Западный и восточный типы культуры: сравнительный анализ

Понятия «Восток» и «Запад», «восточная» и «западная» культуры — предельно общие и предельно широкие понятия, выражающие различные типы общественных систем с диаметрально противоположной направленностью чувств, верований, убеждений, системы ценностных ориентацией, определяющих в своей совокупности все бесконечное многообразие форм их жизнедеятельности. «Восток есть Восток», а «Запад есть Запад». В этом утверждении заложен глубочайший, отнюдь не однозначный смысл, как только мы обращаемся к анализу проблем культуры и культурной идентификации.

Часто ли мы задумываемся над тем, почему для человека взращенного и воспитанного восточной культурой, оказывается столь чуждым и непонятным не только западный образ жизни, но и образ мысли? Здесь даже не срабатывает механизм адаптации. Сколько бы ни прожил индус или китаец на Западе, он по внутренней сути своей, по смыслу и направленности своих мыслей, чувств, переживаний остается восточным человеком. И с другой стороны, тот, для кого родным является западный мир, не способен ассимилировать глубинные пласты восточной культуры. Даже трепеща и благоговея перед ней, западный человек смотрит на культуру Востока как на нечто диковинное, экзотичное, но вместе с тем непомерно далекое от его личных надежд и устремлений. Не случайно столь сложен диалог западной и восточной культур, столь древни и глубоки его истоки и так туманны и неопределенны его перспективы. Ибо западная и восточная культуры — это разные, несовместимые и несоизмеримые типы культур, особенности которых могут быть постигнуты лишь во взаимосвязи и взаимном проникновении чувства и разума, рационального и иррационального, дискурсивного и интуитивного.

Что же принципиально отличает Восток от Запада, восточную культуру от культуры западной? Ответ на этот вопрос мы находим в замечательном исследовании известного современного американского философа Эриха Фромма «Иметь или быть?». Рассматривая бытие и обладание как два разных вида ориентации и самоориентации человека в мире, Эрих Фромм использует удивительно яркую и образную иллюстрацию, обращаясь к текстам трех чрезвычайно близких по содержанию стихотворений, где описывается эмоциональная реакция на цветок, увиденный во время прогулки.

Обратимся к этим поэтическим примерам.

Возросший средь руин цветок,

Тебя из трещин древних извлекаю,

Ты предо мною весь — вот корень, стебелек,

Здесь, на моей ладони.

***

Внимательно вглядись! Цветы «пастушьей сумки» Увидишь под плетнем!

**#

Бродил я лесом.

В глуши его

Найти не чаял я ничего.

Смотрю, цветочек В тени ветвей,

Всех глаз прекрасней,

Всех звезд милей.

Я взял с корнями Питомца рос И в сад прохладный К себе отнес.

В тиши местечко Ему отвел,

Цветет он снова,

Как прежде цвел.

Первые поэтические строки принадлежат перу английского поэта XIX в. Теннисона, вторые создал японский поэт Басе, третьи — великий Гете. Легко догадаться, что в первом стихотворении звучат мотивы западной культуры, сориентированной на обладание, даже ценой гибели цветка, вырванного вместе с корнем из родной почвы. Второе стихотворение передает нетолько восхищение поэта скромной, незамысловатой красотой цветка, но и страстное желание сохранить его красоту и умиротворенность. Это уже позиция восточной культуры. Стихотворение же Гете как бы нейтрализует эти две крайние позиции. Поэт срывает цветок, но не для погибели, а для новой, возрожденной жизни, преумножающей естественную, первозданную красоту.

