Развитие сельского хозяйства в России в начале XIX века

В сельском хозяйстве России того времени капиталистический уклад, как и в промышленности, не зашел далеко в своем развитии. Почти везде применялась трехпольная система земледелия с обычными деревянными орудиями, которые почти не изменились с прошлого столетия. Современник писал о них: «Нельзя ничего дешевле себе представить, как российское пахотное орудие..., но то неудобство, что земледелец такими простыми орудиями может взорать (вспахать.— Ред.) только поверхность пашни и что едва покрывает землею посеянные семена» '.

Крупного капиталистического земледельческого хозяйства в России первой трети XIX в. еще не было. Ради обогащения и упрочения своих позиций многие помещики старались «рационализировать» свое хозяйство, использовать идеи передовой агрономии, по-новому организовать свои взаимоотношения с крестьянами, иногда лишая их средств производства, иногда, наоборот, предоставляя им относительную самостоятельность с переходом фактически к договорным отношениям со своими крестьянами.

Законодательство о крестьянах

Поиски выхода из социальных затруднений отразились в законодательных мерах и правительственных проектах по крестьянскому вопросу (правительство решалось проводить в жизнь немногое из того, что задумывалось и обсуждалось). Одним из первых шагов в этом направлении был указ о трехдневной барщине 1797 г., формально запрещавший помещикам заставлять крестьян работать на барском поле более трех дней в неделю. Фактически помещики с этим указом почти не считались. Не получил утверждения проект лишения дворян права продавать крестьян без земли. Он выродился в робкое запрещение печатать в газете объявления о таких продажах. Запрет этот соблюдался лишь формально, так как предложения об отдаче «в услужение» крепостных публиковались рядом с объявлениями о продаже различных домашних вещей и животных, скрытый смысл этих объявлений был ясен для всех «душевладельцев». В 1808 г. было запрещено продавать крестьян на ярмарках, а годом позже отменено право помещиков посылать крепостных на каторгу. Таким образом, законодательство коснулось более всего лишь внешних проявлений.

крепостного права. Существеннее оказались указы 1801 г. о покупке и продаже незаселенных земель, 1808 г. о «свободных хлебопашцах», аграрные реформы 1804 г. и 1816—1819 гг. в Прибалтике.

Указ 12 декабря 1801 г. содействовал давно начавшемуся процессу фактической ликвидации монополии дворянства и казны на обладание землей. По этому указу землю могли покупать и лица недворянских сословий: купцы, мещане, государственные крестьяне. О необходимости этого закона свидетельствовал, например, тот факт, что только за 1802—1804 гг. в 84 губерниях России недворянскими сословиями было приобретено земли на 1,2 млп. руб. ассигнациями.

По указу о «свободных хлебопашцах» от 20 февраля 1803 г. помещики могли освобождать крестьян с землей за выкуп. Но они не спешили воспользоваться им. За первую четверть XIX в. закон был применен в 161 случае и коснулся 47153 крестьян мужского пола.

Крестьянские реформы в Прибалтике при всей своей ограниченности оказывали заметное влияние па обсуждение «крестьянского вопроса» в России: в журналах, политических и экономических трактатах ученых, на тайных совещаниях революционеров. Поиски решения крестьянского вопроса волновали дворянскую общественность.

Рыночные связи помещичьих хозяйств

Крупные барские поместья первой трети XIX в. подавляющую часть зерна и круп производили на рынок. Но связь феодального поместья с рынком еще не была прочна и надежна. Большая доля произведенного продукта не находила себе применения в текущем сельскохозяйственном году, образуя залежи, переходящие как остаток из года в год. Помещичий хлеб иногда лежал необмолоченным в скирдах по 10—13 лет.

Агротехника в крестьянских хозяйствах была столь же примитивна, как и в помещичьих: трехпольная система полеводства, отсутствие удобрений, мелкая сошная пахота, беспорядочный высев семян и т. д. Помещичье полеводство отличалось от крестьянского лишь большим разнообразием культур, но рожь, гречиха, овес и здесь оставались главными культурами.

