ВСЯКУЮ ЛИ КРАСОТУ Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ СЧИТАЛ СПАСИТЕЛЬНОЙ?

Шалютин Соломон Михайлович д-р филос. наук, профессор, заслуженный деятель культуры РФ

Формулу «Красота спасет мир» с подписью Ф.М. Достоевский мы встречаем в виде плакатов в школьных и вузовских кабинетах литературы, в статьях писателей, литературоведов и философов. В сознании ряда поколений этот афоризм отложился как взгляд Достоевского. Но считал ли он действительно, что красота (без уточняющих определений, а значит, всякая) способна спасти мир или, по меньшей мере, способствовать его спасению. Это отнюдь не очевидно.

* * *

«Красота спасет мир - эта мысль принадлежит не только князю Мышкину («Идиот»), но и самому Достоевскому» - так начинается раздел о красоте в труде известного мыслителя русского зарубежья, исследовавшего творчество Достоевского, Н О. Лосского [3,с.127]. Я не оспариваю, что высказывания князя Мышкина в определенной мере выражают взгляды самого Достоевского. Однако так ли думал сам Лев Мышкин?

Во всяком случае в прямой речи князя мы этот афоризм не находим, а узнаем о его мнении со слов других персонажей романа - Ипполита и Аглаи. Аглая просит Льва Николаевича на встрече широкого круга знакомых не говорить «... о чем-нибудь вроде смертной жизни, или об экономическгом состоянии России, или о том, что “мир спасет красота”.. » [2,с. 594] Очевидно, что здесь Аглая лишь обозначает темы, разговор о которых, с ее точки зрения, не желателен в избранном кругу не более того.

Вопрос о спасении мира возникает в «Идиоте» не раз. «...чем вы спасете мир и нормальную дорогу ему в чем отыскали, вы, люди науки, промышленности, ассоциаций, платы заработной и прочего? Чем?» [2, с.423] -риторически восклицает в «ученом споре» любитель толкования Апокалипсиса Лебедев.

О мышкинском ответе на этот вопрос мы узнаем, прежде всего и пожалуй, наиболее полно из уст Ипполита, юноши, долго думавшего о жизни и ее смысле во время своей длительной смертельной болезни. Причем -заметим это - Ипполит сам из уст князя этого афоризма не слышал, а узнал о нем со слов своего друга Коли, который мог слова Мышкина передать не точно или упустить их важные оттенки.

«Правда, князь, что вы раз говорили, что мир спасет красота ? Господа, - закричал он (Ипполит. - С.Ш.) громко всем, - князь утверждает, что мир спасет красота!» [2, с.432-433). Ипполита эта формула не устраивает и он спрашивает князя: «Какая красота спасет мир?» [2].

Хотя Ипполит и молод, но в своих раздумьях он, видимо, понял, что красота бывает различная. Это понимают и многие другие персонажи Достоевского, как в «Идиоте», так и в других произведениях. Мышкина потрясла красота Настасьи Флипповны, портрет которой он увидел. А еще ранее ее красота «прожгла» с первого взгляда Рогожина.

«...я утверждаю, что у него (князя - С.Ш.) от того такие игривые мысли, что он теперь влюблен. Господа, князь влюблен... Не краснейте, князь, мне вас жалко станет» [2].

Максиму «красота спасет мир» - считает Ипполит -могут порождать лишь «игривые мысли». Почему? Потому что, как он заметил, свет видит в красоте лишь «красивость и изящество» [2, с.333] и не задает себе вопроса: какая бывает красота, что за красотой стоит.

А между тем Достоевский в «Идиоте», «Братьях Карамазовых», «Подростке», «Записках из подполья» - в каждом из этих произведений и во многих других говорит о наличии разных видов красоты. При этом речь идет не только о женской красоте, но и о красоте поведения, которая может выражать внутреннюю духовность, а может прикрывать внутреннюю пустоту или даже подлость. В произведениях Достоевского мы встречаем самые различные эпитеты, определяющие красоту. Красота бывает странная, демоническая, страдающая и другая. Поверхностному взгляду бросаются в глаза только красивость и изящество (некоторым современным эстетикам кажется, что они открыли различие между красотой и красивостью, а между тем до них ее открыл еще юноша Ипполит).

Достоевский неслучайно с предельной тщательностью описывает лицо красивых (и некрасивых) индивидов. Мы узнаем о каждом персонаже, какие у него глаза, брови, как сжимаются или раздвигаются губы во время улыбки, есть ли на лбу морщины и т.д. Это все элементы своеобразия той или иной красоты. Правда, они сразу в глаза не бросаются (глядеть надо учиться, как отмечал князь Мышкин), и они содержатся не только в лице в целом, но и в манерах, в отдельных чертах лица и выражениях, так что в красоте одного лица могут сочетаться различные и даже противоположные черты характера. Притом - что очень важно - речь идет не только о том, что красота может сочетаться и с добротой, и со злом, и с наглостью, и с другими чертами характера, а и о том, что сама красота не сводится к красивости, а может быть, так сказать, разнокачественной: умной, глупой, доброй, тупой, веселой и пр. Это значит, что подлинная «красота есть загадка» и потому ее трудно судить - говорит Лев Николаевич [2, с.89].

Он и пытается разгадать эту загадку относительно Настасьи Филипповны (а затем и другой красавицы - Аглаи). И именно здесь он приходит к мысли о спасительной красоте. И эта мысль для него отнюдь не игривая.