Итак, если стихотворение Теннисона — символ западной культуры с ее ориентацией на обладание, в том числе и на обладание природой, безудержную, неуемную власть над ней, то стихотворение Басе — яркий, убедительный символ восточной культуры, где высшей ценностью является жизнь в самых различных и многообразных формах ее проявления, где чувства и мысли человека созвучны одухотворяемой им природе. Это уже ориентация не на обладание, а на гармонию бытия мира и бытия человека. Традиция восточной культуры, ориентирующаяся на личностное самосовершенствование, исключает саму возможность какого-либо вмешательства человека в природу, в естественный ход событий. Все в мире совершается по раз и навсегда заведенному порядку. Мудрец Востока видит смысл своей жизни в созерцании красоты и гармонии мира. Мудрость же Запада не только в созерцании красоты и восхищении ею, но и в готовности к творчеству, преобразованию, жажда которых неизбывна. Долой все преграды и препятствия! Ничто не устоит перед величием человеческого разума, перед неотвратимой поступью техники. А если на пути созидания и творчества человек встретит цветок, мешающий воплощению технической конструкции, рука западного человека не дрогнет, чтобы сорвать и уничтожить его. Все, с точки зрения западной культуры, должно быть положено на чашу весов, устанавливающую меру пользы и целесообразности.

Различие между Западом и Востоком интуитивно улавливалось уже в эпоху ранней античности, делившей мир на греков и варваров. Если греческий мир считался образцом цивилизационности, то «Восток», ассоциировавшийся в сознании эллинов, прежде всего, с народами, проживавшими на территории Персии, олицетворял дикость и невежество.

И хотя с точки зрения логики такое деление не выдерживает никакой критики, содержательно оно знаменовало собой начало размежевания зарождающейся мировой культуры на два относительно самостоятельных потока жизненных устремлений: западный и восточный, или, говоря языком современной науки, на два «архетипа», ставших своеобразной колыбелью для формирования всех последующих мировоззренческих представлений двух различных континентов.

Впоследствии в трудах О. Шпенглера, А.Тойнби, Н. Данилевского, Н. Бердяева и других мыслителей, представивших развернутые концепции культурогенеза, дается глубокий и содержательный анализ различных типов культур. Особый интерес в этом отношении представляет культурологическая концепция

О.           Шпенглера, выделившего восемь исторически сложившихся типов культур: китайскую, вавилонскую, египетскую, индийскую, античную (греко-римскую), или «аполлоновскую», арабскую, или «магическую», западноевропейскую, или «фаустовскую», культуру народов майя. Своеобразие каждой из культур определяется, по мысли Шпенглера, тональностью переживаний коллективной души народа, его первичным мироощущением, получившим название «первосимвола». Первосимвол — это тайный язык культуры, недоступный стороннему наблюдателю. «Чтобы понять культуру Индии, — писал Шпенглер, — нужно иметь душу брахмана»'.

«Аполлоновская» душа жаждет покоя, умиротворенности, внутренней гармонии и гармонии с миром, Космосом. Время не властно над чувствами и мыслями человека «аполлоновской» культуры. Вовлеченный в его поток, античный человек как бы сливается со временем, живет в нем, не задумываясь над системой его отсчета. Своеобразно и восприятие им социокультурного пространства, где достаточно четко разграничиваются близкое и далекое, предельное и беспредельное, обозримое и необозримое. Первое чрезвычайно значимо и интересно для грека, второе чуждо и безразлично. «Аполлоновской» душе созвучна музыка дня сегодняшнего, ритмам будущего она не внемлет.

В отличие от «аполлоновской» «фаустовская» душа последующей западноевропейской культуры, — это душа мятежная, не знающая умиротворения. Устремленная в бесконечность, жаждущая обновления, она сообщает бешеный ритм времени, овладевает пространством, расширяя его границы и придавая ему многомерность. «Устремленность в бесконечность» — такова, по утверждению Шпенглера, основная черта «фаустовской» западноевропейской культуры, характеризующейся разнообразными проявлениями «первосимволов», к числу которых относятся: идея бесконечности в математике, подзорная труба, Суэцкий канал, линейная и воздушная перспектива в живописи. «Фаустовская» культура открывает перед западным человеком заманчивые перспективы, видение которых очаровывает настолько, что ради осуществления своих надежд и желаний человек готов пойти на сделку с собственной совестью, продать душу самому дьяволу. И лишь впоследствии выясняется, сколь ничтожна цена предательства вообще, а предательства собственной души — в особенности.