О повышении товарности помещичьих хозяйств в первые десятилетия XIX в. имеются подробные данные по двум черноземным губерниям — Рязанской и Тамбовской. Так, в имениях Гагариных и других помещиков первое тридцатилетие XIX в. ознаменовалось заметным ростом урожайности на помещичьих землях, некоторым развитием животноводства, повышением товарности хозяйства. Это свидетельствовало о том, что на короткое время хозяйственный подъем был возможен в условиях крепостничества, хотя в целом оно не только сдерживало, но и губило такие прогрессивные явления в хозяйствах1.

Инициативным хозяином, стремившимся поднять производство для увеличения денежного дохода, выступил известный деятель декабристского движения тамбовский и саратовский помещик М. С. Лунин. За первую четверть XIX в. доходы владельца из года в год повышались. Из тамбовского имения Лунина на рынок шла в основном рожь. В 20-х годах более 80% производимого зерна поступало в продажу. Из всех зерновых только пшеницы продавалось меньше, чем потреблялось в хозяйстве. Однако ее и высевалось совсем немного. Кроме того, Лунин выращивал главным образом для продажи гречу, горох, ячмень, просо, мак1 2. Лунин старался все что возможно использовать для получения дохода. Саратовское его имение находилось на оброке. Состоявшие на месячине дворовые не только обслуживали барский дом, но работали также на суконной вотчинной мануфактуре. Широко практиковалась отсылка дворовых в Петербург на заработки, а их детей отдавали для обучения разному ремеслу. Помещик регламентировал и направлял крестьянский отход в город, чтобы своевременно и полностью получить оброчную сумму. В Петербурге для этого находился специальный управляющий Лунина. Таким образом, и в городе крепостной крестьянин не получал возможности освободиться от повседневного помещичьего надзора3. Подобные порядки были заведены не только у одного Лунина, но и у многих других русских помещиков.

Крепостническая основа помещичьей рационализации

В годы необычно выгодной рыночной конъюнктуры, какие наступили после окончания наполеоновских войн, в помещичьих хозяйствах России имели место тенденции к усилению крепостнической эксплуатации крестьян и вместе с тем попытки организационного и технического переустройства сельского производства. «Споспешествовать успехам сельского хозяйства могут те только, которые в состоянии заняться оным, как наукою»,— проповедовал профессор М. Павлов на страницах «Земледельческого журнала». В этой же статье ученый-новатор доказывал устарелость и экономическую невыгодность наиболее распространенной в России трехпольной системы земледелия и уверял читателей, что «плодопеременная система из всех наиболее подходит к идеалу сельского хозяйства»

«Рационализированные» поместья встречались больше в нечерноземном районе, преимущественно у помещиков средней руки. В Калужской губернии получили известность, например, поместье Авчурино Д. М. Полторацкого и имение Горяиново помещика В. Карра. О них, особенно об Авчурине, много писали в журналах. Это были как бы показательные опыты «нового» хозяйствования помещиков. Усовершенствованные орудия труда, многопольная система земледелия, продуманная распланировка угодий и хозяйственных построек, строго рассчитанный порядок работ — все это сильно отличало указанные поместья от множества соседних, содержавшихся по издавна установившейся традиции.

Однако показная новизна «рационализаторов» скрывала за собой старую крепостническую основу, наличие которой делало все подобные опыты нежизнеспособными. Авчуринское хозяйство не окупало само себя и требовало поддержки извне. Оно могло существовать как опытное лишь потому, что у его владельца имелись в разных местах России еще другие поместья, где дела велись рутинным способом. «При таком напряженном состоянии,— писал обозреватель сельского хозяйства Калужской губернии,— оно, конечно, не могло долго существовать, а потому, просуществовав с четверть столетия с небольшим, при разных переменах счастия и неудач, оно исчезло как блестящий феномен в сельскохозяйственном мире, оставив по себе грустные развалины непрочно затраченных трудов и капитала» 1 2.

Еще более выразительно проглядывали крепостнические основы «рационализаторства» в имении Карра, который пользовался плугами своей системы и разными машинами. В Горяйнове помещик устроил особую слободу под названием «Ленивка», куда переселял неисправно, по его мнению, работающих крестьян; последние лишались имущества, получали содержание от помещика и работали на земле его лошадьми и орудиями. Карр своевольно распоряжался судьбой детей таких крестьян, отдавая их в обучение разным мастерам или в малосемейные и недостаточные дворы других деревень. Имение Карра, так же как и Лвчурино, быстро пришло в упадок после смерти владельца.

