Нравственность в системе культуры: истоки и горизонты

Человек творит культуру. От него она исходит и на нем замыкается. Наделяя смыслом все бесконечное многообразие предметов и явлений внешнего мира, человек сам становится его смыслообразующим центром. Если Солнце — природный, космический центр Вселенной, именуемой Солнечной системой, то человек — духовный центр Вселенной, именуемой культурой.

Но что есть человек в своей изначальной, сокровенной сути — образ и подобие Бога или исчадие ада? А, может быть, следует признать правоту тех, кто утверждает, что человек являет собой причудливое переплетение прекрасного и безобразного, возвышенного и низменного, доброго и злого? Не о том ли самом писал в своих рубаи Омар Хайям?

Ад и рай — в небесах, — утверждают ханжи.

Я, в себя заглянув, убедился во лжи:

Ад и рай — не круги во дворце мирозданья,

Ад и рай — это две половины души.

Если признать возможность абсолютного добра, то каковы истоки зла и что порождает его ядовитые всходы? Если можно вывести формулу счастья и неукоснительно следовать ей, будут ли исключены из жизни маленькие и большие, порой глобальные трагедии, сопутствующие жизни не только отдельных людей, но и целых народов? Если «Бог есть любовь», что в таком случае питает злобу и ненависть, испепеляющие все на своем пути? Что движет нашими желаниями? Каковы действительные мотивы наших поступков? Какой смысл мы вкладываем в понятие чести, совести, достоинства? Не эфемерны ли они в наше такое жестокое, меркантильное время, безоговорочно отвергающее какие-либо «сантименты»? Что происходит со свободой человека; утверждая ее, не санкционируем ли мы тем самым своеволие, произвол, анархию чувств, мыслей, поступков? Эти и многие другие вопросы находятся на острие современной культуры, важнейшей составляющей которой является нравственная культура как одна из важнейших общечеловеческих ценностей. Понятие нравственной культуры складывается из двух понятий — «культура» и «нравственность», которые в своем сочетании подчеркивают, что, с одной стороны, нравственность есть самый чуткий и вместе с тем самый выразительный индикатор культуры, а с другой, сама культура, насыщая нравственность собственным культурологическим смыслом, вводит ее в ауру самой высокой духовности. Но, говоря о нравственном потенциале культуры, способах и путях освоения нравственного опыта поколений, необходимо прежде всего рассмотреть такие понятия, как этика, мораль, нравственность, выяснив их место в системе культуры и роль в жизни человека и общества. Если обратиться к этимологии слова «этика», то его истоки можно найти уже в «Илиаде» Гомера. Первоначально «ethoses обозначало совместное пребывание людей в тех или иных пространственных границах, во многом определяющих возможности их общения и характер совместных действий. Впоследствии терминологический смысл несколько расширился. И уже древнегреческий философ Гераклит, говоря об «ethose» человека, имел в виду не только и не столько его пространственную общность с другими людьми, сколько общность духовную, приводящую к возникновению относительно устойчивых обычаев, традиций, определенных норм и правил поведения людей. Аристотель, явившийся вершиной древнегреческой классики, трансформировал понятие «ethose» как нрава, обычая в «ethicos», т. е. этический, выражающий, по мысли философа, особый класс добродетелей, отличных от так называемых дианоэтических добродетелей — добродетелей разума, или интеллектуальных добродетелей, к которым относятся мудрость, разумность, благоразумие. Этические добродетели характера, как, например, щедрость, мужество, умеренность, развивающиеся из привычек, выражают своеобразную «золотую» середину между избытком и недостатком. Науку, изучающую этические добродетели, Аристотель назвал ethos, что значит этика. Латинским аналогом ethos, является mos, т. е. нрав, обычай. Несколько позднее римский философ и оратор Цицерон ввел в обиход понятие moralis, образованное от mos и означающее — относящийся к характеру, обычаям. А уже в IV в. до н. э. возникает термин moralitas, что значит мораль. «Этика Никомаха» и «Этика Эвдема», написанные Аристотелем, явились по существу первым систематизированным теоретическим исследованием нравственных проблем, открывшим историю этических учений. Хотя ради справедливости следует отметить, что уже Сократ, жаждущий совершенного человека, включил многие необычайно важные для античной культуры вопросы нравственности в логику своих рассуждений. Усматривая цель жизни человека в утверждении добра, справедливости, в достижении счастья, философ писал о единстве добродетельных поступков и знания о добродетелях. Чтобы быть добродетельным, необходимо, с точки зрения Сократа, знать сущность добра; чтобы быть мужественным, необходимо знать, что такое мужество. У истоков нравственности, как считал Сократ, находится знание, неустанное стремление к которому философ считал высшей добродетелью. Для Платона понятия добра, блага, мужества и других добродетелей воплощаются не столько в мыслях и поступках конкретных людей, сколько в сущностных идеальных образцах, которым надлежит следовать. Но ни Сократ, ни Платон не ставили цели специального рассмотрения этических добродетелей, выяснения их сути и роли в формировании нравственной личности. Такую задачу впервые поставил для себя Аристотель, усматривающий в этике прикладную науку, не только анализирующую нравственные понятия, но и исследующую пути нравственного совершенствования человека.

