Язык и текстовая картина мира. Проблема языка как проблема понимания

Значения, смыслы и ценности культуры, как уже отмечалось ранее, актуализируются в языке и посредством языка, прочитываемого как текст, образующий особую, чрезвычайно своеобразную текстовую реальность. Текстовая реальность, в отличие от физической (природной и социальной реальности), представляет собой синтез реальности и вымысла, действительно существующего и воображаемого. При этом следует иметь в виду, что границы между реальностью и вымыслом чрезвычайно условны, изменчивы, подвижны. Понятия «социализм», «общество всеобщего благоденствия и равенства», «идеальное государство», возникшие в сфере действительно существующих социальных практик, тем не менее, являются в своей сущностной основе химерой, то есть не только неосуществимой, вымышленной, но и странной мечтой. И наоборот, многое из того, что существовало лишь в воображении, обрело не только физическую, но и текстовую реальность, развертывающуюся в семантическом пространстве языка и языковых структур. Текстовая реальность формирует соответственно и текстовую модель мира, его языково-символический образ, представленный многообразием вербально-графических форм, посредством которых передается физическое, материальное или ментальное содержание природных и социальных предметов, явлений, процессов. Текстовая картина мира может рассматриваться и как отражение средствами языка, языковых структур и систем уже существующих научной, художественной, религиозной картин мира. Но и одна, и другая разновидности текстовой модели мира не могли сложиться вне их языкового оформления. Научная картина мира выражает свое содержание в форме научных текстов: статей, монографий. Художественная картина мира репрезентируется многообразием художественных текстов, наполненных образами, аллегориями, метафорами, различного рода иносказаниями. Религиозная картина мира представлена сакральнос-тью и эзотеричностью священных писаний. «Человек, — отмечал Эйнштейн, — стремится каким-то адекватным способом создать в себе простую и ясную картину мира...Этим занимается художник, поэт, теоретизирующий философ и естествоиспытатель, каждый по-своему». На эту картину и ее оформление человек переносит центр тяжести своей духовной жизни, чтобы в ней обрести покой и уверенность1.

У каждой из названных картин мира свой язык, свои, присущие только данной картине мира способы его использования. Особенность текстовой картины мира состоит не столько в общепризнанном факте ее бытия, сколько в условиях и формах ее прочтения и расшифровки. Иначе говоря, любой фрагмент природной и социальной реальности обретает статус текста, включаясь тем самым в орбиту текстовой картины мира, если, и только если он может быть прочитан, понят, расшифрован и введен в тот или иной социокультурный контекст.

Так что же такое текст? Каков характер связи между культурой и текстом? Отвечая на эти вопросы, следует прежде всего обратить внимание на этимологическое значение слова. Текст происходит от лат. textum, что означает ткань, одежда, связь, соединение, структура, связное изложение. В несколько модернизированной транскрипции текст (texo) — ткать, сплетать, сочинять, переплетать, сочетать. Не случайно священная книга буддизма, представляющая собой собрание религиозных текстов, получила символическое название «Трипитака — Три корзины (закона)». Как сплетены корзины, так же искусно сплетаются друг с другом мудрые мысли. В широком смысле слова, понятие текста выражает собой бытие природных и социальных предметов, явлений, характеризующихся, во-первых, организованностью и упорядоченностью; во-вторых, единством замысла; и в-третьих — смысловой задан-ностью. В этом плане даже хаос (например, в виде природных и социальных катаклизмов) может быть также рассмотрен как своего рода организованная и упорядоченная система, только подчиняющаяся не динамическим, а статистическим закономерностям, не воле закона и необходимости, а воле господина случая. В узком, непосредственном смысле слова понятие текста неотделимо от культуры, архитектоника которой представляет собой сложное переплетение текстов, их постоянно изменяющуюся и обновляющуюся иерархию. С этой точки зрения, культура может быть охарактеризована как своеобразный интегрированный, не имеющий ни функциональных, ни смысловых границ «текст в тексте». То есть текст в собственном смысле слова есть культурный текст, включающий в себя бесчисленное множество культурных артефактов, являющихся носителями значений и смыслов, выраженных посредством культурных кодов. Литературный текст (научный и художественный), партитура музыкального произведения, живописное полотно, сценическое действо, развертывающееся на театральной площадке, скульптурная композиция, архитектурный ансамбль города, природная и социальная среда, то есть все то, что входит в поле зрения человека и что обретает значимый для него смысл, может быть охарактеризовано как текст.