Недолговечность дворянского предпринимательства объяснялась его глубоко противоречивой основой: передовую агротехнику намеревались привить дворянскому хозяйству, сохраняющему при этом даже в усиленном виде все свои крепостнические черты. Для помещика обзаведение собственным инвентарем было серьезным нарушением феодальной системы, но принудительный работник на полях владельца чуждался новой техники и не интересовался новыми приемами земледелия, потому что они создавали богатство не для него. Поэтому помещичье «рационализаторство» в том виде, в каком оно осуществлялось в начале XIX в., не могло быть серьезным фактором экономического и социального прогресса.

Освоение новых земель помещиками

Помещичье предпринимательство более успешно развивалось в другом направлении. У ряда крупных помещиков наметилась тенденция захватить земли на окраинах страны, освоить их и, переселяя туда своих крестьян из центральных районов, воссоздать на новой территории привычные им феодальные порядки.

Такого рода предпринимательство имело место еще в XVIII в., но теперь оно приобрело несколько иное значение. Тогда помещики осваивали главным образом восточные районы — Заволжье и Приуралье, места глухие, далекие от оживленных торговых путей. Теперь же более всего стремились завладеть землями на юге страны, в Степной Украине, на Северном Кавказе и в других местах, где производимые продукты сравнительно легко могли находить для себя обширный спрос в новых городах и морских портах.

В связи с этим помещичье хозяйство на южных окраинах приобретало отчетливо выраженные черты торгового предпринимательства. Одним из типичных примеров такого рода эволюции крупного владения может служить история вотчин помещиков Воронцовых. К 1805 г. у них было около 300 тыс. десятин в 16 губерниях России. С 1822 г. М. С. Воронцов начинает приобретать земли в Причерноморье: 47 тыс. десятин он купил в Херсонском уезде, затем — имения в Гурзуфе, Алупке и других местах Крымского побережья, а также в Одессе. В эти южные владения Воронцов спешно переводил крестьян из Владимирской и других центральных губерний.

Такие действия помещика ясно показывают, куда направлялась теперь его хозяйственная активность. В Херсонском имении доминирующим началом была продажа леса, в крымских — садоводство, виноградарство и виноделие, овцеводство, коневодство и рыбная ловля.

Кроме Воронцова, в Крыму обосновались и другие русские помещики, особенно с середины 20-х годов XIX в.

Новые черты в отношениях помещиков и крестьян

Убеждаясь в низкой производительности принудительного труда крепостных крестьян, некоторые помещики прибегали к найму работников. Кроме использования наемного труда, имелся еще один симптом начала глубокой перестройки отношений между помещиками и крестьянами: ото — переход помещиков от возложения феодальных повинностей на крестьян к арендным с ними отношениям; он означал начало экономического отделения крестьянского хозяйства от помещичьего. Конечно, в тех условиях такое изменение было весьма ограниченно и непоследовательно. Сдача пустующих земель, торговых мест, мельниц, различного рода угодий и промышленных заведений не только посторонним лицам, но часто своим крестьянам практиковалась, например, в вотчинах Воронцовых. Сам помещик признавал новый, буржуазный характер арендных сделок. С. Р. Воропцов в 1808 г. писал Петербургскому вотчинному правлению: «При отдаче в найм построений, пустопорожних и огородных земель, вотчинное правление ведет свои расчеты точно, как купец в коммерческих своих оборотах. Оно (правление.— Ред.) сообразуется со временем и обстоятельствами и смотря по дороговизне употребления вещей берет свои меры».

Рост оброка

Однако чаще всего помещики не утруждали себя поисками новых способов хозяйствования и прибегали к старым испытанным методам повышения доходности своих имений. Первая треть XIX в. была временем заметного повышения оброка и замены натуральных повинностей денежными. В связи с падением ценности бумажных денег оброк за это время вырос в несколько раз, по крайней мере в его номинальном исчислении. Например, в одной из вотчин гр. Орлова в Нижегородской губернии полугодовая сумма оброка, с крестьянина в 1793 г. равнялась 3 руб. 69V2 коп., а в 1816 г.— 9 руб. 17 коп.1 2 В четырех вотчинах Юсупова в 1796 г. оброк равнялся 5 руб. с «души» мужского пола, а к 1823 г. он поднялся до 18 и 26 руб. Оброчная подать государственных крестьян, составлявшая в 1797 г. в зависимости от местности от 3 руб. 50 коп. до 5 руб., с 1812 г. начала взиматься уже в сумме 7 руб. 50 коп.— 10 руб. с души'. Увеличивалось обложение и удельных крестьян.

