ПРОБЛЕМА ПРАГМАТИКИ ЗНАНИЯ В ФИЛОСОФИИ ПОСТМОДЕРНИЗМА

Н.В. Митина

Научный руководитель - канд. филос. наук, доц. И.Н. Степанова

Один из крупнейших представителей постмодернизма Ж.-Ф. Лиотар, сформулировавший в работе “Состояние постмодерна”, которая является объектом нашего анализа, кредо последнего, считает, что слово “постмодерн” “обозначает состояние культуры после трансформаций, которым подверглись правила игры в науке, литературе и искусстве в конце XIX века” /1,9/. Постмодернистское умонастроение несет на Себе печать разочарования в идеалах и ценностях предыдущих эпох. Критике подвергаегся власть единой повествовательной стратегии, научная, философская и художественная парадигма. Утверждается, что мир не умещается ни в какие теории и схемы и рационально с помощью традиционных понятий и классификаций немыслим. В результате в постмодернизме возникает мышление, не оперирующее какими-либо устойчивыми целостностями. Внимание сосредоточивается на проблематике отсутствия (на события больше не смотрят как на отблеск истины бытия, а обращаются к ним как к самодостаточностям). Главным объектом исследования в постмодернизме является текст, цитаты, слова, буквы. Считается, что текст не отображает реальность, а творит новую. Постмодернизм является проводником нового постиндустриального общества, где самым ценным служит информация, а традиционные ценности подвергаются реконструкции.

По мере того, как общество входит в постиндустриальное состояние, меняется и статус знания. Истина не является единственным критерием знаний, важна техническая квалификация, нравственная мудрость и аудио- и визуальная чувствительность. Научное знание представляется как вид дискурса. В рассуждениях Ж.-Ф. Лиотара подчеркивается, что в постиндустриальном обществе, ввиду влияния технологических изменений, формы передачи научных знаний через языковые средства меняются, с чем связано и изменение самой природы знания. Знания в постиндустриальную эпоху производятся нс из-за того, что являются самоцелью, а для того, чтобы их продать. Знания - это деньги, которыми распоряжается не государство, а частные лица. “Вместо того, чтобы распространяться в силу своей “образовательной” ценности, - разъясняет философ, - или политической значимости (управленческой, дипломатической, военной), можно представить себе, что знания будут введены в оборот по тем же сетям, что и денежное обращение...” /1, 22/. Он утверждает, что знание есть не наука, особенно в ее современной форме, а совокупность денотативных высказываний, прескринтивных высказываний и представлений о самых разных умениях. На основе этого понимания Ж.-Ф. Лиотар различает нарративное и научное знание. Особое внимание он уделяет детальному исследованию прагматической стороны нарративного и научного знания.

Суть прагматики заключается в том, что она “изучает отношения между знаками и людьми, которые производят, передают и принимают языковые знаки” /2, 21/. Знак может служить не только для того, чтобы информировать, но и вводить в заблуждение, вдохновлять других, давать им приказы, запрещать что-либо, просить о помощи и т.д. Следовательно, речь идет о действенности знаков. Информация, понятая другой системой, всегда должна определенным образом влиять на поведение этой системы. Путем обмена знаками со средой производитель знаков добивается того, что его ситуация в пределах среды постоянно оптимизируется, что достигается различными способами использования знаков. В прагматике выделяются такие виды употребления знаков, как 1) информирование; 2) производство оценок; 3) вызов у получателя знаков определенных ответных реакций; 4) систематизация и организация / 2, 64/.

Ж.-Ф. Лиотар выделяет следующие особенности знания, в котором первенствует нарративная форма:

1.            Отсутствие единственного критерия в виде истины и унификация компегенций: знание совпадает с широким “образованием” компетенции, оно есть единая форма, воплощенная в субъекте, состоящем из различных видов компетенции, которые его формируют” II, 53/.

2.            Близость знания к обычаю. Высказывания принимаются, легитимируются, поскольку они соответствуют мнениям, установленным в сообществе.