Оставим косвенную речь и послушаем самого Мышкина. Потрясенный красотой ее портрета, он восклицает: «Удивительное лицо!...и я уверен, что судьба ее не из обыкновенных. Лицо веселое, а она ведь ужасно страдала, а? Об этом глаза говорят, вот эти две косточки, две точки под глазами в начале щек. Это гордое лицо, ужасно гордое, и вот не знаю добра ли она? Ах, кабы добра! Все было бы спасено!»

Это единственный случай, когда князь говорит о спасительной роли красоты. Он при этом подчеркивает, что добро бы покрыло все другие стороны ее красоты и даже в целом личности, как положительные, так и отрицательные, в том числе и гордость, которую христианство (как гордыню) отнюдь не признает благодетелью.

Таким образом, в этом единственном месте, в котором Мышкин лично открывает свой взгляд на красоту, он признает, что красота великая сила, однако она спасительна лишь «кабы она добра».

Красота сама по себе без дальнейших ее определений еще ничего не говорит о человеке. Она загадка [2, с.89]. Она, как говорит Ганя, другой персонаж «Идиота», -загадки людям загадывает [2, с.139] и эти загадки разгадать нелегко. Это понял и князь Мышкин, имеющий малый жизненный опыт, или как он сам говорил - человек, который мало жил.

Итак, князь Мышкин нигде не утверждал, что красота как таковая способна спасти мир. Широкое распространение этого афоризма от имени князя Мышкина, а тем более от имени самого Достоевского (со ссылкой на «Идиота») не имеет оснований в тексте романа.

Более того, в романе красота не спасла не только мир, но и саму себя, и то, что ее окружает. Настасья Филипповна гибнет, Рогожин становится убийцей. Сам князь не только не спасен, а оказался из-за красоты в своей любви раздвоенным между двумя женщинами: Настасьей Филипповной и Аглаей. В душе большинства персонажей под влиянием красоты не происходит никаких существенных сдвигов: генерал Епанчин остается Епанчиным, генерал Иволгин - Иволгиным, Лебедев - Лебедевым, а Фердыщенко - Фердышенкой. Если в чьем-либо духовном мире и произошли изменения к лучшему, их источник - не КРАСОТА Настасьи Филипповны или Аглаи, а ДОБРОТА Льва Николаевича Мышкина.

Может, несколько утрируя, можно сказать, что роман Достоевского «Идиот» есть убедительное художественное опровержение афоризма «красота спасет мир».

Лев Мышкин, который «ничего не знал, как здесь живут люди» [2, с. 30], «меньше других жил» [2,с. 72], не решается на определение роли красоты как таковой - не поет ей осанны и не выносит обвинительного приговора. Дмитрий Карамазов - человек, который хорошо знает, как здесь живут, сам изведал жизнь в разнообразных ее проявлениях - мыслит и говорит о красоте более решительно, конкретно и развернуто. «Красота, - говорит он, - это страшная и ужасная вещь!» [2,с. 138]. Правда, и он не выносит красоте как таковой окончательный приговор. Красота, говорит он, вещь «не определимая, а определить нельзя, потому что Бог задал одни загадки» [2].

Почему красота - загадка? Вряд ли Дмитрий рассуждает о загадочности красоты, пытаясь найти ее онтологическую природу в отличие от своего брата Ивана, он не философ. Тем не менее, он «много об этом думал» [2]. Красота для него загадка потому, что с первого взгляда (и даже со второго или третьего) далеко не ясно, что она выражает.

* * *

Далее автор должен принести извинения читателю в связи с тем, что состояние здоровья не позволяет ему дать надлежащее текстуальное подтверждение нижеследующих тезисов, которые поэтому представляются на уровне схемы.

Автор планировал разобрать собственное отношение Достоевского (а не его персонажей) к рассматриваемой проблеме. Напрямую Достоевский высказывается по этому поводу единственный раз - в письме Майкову, где он как раз и говорит, что красота спасет мир.

Конечно, понять буквальное значение этого высказывания не представляет трудности - надо лишь знать смысл слов и грамматику. Однако оно не много и дает, поскольку настоящее понимание требует анализа контекста. Если же, как в данном случае, речь идет о письме, вообще об эпистолярном жанре, то здесь контекст

обладает существенной спецификой, ибо представляет собой сложное переплетение контекстов адресанта (пишущего) и адресата (того, кому пишут).

Для Достоевского и Майкова этот контекст был во многом общим - православным. Достоевский был глубоко верующим человеком, но не слепым, а мыслящим верующим. И хотя бытие Бога, по его собственному признанию, было для него вопросом, над которым он думал больше всего, проблематичен был для него грозный и мстительный Иегова, но никогда не Христос, а Христос -это, прежде всего, добро, милость. Адресант и адресат, оба, полностью принимали Христианство в его православной версии. В таком контексте обсуждаемая формула Достоевского может означать лишь одно: при наличии всего комплекса высших христианских ценностей, но при отсутствии красоты, она, появившись, может стать спасительной (вместе с другими).

Что касается позиции автора статьи поданному вопросу, то она такова. Существует некоторое множество гуманистических ценностей в самом общем смысле этого слова. Они могут быть интегрированы и в религиозное (в частности, христианское), и в атеистическое мировоззрение. При наличии такого комплекса красота может играть свою спасающую роль.

Автор еще раз приносит извинения за схематический характер завершения изложения. Решение представить статью хотя бы в таком виде обусловлено надеждой, что она внесет свой вклад в развенчание общераспространенной, но совершенно неверной интерпретации Достоевского, якобы полагавшего, что высшей из всех ценностей является красота.