвести, и сад, который надо возделать, исправляя, дополняя и совершенствуя природу. «И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле» (Быт. 1: 28). Буржуа, они ведь дошли до скотского состояния, за 300% прибыли, по К. Марксу, убьют и отца своего и мать.

Список литературы

1.            Бэкон Ф. Соч в 2 т. - М.: Мысль, 1978. - С.512.

2.            Там же. С.489.

3.            См.: Кобзев А И. Понятийно-теоретические основы конфуцианской социальной утопии//Китайские социальные утопии. - М., 1987.

4.            Мангейм К. Идеология и утопия//Утопия и утопическое мышление:

Антология зарубежн. лит./Пер с разы. яз./Сост., общ. ред. и предисл. В .А. Чаликовой. - М.: Прогресс, 1991. - С.141.

5.            Мангейм К. Указ. соч. - С. 123

6.            Там же. С. 126

7.            См.: Маркс К., Энгельс Ф. Сен. Т.7.

8.            См.: Мэнюэль Ф.Э., Мэнюэль Фр.П. Утопическое мышление в

западном мире//Утопия и... - С.26

9.            См.: Sargent L. Introduction//British and American Utopian Literature. 1516-1978. Boston, 1979.

10.          Sargent L. Ibid P.XII.