Кризис крепостного хозяйства в 40-50 годы 19 века в России

Передовые люди 40—50-х годов нередко спрашивали себя: почему Россия с ее необъятными пространствами и огромным населением так медленно движется вперед? Почему, несмотря на неуклонное развитие производительных сил, ее промышленность слабо развита, а ее сельское хозяйство находится в состоянии длительного застоя? На эти вопросы давался единодушный ответ: главная причина экономической отсталости страны — отжившие феодально-крепостнические отношения, которые сковывают народные силы и служат сильной преградой дальнейшему развитию.

Эта истина становилась все более очевидной в 30—50-е годы, когда промышленность переходила к машинному производству, а в земледелии обнаруживались поиски улучшенных методов ведения полеводства. Между ростом производительных сил и феодальной системой хозяйства наблюдалось глубокое противоречие, которое привело к обостряющемуся кризису всей крепостной экономики.

В земледелии и животноводстве еще сильнее, чем в промышленности, наблюдалась вопиющая неравномерность развития не только различных районов, но и разных имений одного и того же района.

Обезземеление крестьян

Россия .40—50-х годов была аграрной страной с преобладанием деревни над городом и крестьянского сословия над всеми остальными слоями населения. Поэтому кризис крепостной системы прежде всего охватил крестьянское и помещичье хозяйства. С ростом промышленности и торговли, когда значительные массы хлеба и мяса стали сбываться на рынке, помещики начали повышать доходность своих имений; с этой целью они расширяли свою запашку, обеспечивали за собой лучшие пастбища и сенокосы, закрепляли за барским хозяйством дорогие лесные угодья. Увеличение помещичьей пашни происходило не только за счет расчистки кустарников и лесов, поднятия целинных земель и местами — осушения болот. Неограниченные собственники своих земель — помещики сокращали крестьянские наделы и тем самым увеличивали количество сбываемого зерна и других продуктов. Это ярко обнаруживалось в плодородных черноземных губерниях: к концу 5(3-х годов помещики использовали здесь большую часть полей и сенокосов; в Харьковской и Полтавской губерниях они имели больше 68% удобной земли, а в Екатеринославской — больше 80% '• В Рязанской и Тамбовской губерниях по сравнению с 1780 г. барская запашка выросла в 1,5— 2 раза1 2. Больше всего пострадали крестьяне мелкопоместных имений.

Бывали случаи, когда владельцы мелких и даже крупных имений отбирали у своих крестьян все полевые и сенокосные угодья, а самих крестьян превращали в дворовых или сажали их на месячину (т. е. на месячный паек), заставляя все время обрабатывать барское поле. Такие крестьяне фактически ничем не отличались от рабов, а феодальная эксплуатация возвращала хозяйство вспять — к ничем не прикрытому рабовладельчеству. В конце 50-х годов в Полтавской и Харьковской губерниях безземельные крестьяне составляли почти ‘Д всех помещичьих крепостных. В мелкопоместных имениях европейской части России таких экспроприированных земледельцев было около половины, а в Курской губернии все крепостные мелких помещиков жили в барских усадьбах в виде дворовых или батраков. Там, где крегпетиые сохраняли собственное хозяйство, они оказывались не в состоянии кормить свои семьи на сокращенных наделах.

Острое крестьянское малоземелье, усиливаемое ростом населения, наблюдалось во всех губерниях старого заселения: в нечерноземном районе вместо нормальных 8 десятин на ревизскую душу приходилось от 1,5 до 3 десятин, в плодородных черноземных губерниях вместо 5 десятин крестьяне имели от 2 до 4 десятин на ревизскую душу.

Увеличение крестьянских повинностей

Стремление помещиков повысить свои доходы и растущая товаризация их хозяйства вели не только к обезземелению крестьян, но и к усилению крепостнической эксплуатации. Расширение барской запашки требовало увеличения рабочей силы, а желание извлечь из земли больше продуктов толкало на усиление крестьянских повинностей. В течение 30—50-х годов XIX в. в земледельческих районах все больше распространялась барщина: к началу 60-х годов в черноземном центре крестьяне, отбывавшие барщину, составляли более 70%, в Поволжье — более 73, а на Украине — от 97 до 99% '• Сплошь да рядом крестьянам назначались непосильные уроки; на барщину посылали в самое горячее время жатвы, когда осыпался созревший крестьянский хлеб; закон 1797 г. о соблюдении трех барщинных дней в неделю большею частью не исполнялся.

