Россия в послевоенный период 1815—1825 гг. Усиление крепостнического произвола внутри страны.

Послевоенная разруха и крестьянство

Наполеоновское нашествие и затяжные войны 1812—1814 гг. нанесли сильный удар экономике и без того отсталой крепостной России. «Войска Наполеона, как саранча, оставили за собой надолго семена разрушения»,— писал А. А. Бестужев, в будущем активный участник движения декабристов. И действительно, широкая полоса территории страны, включавшая Литву, Белоруссию, Смоленщину и половину Московской губернии, подверглась полному разорению. Сильно пострадали от постоев войск и поборов примыкавшие к театру военных действий Калужская, Тульская, Рязанская, Тверская, Псковская и другие губернии. В Москве и ее окрестностях было уничтожено большое число промышленных предприятий и торго; вых складов. Рекрутские наборы и формирование ополчений оторвали от народного хозяйства мужчин самого работоспособного возраста.

Естественно, что более всего пострадали от войны крепостные крестьяне. Их маломощное хозяйство местами пришло в полное разорение. Между тем помещики, нуждаясь после войны в деньгах, повышали норму оброка, увеличивали барщину, расширяли господскую запашку.

Крестьяне надеялись, что активным участием в войне против наполеоновских захватчиков они заслужат облегчение своей участи. Но вопреки широко распространявшимся слухам о даровании «воли» в царском манифесте по случаю окончания войны было сказано: «Крестьяне, верный наш народ, да получат мзду от бога...»

Не получив ни личной свободы, ни лучшей доли, крестьяне оказались еще более притесняемы своими господами. Рязанский епископ Феофилакт, которого трудно заподозрить в симпатиях к крестьянству, писал, что помещики, «возвращаясь в свои деревни, отнимают у крестьян последнее, заставляя их кормиться милостыней...» Они «до того своекорыстны, что хотят и из каменья Добывать масло». А. А. Бестужев же утверждал, что «негры на плантациях счастливее многих помещичьих крестьян».

Неудивительно, что доведенные до отчаяния крестьяне нередко целыми семьями бросали свои оскудевшие усадьбы и уходили куда глаза глядят в поисках заработка и хлеба. Толпы оборванных, изголодавшихся людей бродили в те годы по дорогам России. Полицейские власти с тревогой наблюдали небывалый наплыв «нищих и бродяг» в столицу. Особенно усилился в послевоенный период поток беглых помещичьих крестьян, направлявшийся из центральных губерний па юг — в причерноморские, приазовские и задонские степи.

Повсюду росло сопротивление крестьян эксплуататорским притязаниям помещиков. Напрасно правительство требовало от местных администраторов, чтобы они внушали крестьянам безропотно подчиняться своим владельцам и по-прежнему заниматься «трудом и промыслами», а «ослушников» предавали «строгому по законам суждению». Массовое движение против крепостного гнета, не затихавшее и в годы войны, в послевоенный период значительно усилилось. Около половины всех крестьянских выступлений против помещиков и властей в первой четверти XIX в. приходится на последнее десятилетие этого периода (1816—1825 гг.).

Роет массового антикрепостнического движения

Учащались случаи неповиновения крестьян помещикам и их управляющим в центральных губерниях. В 1816 г. крепостные крестьяне князей Гагариных, владевших имением в Рязанской губернии, потребовали смены управляющего (бурмистра) и отказались работать на барина, пока приехавший уездный предводитель дворянства не пообещал им добиться удовлетворения их требования. Через два года в том же имении Гагариных вновь вспыхнули волнения крестьян. Губернатор направил туда карательный отряд в составе двух эскадронов кавалерии. Жители одной из деревень оказали сопротивление солдатам.

В 1817 г. отказались платить непосильный оброк крестьяне помещицы Н. Ф. Грибоедовой (матери писателя) в Костромской губернии. Два года жалобы крестьян оставались без ответа. Возбуждение нарастало, а когда в 1819 г. был прислан карательный отряд, крестьяне, собравшись толпой в 400 человек, вооружились кольями и топорами, а также 50 ружьями. Когда солдаты арестовали некоторых «бунтовщиков» и повезли их в город, жители нескольких деревень объединились, напали на конвой и отбили арестованных. К этому времени крестьяне располагали уже 300 ружьями и одной пушкой. Только весной 1819 г. сопротивление крестьян было сломлено, как говорилось в официальном рапорте военного министра, «силою военного оружия». При этом с них взыскали в пользу помещицы 20 тыс. руб. оброка

Эти примеры показывают, что борьба крестьян против крепостного гнета принимала все более упорный и затяжной характер. Кроме того, волнения крестьян наблюдались не в одном каком-либо районе, а во многих местах империи. В центрально-черноземных губерниях крестьяне протестовали против усиления барщинных повинностей, в Верхнем Поволжье и на северо-западе — против повышения оброка.