Конечно, столь сильное повышение номинальной суммы оброка могло быть лишь потому, что бумажные деньги (ассигнации) сильно падали в цене, но крепостники повышали оброки несоразмерно переменам в ценах.

Крестьяне в своих жалобах описывали, как сильно их грабят дворяне и к каким жестоким способам прибегают для принуждения к исполнению повинностей.

Крестьяне одной из деревень Порховского уезда Псковской губ. в 1817 г. писали царю, что их помещик Ф. С. Кашталинский с 550 душ берет оброку ежегодно по 10 тыс. руб., а кроме того, жалуясь на свое «несостояние» и применяя «несносные побои и мучения», получил в том же году от крестьян еще 28 тыс. руб. Помещик взыскал также с четырех наиболее состоятельных крестьян по 1—3 тыс. руб. в зависимости от достатка. Каждая девушка, не желавшая выйти замуж за назначенного ей жениха, должна была уплатить помещику 30 руб. (раньше — 10 руб.). И наконец, те же крестьяне должны были давать помещику натурой по 500 четвертей хлеба в год1.

Как писал доверенный от крестьян одной из деревень Мо-логского уезда Ярославской губернии, в том же 1817 г. с 529 душ мужского пола помещик Алексеев сверх оброчных 10 тысу руб. обманным путем брал еще столько же й, кроме того, зерном и холстом более чем на 2 тыс. руб. Дополнительно он требовал исполнения барщинных работ, которые крестьянами оценивались в 17,5 тыс. руб. Сверх того, 120 человек, промышлявших в Петербурге, должны были платить помещику по 20 руб. каждый, а особо выделенные крестьяне — по 100—-1000 руб.

Такие поборы можно было взимать, лишь применяя насилие над крестьянами. Паразитическая сущность феодальной системы эксплуатации здесь выступает совсем неприкрыто: с крестьян требовали денег, которые они не могли выжать со скудного надела, получаемого от помещика.

Кроме того, эти сведения о крестьянских платежах показывают, как экономически выросли крестьянские хозяйства и какие иногда крупные суммы денег проходили через крестьянские руки. Протестуя против непосильного обложения, крестьяне в последнем приведенном случае соглашались платить, по их словам, «умеренный» оброк — по 38 руб. с души.

Усвоение барщины

К началу 20-х годов XIX в., когда с сокращением товарооборота уменьшились заработки крестьян-отходников, распространился перевод оброчных крестьян на барщину.

Такая мера повсюду вызывала сопротивление крестьян, и, видимо, если бы не оно, барщина распространилась бы в еще большей степени. Примером могут служить действия ярославских помещиц сестер Бабарыкиных. Они совместно владели имением в Рыбинском уезде с 54 ревизскими душами. Деревня была промысловая; при Бабарыкине все крестьяне были на оброке, занимались торговым промыслом. В 1806 г., после перехода деревни к дочерям Бабарыкина, крестьяне, давно серьезно не занимавшиеся хлебопашеством, были посажены на барщину, причем у них помещицы отрезали от '/з до половины обрабатываемой ими прежде земли. С немногих оставшихся на оброке крестьян перед отпуском на заработки требовали вперед по 170 руб. Изобретательные помещицы хотели разбогатеть даже от освобождения крестьян: они избивали их, приговаривая, «дли чего не выкупаетесь и на волю нейдете». Крестьяне посильно боролись против такого с ними обращения

В тульской вотчине М. М. Голицына были урезаны наделы барщинных крестьян и, кроме того, распространено тягло на прежде не облагавшихся повинностями нетрудоспособных крестьян, на таких, которые, как доносили помещику из вотчины, «только едва ногами движение имеют». По правилам круговой поруки отправление барщинных и других повинностей за таких крестьян возлагалось на всех крестьян их деревни. «Так нас новый управитель привел в великое разорение, что и слезы всегда проливаем, — писали крестьяне Голицыну.— Да еще оный господин управитель сделал нам великое притеснение, что обрезал выгоны по самые огороды, даже не довольно скотину, но и птицу выпустить некуда».