Эллинистический период дал мировой культуре две противостоящие друг другу и, вместе с тем, внутренне друг с другом взаимосвязанные этические системы: эпикурейскую и стоическую. Если эпикуреизм ориентировал на невозмутимость и безмятежность духа, что, по мысли Эпикура, является основой счастья и наслаждения, то в отличие от эпикуреистов стоики провозглашали принцип беспрекословного следования предначертаниям судьбы, сознательного подчинения ей. Высшие добродетели, с точки зрения стоиков, — умеренность, мужественность, рассудительность и справедливость. Утверждение их в жизни — непреклонное требование долга, следование которому возвышает и облагораживает человека. «Живи безропотно, — учил римский стоик Марк Аврелий, — в ничем не омрачаемом веселии духа, если все люди осыпают тебя всевозможными упреками, а дикие звери терзают бессильные члены твоего телесного покрова. Что, в самом деле, может помешать душе сохранить, несмотря на все это, свой внутренний мир, истинное суждение о всем окружающем и готовность использовать выпадающее ей на долю»1.

Коль ветр от богов налетит, мы должны И труды претерпеть без роптанья.

Таков завет стоика Марка Аврелия, ставшего заметной фигурой в истории не только римской, но и мировой культуры.

Средневековая этика представляет собой апологию христианской морали, сакральность которой средневековые мыслители видят в божественности жизненного пути человека, его духовного и, прежде всего, — нравственного совершенствования. Вера, надежда, любовь, рождающие смирение человека, его покорность судьбе, — таковы основные добродетели, провозглашаемые христианством. Нравственность человека, как считал великий сподвижник христианской культуры Аврелий Августин, — отсвет Божества. Бог — олицетворение абсолютного добра, исключающего какие-либо проявления зла. Следование божественным заповедям — необходимое условие утверждения добра в земном, реальном мире и отвращения от зла.

Эпоха Возрождения открыла миру новые, не виданные ранее горизонты культуры, а следовательно, и нравственности. Имена мыслителей раннего (Итальянского) Возрождения Лоренцо Валлы, Пико делла Мирандолы, Данте Алигьери, Франческо Петрарки вошли в историю культуры как имена провозвестников гуманистических идеалов, согласно которым высшей ценностью является достоинство человека. Обретая его, человек становится подобным самому Богу. А несколько позднее, в период Позднего Возрождения и Реформации, уже другой мыслитель, Мишель Монтень в своих знаменитых «Опытах», развивая идеи итальянских гуманистов, утверждал, что человек в своей самодостаточности является высшей ценностью из всех ценностей мира. Любовь, кротость в соединении с мужеством, непримиримой ненавистью к злобе, неудовольствию, страху — таковы основные добродетели, которые, как писал Монтень, пребывают «вовсе не где-то, как утверждают схоласты, на вершине круглой, отвесной и неприступной горы. Те, кому доводилось подходить к добродетели ближе других, утверждают, что она обитает на прелестном и цветущем плоскогорий, откуда отчетливо видит все находящееся под нею, и достигнуть ее может, однако, лишь тот, кому известно место ее обитания, к ней ведут тернистые тропы, пролегающие среди поросших травой и цветами лужаек, по пологому, удобному для подъема и гладкому, как своды небесные, склону»1. Следовательно, для Монтеня нравственные добродетели не есть нечто изначально данное человеку. Путь овладения ими достаточно тернист, требует больших душевных усилий, настойчивости и целеустремленности. И не каждому дано его пройти. Этические системы Нового времени, созданные такими выдающимися мыслителями, как Томас Гоббс, Бенедикт Спиноза, Иммануил Кант, Георг Вильгельм Фридрих Гегель, Людвиг Фейербах, явились знаменательным фактором в истории культуры. Если для английского мыслителя Т. Гоббса нравственность выражает отношения взаимной полезности людей, связанных между собой требованиями общественного договора, то для голландского мыслителя Б. Спинозы нравственность отождествляется с интеллектуальным совершенствованием человека, его неустанным стремлением к свободе как познанной необходимости. Идея интеллектуального совершенствования как основы формирования нравственной культуры личности особенно рельефно прозвучала в таких произведениях выдающегося деятеля французского Просвещения Жан Жака Руссо, как «Рассуждения о происхождении и основаниях неравенства между людьми», «Юлия, или Новая Элоиза», «Эмиль, или О воспитании».