Насколько напряженной была барщинная работа, показывает инструкция, данная бурмистру одним из пензенских помещиков: «Под именем рабочего дня мужчины, женщины или лошади разуметь не известное число часов, проведенных на барщине, но известное количество работы, произведенное мужчиною, женщиною или лошадью... Не окончивших урока или дурно исполнивших оный заставлять дорабатывать или перерабатывать в свои дни» 1 2.

Иногда во время уборки урожая на господские поля сгоняли все работоспособное население деревни, не исключая детей. В Литве, Белоруссии и на Правобережной Украине такие «стоны» или «гвалты» были узаконены в официальных инвентарях (описаниях имений). В зимнее время года на крестьян падала особенно тяжелая повинность — возить помещичий хлеб, иногда за многие сотни верст, в крупные промышленные центры; эта изнурительная повинность обессиливала людей и губила крестьянский скот.

Чем труднее была подневольная работа, тем ниже падала производительность крестьянского труда: крепостные земледельцы неохотно отбывали постылую барщину, уклонялись от выполнения увеличенных повинностей, плохо обрабатывали барские поля. Помещики в ответ на «леность» и «нерадение» крестьян усиливали систему надзора и наказаний; отношения между крестьянами и вотчинной властью становились все напряженнее, проникались взаимным недоверием и ненавистью.

Несколько свободнее было положение крестьян, плативших помещику денежный оброк. В промышленных губерниях нечерноземной полосы оброчники количественно преобладали над барщипниками, но их положение было тоже незавидным: используя развитие промыслов и торговли, помещики непрерывно повышали размеры оброчной повинности. Если в конце XVIII в. средняя сумма оброка составляла 7 руб. 50 коп. с души, то к концу 50-х годов она поднялась в нечерноземных губерниях до 17—27 руб. 1 С более состоятельных, «капиталистых» крестьян душевладельцы брали значительно больше, по нескольку десятков и даже сотен рублей серебром. Кроме того, были распространены так называемые смешанные повинности: каждое «тягло» (рабочая единица, состоявшая из работоспособных мужчины и женщины, иногда вместе с подростком) было обязано частью отбывать барщину, частью платить денежный оброк, а сверх того повсеместно вносить натуральный оброк в виде ягод, грибов, вытканного холста и пр.

Упадок крестьянского хозяйства

меньшение наделов и увеличение повинностей оказывали гибельное влияние на крестьянское хозяйство: по официальным данным, в целом ряде районов крестьянское хозяйство переживало явный упадок. Если сравнить сборы хлебов и картофеля в 40—50-х годах XIX в., то окажется, что помещичьи крепостные собирали во второе десятилетие значительно меньше урожая, чем в первое. В шести губерниях Центрального черноземного района на каждую ревизскую душу было собрано в среднем в 40-х годах 3,15 четвертей, а в 50-х — 2,66 четвертей. На Право-бережной Украине это отношение было еще менее выгодным для крестьян: в 50-х годах они получили со своих полей хлеба и картофеля на 30% меньше, чем в 40-х2.

Более благоприятные условия существовали на плодородных землях Заволжья и Степной Украины, слабо заселенных и щедро удовлетворявших потребности земледельцев. Однако и здесь крестьян постигали частые неурожаи: бедность и темнота крепостной деревни лишали земледельца возможности улучшать свое хозяйство, успешно бороться с засухой и вредителями, переходить от примитивного перелога к более совершенной, трехпольной системе севооборота. Россию псе чаще и чаще поражали неурожаи, все ниже становилась средняя урожайность крестьянских нолей.