Декабрист Н. И. Тургенев писал о барщинных крестьянах: «Некоторые помещики не довольствуются тремя днями в неделю и заставляют иногда, во время уборки хлеба, работать своих крестьян несколько дней поголовно. Иные отдают им только два дня в неделю. Иные оставляют у крестьянина только одни праздники, и в таком случае иногда дают всем крестьянам месячину, так что они беспрестанно работают на господина, не имея ничего, кроме выдаваемого им ежемесячно количества хлеба»3. Далее Тургенев вопрошал: «Какими правилами, какими законами руководствуются и помещики и их управители в своих поступках относительно крестьян, в своих суждениях, в своих приговорах? На сей вопрос нет ответа» .

Развитие крестьянского хозяйства

Продукты земледелия продавались главным образом помещиками и только в небольшой степени — крестьянами. Последние по необходимости должны были входить в разорительные сделки с перекупщиками, которые действовали с большой для себя выгодой. Продажа крестьянами продуктов часто не способствовала экономическому прогрессу их хозяйств, она разоряла крестьян и разрушала производительные силы деревни. Писатель П. Сумароков, наблюдавший быт крестьян-чувашей, сообщал о них, что они «редко употребляют в пищу свои припасы, молоко, яйца, но продают все то каштанам (торгашам), которые берут у них гривениое за грош».

Емкость рынка в начале XIX в. была невелика, и потому производимые земледельцами продукты, которые могли бы быть проданы, не находили себе сбыта. Описи имущества сравнительно обеспеченных крестьян нередко говорят о наличии у них многолетних запасов непроданного и не употребленного в семье хлеба. В донесении одного французского инженера, посланного в начале XIX в. в Моршанск для реконструкции тамошнего речного порта (Моршанск был одним из важнейших центров внутренней хлебной торговли), выразительно описывалось, как ежегодно подвозимое к пристани зерно не находило себе сбыта и истреблялось мышами. «Урожай нескольких лет сохраняется в снопах,— писал инженер.— В таком виде хлеб остается в течение нескольких лет, и домовитый крестьянин хвалится тем, что у него целы запасы 15—20-летнего периода». Это наблюдение тем более знаменательно, что, как сказано, речь в нем идет об одном из важнейших торговых пунктов. Интересно, что помещиками в качестве мотива для замены оброка барщиной, которая все более распространялась, выставлялось то соображение, что крестьяне сами не могут лучшим для себя образом связываться с покупателями их товаров, а отсюда и получать деньги для уплаты оброка.

Торгово-промысловые села

У части крестьян связь с рынком была постоянная и органическая. Этот разряд крестьянства тем более был заметен, что он концентрировался главным образом в северной половине Европейской части России, где имелось много очагов специализированного товарного хозяйства. Обширные огороды на плодоносной илистой земле у озера Неро близ Ростова-Ярославского получили известность по всей России. Много овощей для продажи производилось и крестьянами Тверской губернии; популярными были фрукты и ягоды из садов Владимирской и Ни-

Торгово-промысловые

села

жегородской губерний.

На крупных торговых трактах существовали торговые и торгово-промышленные села, напоминавшие своим видом города. «Селения тех помещиков, коих крестьяне наиболее занимаются торговлею,— писали московские купцы в своей записке 1828 г.,— по богатству и устройству своему превосходят многие города, а сии последние по упадку торговли граждан становятся беднее деревень» *.