Лучшей формой нарративного знания служит рассказ. Народные истории сами проводят границы между отрицательными и положительными образованиями, что позволяет, с одной стороны, “определить критерии компетентности, свойственные обществу, в котором они рассказываются, а с другой - оценить, благодаря этим критериям, результаты, которые в нем достигаются или могут быть достигнуты” II, 55/. “Нарративное знание допускает внутри себя множественность языковых игр”. Высказывания нарративного знания переплетаются в “ткань рассказа”, обеспечивая их упорядоченность в виде целостности. В нарративном знании имеет место подчинение повествований правилам, детерминирующим их прагматику. Нарративное знание влияет на темп. “Повествовательная форма, - разъясняет Ж.- Ф. Лиотар, подчиняется определенному ритму, она является синтезом метра, разбивающего темп на правильные периоды, и ударения, модифицирующего длительность и амплитуду некоторых из них” (1, 58). Каждый аспект нарративного знания выполняет определенную функцию: первый - унификации компетенций, второй - формирования критериев, третий -социальной регуляции, четвертый “забвения”.

Нарративное знание не нуждается в воспоминаниях о прошлом, оно современно акту “здесь и теперь”.

Суть прагматических правил повествования, по Ж.-Ф. Лиотару, заключается в том, что “они указывают принципиальную идентичность всех обстоятельств рассказа” /1, 60/. Таким образом, здесь прослеживается соответствие между видами употребления знаков в прагматике и функциями, приписываемыми Ж.-Ф. Лиотаром нарративному знанию.

В прагматике научного знания Ж.-Ф. Лиотар различает исследовательскую и обучающую игру. В игру вводятся три прагматических поста: отправитель, получатель и референт. В научных высказываниях предполагается, что отправитель говорит истину о референте, тогда обратное или противоположное, относящееся к нему же, не будет принятым. Получатель может каким-либо способом согла.-ситься с высказыванием или нет. Это говорит о том, что сам он является “потенциальным отправителем”, так как выражает свое отношение к высказыванию. Также предполагается, что высказывание соответствует тому, чем является референт. Но здесь возникает проблема: “то, что я говорю, верно, поскольку я это доказываю, но что доказывает, что мое доказательство верно?” /1, 63/. Доказательством является соблюдение “двойного правила”: “референт есть то, что предлагает аргумент для доказательства”, и то, что он не может представлять противоречащие друг другу или необоснованные доказательства /1, 63-64/. Ж.-Ф. Лиотар обращает внимание на отличие нарративногр знания от научного, к особенностям которого он относит следующие:

1. “Научное знание требует выбора одной из языковых игр - денотативной, и исключения других. Критерием приемлемости высказывания служит оценка его истинности” /1, 66/. 2.      Научное знание оказывается “изолированным от других языковых игр”, гак как не является общепринятой составляющей, как нарративное знание.
2.  
3.             “В рамках исследовательской игры требуемая компетенция обращена только на пост высказывающего. Не существует особого вида компетенции получателя высказывания” /1, 67/.
4.  
5. 4.            “Научное высказывание не извлекает никакой законности из того, о чем оно говорит” /1, 67-68/. Знание всегда может быть отвергнуто, а также, в силу достойных аргументов и доказательств, может приниматься как законное.
6.  
7. 5.            “Научная игра со держит... диахронную темпоральность, т. е. память и проект” /1, 67/. Это означает то, что отправитель уже обладает познаниями в этой области высказываний.
8.  
9. Основной, по Ж.-Ф. Лиотару, чертой, отличающей новейшую эпоху от всех предшествующих, является радикальное недоверие к тому, что он называет “метарассказами”, к любым цельным, всеохватывающим системам описаний и оценкам существующего. То, что в предшествующую эпоху принималось за надежное, достойное доверия и даже единственно верное знание (а таким прежде всего было знание научное), теперь таковым уже не оказывается. Легитимация знания становится зависимой от власти.
10.  
11. По его мнению, отсутствует применимый ко всему подряд язык описания. Все, что существует, представляет только различные языковые игры. Именно поэтому договориться, достичь согласия в общесоциальном масштабе в принципе оказывается невозможным. Наука (как, впрочем, и что бы то ни было), безусловно, имеет право на существование, но лишь при том условии, что она признается не более чем одной из множества языковых игр, никакие другие языки не могут ни описываться, ни тем более оцениваться в ее терминах. Можно сказать, что в компьютеризованном обществе знание в его прежнем виде уступает место информации. Наука же как прежний источник устойчивости, очевидности, надежности, истины теперь оказывается чем-то совершенно противоположным. Свое собственное развитие она теперь рассматривает как процесс прерывный, парадоксальный, катастрофический, не проясняемый до конца, он производит теперь неизвестное, неизвестное же не создает равновесия, а нарушает его.