Духом высокой гуманности проникнута и этическая система немецкого философа Иммануила Канта, подчеркивающего действенность лишь такой морали, согласно которой человек не может и не должен рассматриваться лишь как средство достижения той или иной цели, ибо он сам является наивысшей и наиболее значительной целью. Культурологический смысл нравственности Кант связывает с неуклонным следованием долгу, рассматриваемому как категорический императив, повелевающий руководствоваться в своих мыслях и поступках не чувствами, не логикой обстоятельств, а велениями долга. «Золотое правило» морали, сформулированное еще на заре человеческого общества и его культуры — «поступай так в отношении других, как ты бы хотел, чтобы они поступили в отношении тебя», было трансформировано И. Кантом в формулу категорического императива (повеления), рассматриваемого философом как высший закон нравственности: «Поступай так, чтобы максима твоей воли смогла в то же время иметь силу принципа всеобщего законодательства». Культурологический смысл кантовской теории морали состоит прежде всего в утверждении ее самодостаточности, в рассмотрении нравственности как одной из наиболее значимых ценностей культуры. Трудно также переоценить значение того великого вклада, который был внесен в постановку и решение проблем нравственности великими русскими писателями Л. Н. Толстым и Ф. М. Достоевским. «Бог есть любовь», — провозглашал Л. Н. Толстой, ратующий за духовное возрождение России и расцвет русской отечественной культуры. Отождествляя Бога с любовью, или совершенным благом, Толстой тем самым формулирует высший закон нравственности, определяющий смысл и назначение жизни человека. Этот смысл жизни, с точки зрения Толстого, состоит в нравственном самосовершенствовании человека, его непротивлении злу насилием. Расширяя границы добра, человек не только очищает душу от зла, но и утверждает торжество нравственных идеалов, а вместе с ними и торжество Царства Божия на земле. Идея нравственного самосовершенствования оказалась чрезвычайно близкой к размышлениям Ф. М. Достоевского о мере ответственности человека перед людьми и перед Богом за зло, совершаемое на земле. Дилемма добра и зла, дополненная проблемой соотношения цели и средств ее реализации, обретает не только нравственный, но и более широкий культурологический смысл, ориентирующий как отдельного человека, так и общество в целом в выборе личной, и коллективной судьбы народа.

Чрезвычайно своеобразное понимание роли нравственности в развитии культуры можно обнаружить у столпов иррационалис-тической философии конца XIX — начала XX столетия Артура Шопенгауэра и Фридриха Ницше. А. Шопенгауэр — провозвестник мировой воли, представляющей собой вечную неудовлетворенность существующим миром, являющимся, по определению философа, «юдолью скорби и печали». Эгоистические устремления и побуждения, рождаемые мировой волей, в значительной степени могут быть нивелированы моральным сознанием, ориентирующим человека на мужество, душевную стойкость, аскетический образ жизни. Основы нравственности и нравственного сознания, как считал Шопенгауэр, коренятся в самом человеке, в его сокровенных желаниях и помыслах, «ибо то, что такое человек сам по себе, что остается наедине с ним и чего никто не может ему дать или отнять, имеет, очевидно, для него более существенное значение, нежели все, чем бы он ни обладал и чем бы он ни был в глазах других».