В поисках воли крестьяне использовали все легальные возможности — подавали жалобы, возбуждали судебные иски, оспаривали право родственников умершего помещика на наследование имения.

Новым явлением в истории антикрепостнического движения была борьба крестьян против переселения их помещиками на новые земли, приобретенные на южных и юго-восточных окраинах страны. В 1814—1818 гг. упорно сопротивлялись переселению в Саратовскую губернию помещичьи крестьяне Клинского уезда Московской губернии. В 1815 г. отказались переселяться на Херсонщину крестьяне полтавского помещика Кирьякова. Ни уговоры приехавшего губернатора, ни атаки солдат и казаков не заставили их изменить свое решение.

С весны 1818 г. широким антикрепостническим движением была охвачена огромная территория Приазовья и Нижнего Подонья. Оно было вызвано стремлением помещиков к закрепощению переселившихся на степные окраины русских и украинских крестьян, среди которых было немало беглых крепостных из внутренних губерний. В петиции на имя царя новоселы заявляли: «Мы богу и государю повинуемся и казенным властям, но слушать помещиков и работать на них панщину не хочем и не будем...» К 1820 г. в это движение было вовлечено до 45 тыс. крестьян из 256 селений. Возглавивший карательную экспедицию генерал А. И. Чернышев доносил, что «дух непослушания и буйства помещичьих крестьян разлился по всему их населению в пределах Войска Донского и грозил потревожить и соседственные губернии...» Для подавления восставшихправительству пришлось двинуть крупные военные силы. Всего за 1796—1825 гг. произошло 854 активных крестьянских выступления.

Наряду с крестьянскими выступлениями в послевоенный период происходили волнения среди рабочих. В 1816 г. протестовали против притеснений со стороны администрации мастеровые Новгородской казенной парусной фабрики '. В 1820 г. отказались работать в праздничные дни рабочие Березовского казенного завода в Пермской губернии. Ни уговоры, ни угрозы начальства не помогали. До 3 тыс. мастеровых дружно отка--вывались приступить к работе, пока не выполнят их требования. Они избрали руководителей, которые вели переговоры с администрацией, и составили петицию на имя императрицы. Расправа с рабочими началась с ареста их вожаков, которых отправили под конвоем на отдаленные уральские заводы. Однако рабочие выбрали новых уполномоченных («десятских» и «сотских»), создали свой руководящий орган («мирскую избу») и встретили высланные против них войска на заводской площади, построившись тесно сомкнутыми рядами и крепко взявшись за руки.

В 1822—1823 гг. волнения распространились на Кыштым-ские и Каслинские заводы Пермской губернии. И здесь мастеровые проявили упорство и мужество в борьбе против эксплуататоров. В массовых выступлениях приняло участие до 10 тыс. человек. Ими руководили братья Косолаповы, Дайбов, Устинов, Назаров и Рыбин. На Кыштымских заводах был создан своеобразный стачечный комитет, или «казенная изба», как называли его сами рабочие. Для усмирения «бунтующих» власти направили карательные отряды общей численностью до Я тыс. солдат. Занимая один мятежный завод за другим, каратели жестоко расправлялись с рабочими •

В 1824 г. начались массовые волнения на Ревдинских заводах, принадлежавших богачам Демидовым. Рабочие не соглашались принять повышенные нормы выработки. Когда избранные ими уполномоченные были арестованы, свыше 500 рабочих двинулись в Екатеринбург (ныне Свердловск), чтобы освободить их. Рассеянные войсками, они были подвергнуты массовой порке и другим жестоким наказаниям.

Антикрепостнические настроения проникали и в армию. Новым явлением в истории массового освободительного движения были солдатские волнения. За 10 послевоенных лет насчитывалось не менее 20 коллективных выступлений солдат армейских и гвардейских частей, причем 15 приходилось на пятилетие 1821—1825 гг. Наиболее широкую известность получило массовое выступление солдат Семеновского гвардейского полка, расквартированного в Петербурге. В 1820 г. солдаты одной из рот этого полка заявили протест против жестокого обращения с ними полкового командира Шварца. Когда же начальство изолировало эту роту и сумело увести ее в Петропавловскую крепость, все остальные роты также отказались повиноваться командирам. В результате весь полк в полном составе был отправлен в крепость, а затем расформирован.