Вот как описал помещик Г. А. Демидов один день, проведенный им в его большом селе Мантуровке: «по утру, отзавтракавши, поехали мы по подробности осматривать вновь построенную деревню и старую, по плану перепланированную... У гостиного двора остановились и через все четыре корпуса оного прошли пешком и осматривали лавки; каждый корпус состоит из 16 лавок. Между двумя корпусами находится Курская дорога, тут по оной пожарный сарай; харчевня или постоялый двор построен против первого корпуса гостиного двора, неподалеку от оного находится, против церкви, старый господский дом, где теперь живет приказчик и находится контора. По той же линии выстроены людское жилье и ткацкая фабрика, а поодаль — риги и хлебные магазины» (склады.— Ред.)2. В этом описании наглядно видно, как глубоко проник торговый элемент в уклад жизни крупного помещичьего села, расположенного на оживленной дороге. Но подобные села в количественном отношении были исключением среди массы торишь промысловых поселений, почти не затронутых новым бытом. Министр финансов Д. А. Гурьев считал, что число крестьян, занимающихся промыслами и торговлей, приблизительно равнялось числу купцов и мещан вместе взятых.

Расслоение деревне и крепостнический режим

Одновременно с развитием торговли происходило дальнейшее социальное расслоение крестьянства. Оно шло тем успешнее, чем меньше давал о себе знать феодальный режим. Государственная деревня дифференцировалась быстрее, чем помещичья и удельная, оброчные крестьяне — больше, чем барщинные.

Однако социальная и имущественная неоднородность деревни имела место и в условиях барщинной эксплуатации. В 1818 г. до крупного помещика Н. С. Гагарина дошли слухи, что в его тамбовском имении у барщинных крестьян в собственном будто бы их распоряжении находится земли фактически больше, чем он им отводил. Помещик распорядился обмерить крестьянские наделы. В результате обмера «обнаружился не только большой пример (т. е. превышение установленного размера.— Ред.) в полях крестьянских, но вместе с тем и неравенство собственного их поделения, так что иные крестьяне владели по 30 десятин в поле, а другие едва имели по десятине, т. е. богатые крестьяне, от время до время снимая в наймы у бедных их участки, наконец, завладели оными». Вотчинное правление распорядилось отнять «лишнюю» против надела землю и уравнять пользование надельной землей. Как доносил тамбовский губернатор: «первое распоряжение взволновало всех крестьян, а второе породило буйство в богатейших, обыкновенно толпою народною управляющих» '.

Если и в барщинной деревне появлялись крестьяне-предприниматели и теряющие свои средства производства крепостные, то еще яснее это явление проступало в оброчных имениях, где крестьяне относительно были свободнее. Крестьянин-мануфактурист и его работник в селах, подобных Иваново и Павлог во, были крепостными одного и того же помещика Шереметева, но их социальное лицо теперь уже в большей степени определялось не этим обстоятельством, а их взаимоотношениями друг с другом как капиталиста и рабочего. Неравенство крепостных крестьян видно из того разнообразия оброчного обложения, примеры которого приводились ранее: помещик Алексеев с выделенных им крестьян брал дополнительно от 100 до 1000 руб. О выделении состоятельных крестьян и расширяющейся практике арендных отношений ужо говорилось выше. Однако процесс расслоения шел гораздо медленнее, чем в пореформенную эпоху. В 26 селах и деревнях смоленского помещика Барышникова процент крестьян среднего достатка (от общего их числа) мало изменялся за все дореформенное время и был сравнительно высоким — около 80. Мало прогрессировало расслоение и во владимирской вотчине помещика Голицына *.

Главная причина замедленности капиталистического развития крепостной деревни заключалась в неразвитости производительных сил и торговых связей. Содействовали этому и мероприятия помещиков, обычно заинтересованных в сохранении в деревне патриархального уклада жизни: разоренный крестьянин нс мог своевременно платить оброк, а богатый был опасен для помещика своей самостоятельностью, влиянием в деревне. Ограничение расслоения осуществлялось разными способами: ссудами неимущим крестьянам хлебом и скотом, запрещением отдавать земли в наем, регулированием отхода на заработки. Своеобразный способ уравнивания крестьянских хозяйств применялся упомянутым помещиком Барышниковым, который подкреплял слабые хозяйства переводом в них так называемых дольников и приемышей. Первые чаще всего выделялись из состоятельных дворов и переходили во двор бедняка вместе с хозяйственным снаряжением, вторые сами были неимущими и использовались лишь как рабочая сила. Хотя дольники и приемыши работали на своих односельчан, но, как правило, между ними не возникали отношения капиталистической эксплуатации — ведь их пребывание в чужом хозяйстве было всего лишь барской затеей, рассчитанной на бесперебойное получение помещиком крестьянских продуктов. В Смоленской губернии внедрялась та система, которая давно практиковалась в западных районах России, в частности в Прибалтике. Например, в Эстонии у крестьян-дворохозяев работали батраки и батрачки, а также малоимущие бобыли Непосредственное вмешательство помещика в хозяйственные дела крестьян, всегда для них крайне нежелательное, сказывалось также в том, что оброчные крестьяне могли уходить на работу не туда, куда хотели, а куда назначит помещик. Отходники поступали в распоряжение разбогатевшего артельщика, такого же, как они, крепостного крестьянина. Оброчные деньги он непосредственно передавал помещику, следил за тратой остальных средств отходниками и вообще настолько ограничивал их свободу, что крестьяне помещика Голицына работу на такого артельщика называли барщиной. Таким образом, оброчная система предоставляла крестьянам не так уж много свободы.