Так жизнь трансформируется в текст, подлежащий расшифровке и следующей за ней оценке с точки зрения значимости для человека. Переоценка такой значимости способна привести к фетишизации текста, а соответственно к подмене подлинной реальности реальностью текста. Человек начинает жить не в мире реальных вещей, процессов, отношений, а в иллюзорной, созданной разыгравшимся воображением реальности, принимаемой за действительность. Можно привести множество примеров (и художественных образов, и исторических фактов, и событий современной нам действительности), когда подобная фетишизация текста оборачивалась самыми тяжелыми, порой трагическими последствиями как для отдельного человека, так и для народа, общества, государства в целом. Текст наполнен множеством значений и смыслов. А смысл самого текста состоит в том, чтобы быть прочитанным, понятым и интерпретированным. Поэтому не случайно проблема понимания становится одной из важнейших проблем современного культурологического (и не только культурологического) знания. Начать с того, что один и тот же текст может быть понят, а соответственно и прочитан по-разному. Достаточно, например, сказать, что к переводам сонетов Шекспира обращались многие известные поэты, писатели, ученые. Но никому из них, за исключением С. Я. Маршака, не удалось столь тонко и бережно передать очарование поэтических строк сонетов, их музыкальность и ту особую духовную ауру, которой пропитано каждое слово, ставшее отсветом божественного дара поэта.

Множественные различия в понимании художественного, и не только художественного текста свойственны не только отдельным людям, но и историческим эпохам, ибо каждая историческая эпоха читает текст по-своему, исходя из той системы ценностей, которая составляет смыслообразующее ядро ее культуры. Оценка исторических событий, роли той или иной выдающейся исторической личности всегда оказывается неоднозначной, многовариантной. Даже в границах одной эпохи возможно различное «прочтение» и понимание «текста», написанного историей и представленного тем или иным фрагментом социальной реальности. Особенно это касается масштабных социальных явлений: войн, революций и иных социальных потрясений. Октябрьская революция в устах одних и поныне звучит как заклинание, ассоциируясь с яркой вспышкой света, открывшей путь к свободе, равенству, справедливости, а крушение Советского Союза воспринимается как великая трагедия народа, не сумевшего (или не захотевшего) отстоять революционные завоевания Октября и тем самым поправшего его идеалы. Но не менее, а быть может даже и более значителен круг тех, кто рассматривает октябрьский переворот как великое зло, причиненное России, зло, трагические последствия которого еще долго будут сказываться на судьбах многих поколений ее граждан. Но и сегодняшний день государства российского неоднозначен. Оценка его экономической стратегии, политических и идеологических программ, декларируемых путей духовно-нравственного возрождения общества, равно как уровня и состояния культуры также неоднозначна и противоречива. «К барьеру!» — призывают участники нескончаемого диалога, начертавшие на своих знаменах лозунги, ориентирующие на непримиримое противостояние культурных смыслов и значений, вложенных в один общий для всех субъектов данной коммуникации социокультурный текст.

Понимание, как свидетельствует мировой исторический опыт, всегда носит диалогический характер. И это диалог, диктуемый множеством различных по своему содержанию и по своей ценностно-ориентированной направленности смыслов и значений, бесконечен, как бесконечен и необозрим спектр культурных смыслов и форм их языкового выражения.

