Международное положение России и её политика в Восточном вопросе в первые годы XIX века

Александр I не только вернул донских казаков, направленных Павлом за Волгу для похода к границам Индии, но и отменил секвестр, наложенный на имущество англичан в русских портах: спустя три месяца после его вступления на престол — 5(17) июня 1801 г.—в Петербурге была подписана англо-русская морская конвенция, положившая конец конфликту между двумя странами.

В то же время Александр I решил продолжать мирные переговоры с Францией. К подобному же решению пришли и другие участники распавшейся коалиции. Еще в феврале заключила мир Австрия. Переговоры привели к подписанию в октябре 1801 г. мирного договора и секретной конвенции между Россией и Францией.

Эти первые дипломатические акты правительства Александра I свидетельствовали о наличии тенденции к невмешательству России в соперничество других великих держав. Многие представители русского дворянства держались того мнения, что война с Францией не дала России реальных выгод и лишь повлекла за собой финансовое расстройство. Поскольку, как они полагали, России не нужны новые территориальные приобретения, она должна отказаться от активного участия в европейских делах и не связывать себя союзами ни с Англией, ни с Францией — такова была в основном точка зрения сторонников политики невмешательства в англо-французское соперничество.

Подобная тенденция была обусловлена сложившейся в России внутренней политической обстановкой. Рост классовых противоречий и страх перед антикрепостническим движением вызывали у части дворянства желание сосредоточить внимание на внутренних делах. Сказывалось также недовольство дворян участившимися рекрутскими наборами и повысившимися налогами, обременявшими помещичье хозяйство.

Энергичным сторонником невмешательства в европейские дела в 1801—1802 гг. выступил В. П. Кочубей, фактически возглавивший Коллегию иностранных дел. На заседаниях Негласного комитета он доказывал, что Россия не имеет оснований «беспокоиться тем, какой оборот примут дипломатические дела Европы» '. Противником активной внешней политики был и А. Р. Воронцов — с осени 1802 г. государственный канцлер и министр иностранных дел. «Прямое благополучие России,— говорил он,— состоит, не в количестве войск, не в распространении границ и не в мнимой славе инфлюенции в европейских делах...» Основной задачей правительства Воронцов считал попечение «о лучшем внутреннем устройстве и хозяйстве».

Россия и Восточный вопрос в начале XIX века

Большое место в системе внешней политики России в первые годы XIX в. вновь занял Восточный вопрос. Русская политика в первые годы XIX в. в значительной мере диктовалась тем же желанием отвратить внешние столкновения, чтобы сосредоточить силы на внутренних делах; в этом и состояла «пассивная система» Кочубея. Вместе с тем царизм был вынужден сдерживать свои захватнические устремления еще и потому, что попытка осуществить их означала бы переход Турции на сторону Франции и конфликт с Англией и Австрией. В целом правительство Александра I склонялось к сохранению положения, сложившегося к началу XIX столетия в Восточном Средиземноморье. Раздел владений Османской империи и овладение черноморскими проливами не могли тогда стать непосредственной целью политики России — внутренние ресурсы царизма были для этого недостаточны, международная обстановка слишком сложна. К тому же и без этого Россия завоевала в Восточном Средиземноморье прочные позиции. Турция дорожила союзом с нею, русская дипломатия в Константинополе оказывала большое влияние на турецкую внешнюю политику. Проливы были открыты для русского военного флота. Ионические острова находились под протекторатом России, порты их стали надежной базой русских кораблей. Политикой союза с Турцией Россия добилась таких преимуществ, какие ей ранее не давали самые успешные войны.

Русская дипломатия провозгласила, что ее программа в Восточном вопросе сводится к защите Турецкой империи, охране ее целостности и неприкосновенности. Само собой разумеется, это диктовалось отнюдь не бескорыстием и великодушием нового царя. Просто он считал, что ему пока выгоднее иметь своим соседом слабую, раздробленную, охваченную внутренним кризисом империю султана, чем делить его владения с сильными соперниками России.

Тактический курс на сохранение ближневосточного равновесия не означал, что русский царизм отказался от своих захватнических планов. Отдельные царские сановники, как, например, Ф. В. Ростопчин, и в это время выдвигали проекты раздела Турции. Подобные настроения встречались и в более широких кругах дворянской общественности. Так, историк Н. М. Карамзин считал распад Османской империи неизбежным и «благодетельным для разума и человечества» и не прочь был в связи с этим поговорить о превосходстве начинающей свой исторический путь России над ее европейскими соперницами *. Эти тенденции отражали стремление господствующего класса к захвату новых территорий. Однако реальных возможностей для продвижения на Балканах и овладения проливами у русского царизма в данный момент не было.

Установка правительства Александра I на «замораживание» Восточного вопроса и его желание сохранить союз с Турцией определили характер русско-турецких отношений в первые годы XIX в. Обе державы старались сглаживать острые углы и обходить спорные вопросы. Турции пришлось согласиться на частичное смягчение своего режима в Дунайских княжествах — в результате настояний России в 1802 г. были даны хатти-шерифы (султанские указы), установившие семилетний срок правления господарей и смену их лишь при предъявлении обоснованного обвинения; отменены были и некоторые налоги и подати. Турецкий султан также не решался открыто протестовать и против присоединения к России Грузии, а Александр I старался сдерживать активность своих военачальников в Закавказье, ограничивая их стремления к расширению там владений России за счет вассалов Турции. Кавказская проблема занимала в системе внешней политики России первых лет XIX в. большое место. Заинтересованность правящих кругов Российской империи в кавказских делах возрастала по мере освоения южных степей и доступов к южным морям. Стратегическое значение Кавказа все более осознавалось русскими государственными деятелями по мере усиления реваншистских тенденций в политике султана и шаха и проникновения в страны Среднего Востока агентов английского и французского капитала.