И хотя Шпенглер в своем знаменитом труде «Закат Европы» и не приходит к столь жесткому, бескомпромиссному выводу, тем не менее такой вывод закономерно вытекает из самой логики его размышлений и содержащегося в книге сопоставления «аполло-новского» и «фаустовского» типов культуры.

Не меньший интерес представляет также теория культурноисторических типов известного русского философа и культуролога Я. Я. Данилевского. В произведении «Россия и Европа» он выделяет десять культурно-исторических типов, представленных им в хронологической последовательности: египетская культура, китайская культура, ассирийско-вавилоно-финикийская, халдейская, или древнесемитская культура, индийская культура, иранская культура, еврейская культура, греческая культура, римская культура, аравийская культура, германо-романская, или европейская культура. При этом важно отметить, что, с точки зрения Н. Я. Данилевского, исторический ареал народностей, которые жили, живут и которым еще только предстоит жить в будущем, отнюдь не исчерпывается десятью сложившимися культурноисторическими типами. По утверждению философа, статусом культурно-исторического типа характеризуется лишь тот народ, который, во-первых, прошел все необходимые жизненные этапы развития (рождение, расцвет, упадок и гибель); во-вторых, сыграл определенную историческую роль в обществе; и в-третьих, что самое главное, достиг «исторической индивидуальности», позволяющей тому или иному народу осуществить необходимый и закономерный переход от этнографического состояния к формам государственного устройства, а от них — к цивилизации. При этом, если высшим критерием типологизации для Данилевского является историческая индивидуальность народа, то в качестве основания типологизации выступают четыре вида деятельности: культурная, религиозная, политическая и экономическая.

В античной культуре, охватывающей древнегреческую и древнеримскую культуры, при сочетании элементов всех четырех оснований преобладающей была собственно культурная деятельность; в романо-германской — экономическая; в европейской культуре, заложившей основы христианства, — главным образом религиозная деятельность. Культуры, основанные не на одном, а на двух видах деятельности, характеризовались как двуосновные. К ним, в частности, относился германо-романский, или европейский тип культуры, в котором переплетались элементы политической и собственно культурной деятельности.

Характерно, что в типологии культурно-исторических типов Данилевского отсутствует русская культура, что совершенно не случайно. Русская культура с ее чрезвычайной сложностью, исключительным своеобразием, самобытностью выходит далеко за пределы сложившихся культурно-исторических типов. Русский народ призван, по мысли Н. Я. Данилевского, сыграть необыкновенно важную роль в истории — стать носителем всех четырех оснований: культурного, религиозного, политического, экономического, реализовав в своем развитии все многообразие наиболее важных и значимых духовных ценностей. Именно на русский народ возлагается великая историческая миссия стать провозвестником истинно религиозной веры, подлинной свободы и справедливости, которые возможны лишь при совершенном общественном устройстве, способном создать самые благоприятные условия для культуросозидающей деятельности во всех сферах экономики, политики, науки, искусства, техники, образования и воспитания. Очевидно, что та Россия, о которой столь вдохновенно писал Данилевский, далека от сконструированной им теоретической модели. Его прозорливая мысль, преодолевая, образно говоря, завесу времени, устремилась в будущее России и российской культуры, призванной, по непоколебимому убеждению Н. Я. Данилевского, стать духовным стержнем всей мировой культуры.

Н. Я. Данилевскому вторит другой русский философ, Н. Бердяев, который, применив цивилизационный принцип к анализу культуры, выделил три основных периода: биогенный, духовнокультурный и техногенный. Предложенная Н. Бердяевым периодизация охватывает все основные типы культур, начиная от древних культур и цивилизаций с присущей им безраздельной властью природы над человеческим духом до культур, где господствует духовное начало, где дух, как бы воспаряя над природой, славит свою свободу, свое полное, абсолютное слияние с культурой, свое торжествующее погружение в нее.