Проблема понимания, как и проблема языка — объект самого заинтересованного и пристального внимания многих областей и сфер современного научного знания: психологии, антропологии, культурологии, социологии, семиотики и конечно, в первую очередь — герменевтики (от греч. hermeneuticos — разъясняющий, истолковывающий) — науки об истолковании текстов. Этимологически слово герменевтика связано с именем Гермеса, который, согласно греческой мифологии, был вестником олимпийских богов, то есть своеобразным медиатором, истолковывающим людям смысл божественных предначертаний и повелений. Соответственно длительное время герменевтика определялась исключительно как искусство истолкования текстов. С конца XIX — начала XX столетий герменевтика обретает статус не только искусства, но и науки, широко распространенного и используемого в настоящее время метода научного познания. Герменевтика как учение о понимании есть, по определению одного из ее основателей, немецкого ученого Вильгельма Дильтея, целостное душевно-духовное переживание, включающее в себя чувствование, сопереживание, интерпретацию и оценку. Очевидно, что понимание мифологического и художественного образа, музыкальной мелодии, литературного произведения, живописи, равно как и понимание культурного смысла того или иного исторического события, той или иной исторической эпохи требует не только проникновения в архитектонику текста, но и глубокого эмоционального всплеска, некой идентификации, отождествления себя с субъектами текстовой реальности. Прочувствовать, пережить драматические события, трагические коллизии, воспроизвести не только логикой мысли, но и экспрессией чувств, эмоций, переживания тех, кто отдален от нас и наших современников неумолимой поступью сменяющих друг друга исторических эпох, — такова первая ступень понимания, сопровождаемая вчувствованием и сопереживанием. На второй ступени осуществляется интерпретация текста, осмысление, анализ и расшифровка его языка, выявление содержащихся в нем культурных смыслов, а в случае необходимости, и перевод их на более понятный или более адекватный сути этих смыслов язык. Завершающим этапом понимания является оценка, выражающая личностное или социально-ориентируемое отношение к объекту понимания и интерпретации, включение его в новый социокультурный фон и новое семиотическое пространство языка как знаково-информационной системы.

Если интерпретация являет собой интеллектуальный процесс использования логических, рационально-организованных форм мышления, то оценка включает в себя не только доводы рассудка и разума, но и, образно говоря, зов сердца, отзвук душевных волнений, переживаний и сопереживаний, насыщающих собой чувственно-эмоциональное восприятие интерпретируемого материала. Понять текст исторической и культурной эпохи, отделенной от нас тысячелетиями, значит расшифровать ее язык, раскрыть содержащиеся в нем смыслы, слив при этом воедино реальность и виртуальность, факты и вымысел, создав тем самым своеобразную «игровую» ситуацию, в которой слова, знаки и символы приобретают самодовлеющее значение. Так, например, чтобы понять культуру античной классики, необходимо расшифровать ее язык, вслушаться в тональность ее речевых форм, проникнуть в глубинные истоки того, чем жили, на что надеялись и о чем мечтали эллины, свободный и гордый дух которых не утрачивает своего очарования даже в наш меркантильный, далекий от эллинского миросозерцания век. А поняв, осуществить бережный перевод текстового материала, повествующего о жизни древней Эллады, на язык сегодняшнего дня, создав тем самым благодатную почву для плодотворного диалога, который может и должен состояться между канувшей в Лету культурой античности и культурой современного мира. Обращение к прошлому, освоение всего бесконечного богатства его смыслообразующей и языковой культуры — чрезвычайно сложная и вместе с тем благодарная задача, решение которой не только расширяет ареал человеческого знания, но и открывает новые, поистине необозримые горизонты для творчества и самореализации. Понять язык ушедшей от нас культуры — значит восстановить разорванную цепь времен, обогатить нашу социальную память, извлечь исторические уроки не только для сегодняшнего, но и будущего дня. Не каждому дано прочесть реальность как текст, адекватный этой реальности. Только перед пытливым, любознательным умом, способным проникнуть в ее язык, раскрываются ее глубинные тайны.

В заключение можно сказать, что проблема соотношения языка и культуры настолько же сложна, насколько и многогранна. Подобно губке она впитывает в себя бесчисленное множество идей, взглядов, теоретических подходов и концепций, сопряженных с накалом чувств, эмоций, переживаний. Обращение к этой проблеме рождает новые формы диалога и новые источники для их возникновения. Таким источником, в частности, становится культивируемая в современной постмодернистской культуре идея «смерти автора» текста на том основании, что текст, будучи полисемантичным, содержащим множество смысловых значений, хаотически напластовывающихся друг на друга, сам по себе нейтрален. А потому неважно, кто причастен к его происхождению. Значимость он обретает лишь в процессе прочтения. С этим трудно согласиться, но, выдвигая контраргументы, необходимо направить свою мысль не на противостояние, а на диалог, на плюрализм мнений и оценок. Ибо прерванный диалог равносилен прерванному полету с его трагическим исходом — смертью, в данном случае смертью языка и его культуры. Не допустить этого — насущное требование времени, задача всех и каждого, кому дороги действительные, а не иллюзорные ценности языка и культуры.