Последствиями крепостной системы были обеднение крестьянства, его хроническая задолженность помещикам и полная беспомощность в неурожайные годы. Современники описывают тяжелое положение крепостных крестьян в эти несчастные годы: они должны были питаться лебедой и всякими травами, «ходить по миру», выпрашивая милостыню в соседних деревнях, или расходиться в разные стороны, соглашаясь на любую работу за самую низкую цену, лишь бы прокормиться и пережить тяжелое время. За редкими исключениями, крестьянский скот был малорослым и тощим, подвергался массовым падежам от бескормицы, эпизоотий (занесенных болезней) и дурного содержания. Само население крепостных деревень, нередко скученное в курных избах в антисанитарных условиях, становилось жертвой массовых эпидемий, которые уносили десятки, а иногда сотни тысяч людей работоспособного возраста.

Тяжелое положение крепостных неуклонно приводило к сокращению их числа. К середине XIX в. они составляли менее половины крестьянского населения России.

Падение помещичьих доходов

Упадок крестьянского хозяйства в условиях крепостного строя должен был неизбежно отразиться на хозяйстве самих помещиков: крепостные крестьяне обрабатывали барские поля с помощью собственных орудий и скота. К тому же, чем беднее становилась крепостная деревня, тем ненавистнее для крестьянина были барщина и непосильные оброки, тем больше падала производительность его труда. Официальные данные и наблюдения современников свидетельствуют о том, что в большинстве районов Европейской части России земледелие и животноводство переживали к 60-м годам явный упадок.

Передовые помещики, понимавшие необходимость отмены крепостного права, составляли сравнительно небольшую группу; подавляющее большинство дворян состояло из убежденных крепостников, которые привыкли к использованию дарового труда, тратили больше, чем получали, и старались поправить пошатнувшееся состояние денежными ссудами под залог своих крепостных душ. В 1859 г. числилось заложенными более 7 млн. крестьян (что составляло 66% крепостного населения империи) на сумму 425 млн. руб. серебром. В некоторых губерниях, например в Нижегородской и Калужской, состояло под залогом от 78 до 93% всех имений Некоторым крупным землевладельцам удавалось поднять свои доходы, открывая свеклосахарные и винокуренные заводы, обрабатывая сельскохозяйственное сырье на суконных и полотняных мануфактурах. Но эти вотчинные предприятия, обслуживаемые собственными крепостными, становились все менее доходными: малопроизводительный принудительный труд не выдерживал конкуренции с капиталистическими предприятиями. Некоторые помещики старались заинтересовать своих барщинных крестьян денежной премией или «нанимали» своих крестьян на полевые работы. Но эти попытки тоже не имели большого успеха; с коммерческой точки зрения и земледельческая, и промышленная барщина, по вычислениям экономистов того времени, приносила чистый убыток. Некоторые душевла-дельцы поступали иначе: они заключали договоры с подрядчиками и промышленниками, сдавая им за определенную сумму рабочую силу своих крепостных; эти кабальные рабочие, принудительно отправленные на землекопные, строительные и другие работы, оказывались в еще более тяжелых условиях — вдали от родных мест и семей под властью беззастенчивых предпринимателей, которые еще меньше думали о сохранении здоровья и сил «нанятых» рабов.

Положение удельных и государственных крестьян

Положение удельных крестьян, принадлежавших царской фамилии, было несколько лучше: они состояли на оброке и имели большие наделы, чем помещичьи крепостные, но и здесь происходил процесс частичного обезземеления мелких производителей, и тут денежные оброки становились все выше и непосильнее. Начиная с 30—40-х годов удельные крестьяне должны были платить повышенную норму оброка за уменьшенный надел и полученный ими промысловый, неземледельческий доход. Крестьяне, желавшие получить больше земли, должны были брать ее у удельного ведомства за особую арендную плату.

Экономическое положение государственных крестьян, которые составляли около половины всех земледельцев России, было лучше, чем положение помещичьих и удельных крепостных: к концу 50-х годов XIX в. средние душевые наделы в казенных имениях были несколько выше, а размеры оброка, падавшие на ревизскую душу, значительно ниже, чем в поместьях частных владельцев. Однако и здесь, на землях государственной казны, сохранялась система феодальной эксплуатации, которая служила серьезной преградой хозяйственному подъему деревни. Помимо государственной подушной подати и феодального оброка казне, существовали пережиточные формы отмененной барщины — общественная запашка, разнообразные натуральные повинности, иногда обработка полей местных чиновников. Недоимочных крестьян, так же как и помещичьих крепостных, на основании кабальных сделок отправляли на принудительные работы. Над крестьянами тяготела давящая опека громоздкого управленческого аппарата, которая, как правило, носила настоящий крепостнический характер.