Под влиянием выступления семеновцев начались волнения и в других гвардейских полках, расположенных в столице,— Московском, Измайловском, Преображенском. Среди солдат Преображенского полка распространялась листовка, в которой говорилось, что «государь не кто иной, как сильный разбойник», и что «царя и дворян» надо «взять под крепкую стражу», а «вместо сих злодеев определить законоуправителя, который и должен отдавать отчет во всех делах избранным от войска депутатам, а не самовластителем быть». Таким образом, эта революционная прокламация имела не только антикрепостнический, но и антицарский характер. Хотя имя автора ее не было установлено, можно предполагать, что им являлся какой-то грамотный солдат из разночинцев или из дворовых. По словам современника, среди солдат встречались тогда «люди весьма умные, знающие грамоте, есть и семинаристы и из дворовых — весьма острые. Есть управители, стряпчие и прочие из господских людей, которые за дурное поведение или за злоупотребления отданы в рекруты. Они ...читают журналы, газеты и пр.»

Волнения в гвардейских частях настолько встревожили даря и его советников, что они под предлогом подготовки к заграничному походу приняли решение вывести на некоторое время гвардейские полки из столицы.

Тревога и замешательство в правительственных кругах

Подъем массового антикрепостнического движения после войны 1812 г. воспринимался в правящих кругах как опасность, не менее страшная, чем нашествие Наполеона. Многие из дворян понимали, что события, связанные с Отечественной войной, сильно всколыхнули народные массы, и что народ, осознавший свою силу в борьбе с внешним врагом, может выйти из повиновения и подняться против своих господ.

Еще в октябре 1812 г., когда уже был ясен исход борьбы с наполеоновской армией, А. И. Тургенев писал кн. П. А. Вяземскому, что русским дворянам следует «почитать блистательнейшей победой» не разгром вражеских полчищ, а тот факт, что «отношения помещиков и крестьян не разорваны...»2 Но если дворянству удалось, несмотря на внешние потрясения, сохранить свое господство внутри страны, то это не избавляло их от заботы об укреплении его в послевоенные годы. Вести о крестьянских волнениях, приходившие со всех концов империи, вызывали тревогу среди царских сановников, занимавших высшие государственные посты. Они ощущали, что после пережитых потрясений трудно рассчитывать на то, что удастся прежними методами управления удержать в покорности миллионы крестьян. Мысль о необходимости каких-то перемен во внутренней политике витала в правительственных кругах, проникала на страницы печати, привлекала внимание публицистов и ученых.

В 1818 г. вышла в свет первая часть книги известного экономиста и статистика К. И. Арсеньева «Начертание статистики Российской империи», в которой говорилось, что при крепостном строе «девять производителей содержат одного потребителя» и что дворяне живут за счет земледельцев и составляют «класс непроизводящий». Это было смелым обличением антинародной сущности крепостничества. В том же году А. П. Куницын издал свой труд «Право естественное», также содержавший определенные антикрепостнические взгляды. Резким выпадом против крепостного права и дворянских привилегий была напечатанная в 1818 г. анонимная книга «Путешествие критика».

В правительственных кругах с раздражением отмечали эти факты, свидетельствовавшие о росте прогрессивных настроений среди передовой дворянской интеллигенции, усиливался цензурный контроль, запрещались отдельные издания. Однако в то же время царь и его советники испытывали некоторые колебания, не решаясь сразу круто повернуть государственный корабль в сторону открытой реакции. Учитывая распространение в обществе идей либерализма и «вольномыслия», они прикрывали этот поворот политическими маневрами и поисками более гибких методов управления.

Выступая в 1818 г. на открытии польского сейма и объявляя о введении в «Царстве Польском» предусмотренной Венским конгрессом конституции, Александр I сделал туманный намек на возможность распространения в будущем конституционного устройства «на все страны, провидением попечению [его] вверенные». Его брат Константин Павлович, сидевший в зале во время этой речи, отозвался о ней в интимном письме, как о «русской комедии». Однако многим из либеральных дворян это выступление императора показалось знаменательным и многообещающим. Надежды на проведение конституционных реформ внутри России пробудили еще сильнее слухи о том, что царь поручил Н. Н. Новосильцову разработать проект «Уставной грамоты» для преобразования государственного устройства империи, а некоторым другим приближенным — заняться подготовкой положения о способах освобождения крестьян от крепостной зависимости.

Вскоре, впрочем, слухи развеялись, а надежды угасли. Подготовленный Новосильцовым текст «Уставной грамоты», по словам самого автора, «не вносил никакого новшества... в государственное устройство». Просмотрев его, царь отложил обсуждение до лучших времен, а потом просто забыл о нем. Что касается записок об отмене крепостного права, то они предусматривали длительный срок постепенного освобождения крестьян за выкуп при наименьшем ущербе для помещиков. В записке Е. Ф. Канкрина этот срок растягивался на 60 лет. Даже эти куцые проекты не подвергались серьезному обсуждению.

Зато шумиха вокруг подобных либеральных начинаний, порожденных неуклюжими попытками царизма сманеврировать в области внутренней политики, помогла правительству замаскировать поворот к открытой реакции.