Установленный в 1783 г. протекторат России над Восточной Грузией не был достаточной гарантией внешней безопасности Закавказья. Нашествие полчищ Ага-Мохаммед-шаха в 1795 г. на Грузию со всей очевидностью подтвердило это. Россия не хотела допустить поглощения Закавказья империей Каджаров. Поэтому когда картлийско-кахетинский царь Георгий XII направил в 1800 г. в Петербург посольство, добиваясь, чтобы его царство «считалось принадлежащим державе Российской», Павел I решил включить Восточную Грузию в состав империи на правах особой губернии. Однако, прежде чем это решение было реализовано, Павел I был убит, а Георгий XII умер. Александр I не сразу решился осуществить намерение своего отца. Лишь после длительного обсуждения в Негласном комитете и Непременном совете он подписал 12 сентября 1801 г. манифест о присоединении к России Восточной Грузии. Династия Багратионов была отстранена от власти, а Картлийско-Кахетинское царство упразднено.

Таким образом, русский царизм приобрел выгодный стратегический плацдарм за Кавказским хребтом, открыв себе дорогу для дальнейшего продвижения в глубь Передней Азии. Используя усилившееся тяготение части кавказских народов к России, царские военачальники стремились расширить этот плацдарм. В 1803—1804 гг. были приняты под покровительство России Мегрельское и Гурийское княжества, а также Имеретинское царство. В конце 1803 г. «главноуправляющий Грузией» кн. П. Д. Цицианов потребовал перехода в подданство России одного из азербайджанских владетелей — ганджинского хана — на том основании, что ранее он зависел от грузинских царей. Не получив согласия хана, Цицианов в январе 1804 г. подступил с войсками к Гандже и взял город штурмом, владение было преобразовано в Елисаветпольский округ. Другие ханства добровольно признали власть России.

За расширением владений России в Закавказье с тревогой наблюдали в Тегеране. В мае 1804 г. иранский шах потребовал немедленного вывода русских войск из пределов Грузии и Азербайджана, что послужило поводом к русско-иранской войне, затянувшейся до 1813 г.

Эти события на Кавказе заметно осложняли положение на Среднем Востоке, расширили сферу соперничества великих держав и повысили значение Восточного вопроса.

Россия и национально-освободительное движение балканских народов

Одним из важных вопросов внешней политики России было отношение к национально-освободительному движению. Освободительная борьба балканских народов в начале XIX в. вступила в новый этап. В 1804 г. в Сербии вспыхнуло восстание против турецкого гнета. На подъеме было национальное движение в Греции. Сербы и греки искали помощи у России. В 1804 г. в Петербург прибыла сербская депутация, но Александр I, связанный союзом с Турцией, вел себя весьма осторожно, опасаясь вмешательством в балканские дела осложнить отношения с султаном. Но все же русская дипломатия убеждала турецкое правительство в необходимости предоставления Сербии автономии и удерживала его от репрессий по отношению к сербам. Это позволило сербам выиграть время и собраться с силами для дальнейшей борьбы.

Выжидательной была позиция Александра I и в греческом вопросе. Он опасался, что греки, не найдя у него поддержки, обратятся к Наполеону, а потому пытался убедить их в том, что французская империя порвала с традициями революции и стала тираническим государством. «Режим Бонапарта в его стране таков же, как режим султана в Константинополе» говорил руководитель Министерства иностранных дел А. Чарторыйский одному греческому патриоту. Внимание греков было обращено и на ту политику национального угнетения, которую Наполеон вел в порабощенных им странах. Открыто же выступить в поддержку национальных требований греков царское правительство тогда не решалось, опасаясь испортить отношения с Турцией.

Однако и в тот период в русских правительственных кругах сочувствовали идее освобождения балканских народов от турецкого владычества. Так, в проект нового союзного договора с Турцией, составленный в конце 1804 г., была включена чрезвычайно важная статья об уравнении христианского населения Османской империи в правах с мусульманами.

В русской политике в Восточном вопросе сталкивались две тенденции. Страх перед внутренними и внешними осложнениями и необходимость сохранять союз с Турцией заставляли царизм в первые годы XIX в. сдерживать до времени свои экспансионистские устремления.

Вместе с тем правящие круги России продолжали выдвигать проекты проникновения на Балканы, установления контроля над Босфором и Дарданеллами. Эти завоевательные замыслы определялись стремлением господствующего класса замедлить разложение отжившей феодально-крепостнической системы, смягчить внутренние противоречия за счет внешнеполитических успехов. Закрепление на Балканах и контроль над проливами должны были обеспечить царизму мощные стратегические позиции, способствовать превращению России в первенствующую державу.

Отмеченные выше тенденции царской политики в Восточном вопросе питались и действиями других европейских держав, стремившихся к экономическому и политическому закабалению дряхлеющей Османской империи. Французский и английский торговый капитал овладевал восточными рынками, дипломаты Парижа и Лондона прокладывали ему пути к колониальному господству на Ближнем Востоке. Балканы и Дунайские княжества, Константинополь и Египет становились объектами соперничества великих держав. Царизм стремился не допустить проникновения своих соперников — Англии, Франции, Австрии — на Балканы, в Молдавию и Валахию, в зону проливов. С этим была связана и безопасность южных границ Российской империи, во многом зависевшая от решения проблемы черноморских проливов, от соотношения сил на Балканах.

Политические расчеты, военно-стратегические цели и экономические интересы русского дворянства в их сложном и иной раз противоречивом сочетании определяли политику царского правительства в Восточном вопросе.