Самый жесткий и самый бескомпромиссный вызов сложившимся к концу XIX — началу XX столетия ценностям культуры был брошен Ф. Ницше. В эпицентре его критического j шфоса оказались, прежде всего, нравственные ценности. «Надо, чтобы ты сжег себя в своем собственном пламени: как же мог бы ты обновиться, не сделавшись сперва пеплом»1, — провозглашал Ницше устами своего Заратустры, обращаясь к человеку, в котором видит лишь строительный материал для сверхчеловека. Торжество сверхчеловека, равно как и весь путь его, — начало конца, венчавшего собой гибель тех, кто не обладает мощной энергией всеобъемлющей воли к власти и неудержимой устремленностью к победе. Жалость, сострадание, сочувствие рассматриваются Ницше как проявление душевной слабости, достойной безжалостного искоренения. Рассматривая теорию морали Ницше, можно увидеть в нем критикана, нигилиста, циника. А можно — и пророка, указывающего понятный лишь ему одному путь совершенствования человека — путь безоговорочного отречения от заурядности, мещанства, ханжества, всего того, что препятствует осуществлению им своего человеческого предназначения.

XX в. дал миру как множество различных подходов к проблемам морали, так и бесчисленное множество вариантов их решения. Наибольший интерес представляет экзистенциалистская концепция морали, центром которой является человек, его непостижимая таинственная душа, творящая свой собственный, ни на что и ни на кого не похожий мир. Экзистенция, то есть существование — поток внутренних, глубинных переживаний, выходящих за пределы разума и неподвластных ему. Экзистенция есть то, что определяет сущность человека, что ориентирует его в нравственном выборе и что определяет меру личной ответственности за этот выбор. В философских пьесах Жана Поля Сартра: «Мухи», «За закрытыми дверями», «Грязными руками», «Дьявол и Господь Бог» многократно варьируется одна из основополагающих идей, однажды им провозглашенных: «Каждый человек сам себе и прокурор, и адвокат, и судья, и палач». Так, например, в пьесе «Дьявол и Господь Бог» эта мысль в устах одного из героев — руководителя повстанческого отряда Насти, хотя и звучит несколько иначе, но сохраняет свой смысл: «Каждый может крестить, каждый может отпускать грехи, каждый может молиться — истинно вам говорю. Каждый человек — пророк, или Бога нет»1. Таким образом, если для Ницше вседозволенность — исключительная привилегия сверхчеловека, то для экзистенциального писателя и философа Ж. П. Сартра каждый, любой человек обладает правом выбора в извечной дилемме добра и зла. Но осуществляя свой собственный, никем и ничем не регламентируемый выбор, человек должен помнить об исключительно личной ответственности за него. Более того, подчеркивает Сартр, индивидуальный выбор каждого человека, переплетаясь с выбором множества других людей, как бы выходит за пределы отдельной личности, определяя тем самым не только ее судьбу, но и исторические судьбы народов, культур и ценностей, положенных в основу цивилизационного развития. Века отделяют основателя одной из трех мировых религий Гау-таму Будду от Ж. П. Сартра, но призыв великого пророка вновь зазвучал, хотя и в адаптированной, соответствующей духу времени форме в этической системе экзистенциальных философов, придающих проблемам нравственности особую остроту, особый культурологический смысл.

Будьте светочами себе.

Будьте себе опорой.

Храните истину в себе,

Как единственный светоч.

В отличие от экзистенционалистов, усматривающих истоки культуры и нравственности во внеразумных, иррациональных основаниях, американский философ и культуролог Эрих Фромм, предложивший в своих основополагающих работах «Бегство от свободы», «Человек для себя», «Иметь или быть?» исследование психологических проблем этики, видит основу нравственности в разуме, в способности различать добро и зло и давать им правильные этические оценки. «Динамизм человеческой истории, — пишет Э. Фромм, — порожден наличием разума, побуждающего человека развиваться и тем самым творить собственный мир, в котором он может чувствовать себя в согласии с собой и своими ближними»1 2. Каждый шаг в развитии культуры, с точки зрения Э. Фромма, — завоевание разума, реализация его нравственного потенциала, способствующего установлению мира и согласия человека как с самим собой, так и с другими людьми.