Вторжение крепостника в крестьянское хозяйство с особой наглядностью выразило основное противоречие эпохи: борьбу отживающего свой век феодального уклада с укреплявшимся крестьянским хозяйством мелкотоварного или уже зрелого капиталистического типа.

Торгующие крестьяне

Вопрос о лучших способах ограничения крестьянской самостоятельности занимал помещика не только в его повседневной практике управления делами своей экономии, но оживленно обсуждался в сельскохозяйственных обществах и на страницах журналов и даже был предметом долговременных споров и размышлений в законосовещательных учреждениях. Обсуждение стимулировалось домогательствами купечества, которое, как и в прошлом веке, показало себя защитником нерушимых сословных разграничений и яростно противилось свободе крестьянской торговли. В своих многочисленных записках по этому поводу московские купцы фактически показывали свое бессилие охватить и обеспечить торговые связи в том виде и размере, как они сложились к началу XIX в. Они вместе с тем признавали огромные успехи крестьян в этом отношении.

Не могли этого же не признать и представители бюрократии. «Они,— писал о крестьянах министр финансов Гурьев,— занимаются всякого рода торгами во всем государстве, вступают под именем и по кредиту купцов или по доверенности дворян в частные и казенные подряды, поставки и откупа, содержат заводы и фабрики, трактиры и постоялые дворы и торговые бани, имеют речные суда и производят рукоделья и ремесла наемными людьми» '.

Под давлением острых финансовых затруднений, учитывая сложившийся уже необратимый порядок вещей, правительство пошло по пути ограниченного признания правомерности крестьянской торговли. Рядом положений 1810—1812 гг. оно установило особую податную категорию «торгующих крестьян», которые облагались усиленной против горожан торговой пошлиной. Интересно, что поставленные в тяжелое положение «торгующие крестьяне» оказались более стойкими, чем купцы. Это выразилось в изменении численности разных категорий промысловых свидетельств: за 1816—1822 гг. число купеческих свидетельств уменьшилось почти на 'А, а крестьянских увеличилось более чем на 'Д. В жалобах на успехи крестьянских промыслов купцы фактически признавали свое поражение в конкурентной борьбе с крестьянами на поприще торговли.

В чем причина большей стойкости ущемленной в правах крестьянской буржуазии по сравнению с привилегированным купечеством? Основной причиной была разница в характере предпринимательства того и другого сословия. Ведя главным образом чисто торговые операции, купцы слабо были связаны с производством, и, наоборот, в числе торгующих крестьян немало было непосредственных производителей товара или близко стоящих к ним скупщиков, регулирующих производство и постепенно превращающихся из торговцев-посредников в про-мышленников-капиталистов. Следовательно, помимо прочего, в успехах крестьянской торговли и промыслов и падении купеческой торговли находил свое выражение типичный для периода становления промышленного капитализма процесс подчинения торгового капитала промышленному.

Дворянское правительство вынуждено было пойти и на другие важные нарушения сословного строя. Указом 28 декабря 1818 г. всем крестьянам разрешалось заводить фабрики и заводы. Еще существеннее было падение системы уплаты двойной подати по старому и новому сословному званию при переходах из сельского в городское состояние, объявленное в указе 17 ноября 1824 г. Это облегчило переход крестьян в города.