Государственные крестьяне тоже страдали от растущего малоземелья: в большей части губерний средний душевой надел не превышал 5 десятин земли, а незаконные поборы чиновников держали крестьян в состоянии постоянной недоимочности. Переселение малоземельных хозяев на степные окраины сопровождалось злоупотреблениями чиновников, волокитой и неисчислимыми бедствиями переселенцев. Правительственные ревизоры писали о тяжелом положении семейств, водворившихся на необжитые места: «Перемена климата и воды, бедность и лишения всякого рода, наконец, дурное устройство жилищ были главнейшими причинами проявления между ними болезней..., некоторые семейства вымерли до последнего ребенка, в иных остались одни сироты» ’. Государственная деревня была тоже неспособной изжить рутинную технику, некоторые улучшения в земледелии и животноводстве были по силам только зажиточным хозяйствам. Неурожаи и неразрывно связанные с ними голод, эпидемии, нищенство были характерными явлениями в жизни и этой прослойки мелких производителей. В 40— 50-е годы размеры посевов у государственных крестьян несколько увеличились, зато ежегодные урожаи заметно понизились.

Отрицательное влияние крепостничества на сельское хозяйство

Давящее влияние крепостной системы отражалось на различных сторонах сельского хозяйства. Огромные пространства возделанных земель принадлежали номещи-

кам и казне, составляя монопольную феодальную собственность привилегированных землевладельцев — дворян и государства; пи купцы, ни разбогатевшие крестьяне не имели права приобретать эту землю; она была изъята из товарного оборота и почти целиком оставалась объектом отжившей феодальной эксплуатации. Капиталистическое сельское хозяйство с применением вольнонаемного труда могло свободно развиваться только на ограниченной территории «ненаселенных земель» или на землях, арендованных у феодальных собственников. За редкими исключениями помещики не думали ни о каких агрономических улучшениях, но вели никакого учета доходам и расходам; деньги, полученные в ссуду из казенных банков или от частных ростовщиков, они растрачивали на прихоти и роскошь. Помещичье крепостное хозяйство, как правило, носило паразитарный характер. Кроме того, купцы и крестьянские богатеи, арендовавшие сотни и тысячи десятин, не были заинтересованы в восстановлении плодородия почвы, хищнически использовали нанятые земли п быстро истощали богатую степную целину. Граница распространения лучших сортов пшеницы отодвигалась все дальше па юг, и прежние богатые урожаи сменялись скудным сбором хлебов.

Причиной отсталости сельского хозяйства было также общинное пользование землей, широко распространенное во внутренних губерниях Европейской части России. Помещики и казна искусственно поддерживали отжившую поземельную общину: время от времени «мир» переделял землю между крестьянами, чтобы сохранить за каждым домохозяином способность отбывать установленные повинности. В условиях растущего малоземелья и обеднения деревни такая система была выгодна землевладельцам, но невыгодна середнякам и зажиточным крестьянам: ни один общинник не был уверен, что он сохранит данный ему участок при следующем переделе; это стесняло личную предприимчивость, отбивая охоту унавоживать и лучше обрабатывать землю. При общинном землепользовании господствовал принудительный севооборот (обыкновенно трехпольный) , а переход отдельных крестьян к более совершенной системе (например, плодопеременной) был невозможен.

С общиной была неразрывно связана круговая порука общинников за недоимочных бедняков; более состоятельные крестьяне тяготились этой обязанностью и менее охотно расширяли свое хозяйство.

Таким же тормозящим препятствием была вопиющая отсталость сухопутных и водных путей сообщения: несмотря на начавшуюся механизацию транспорта и проведение шоссейных дорог, бездорожье оставалось настоящим бичом крепостной России: большинство районов не могло приспособиться к меняющимся условиям рынка быстрой переброской сельскохозяйственных грузов. Хлебные транспорты передвигались но гужевым и речным дорогам необычайно медленно, не поспевая удовлетворять запросы потребителя. Бывали случаи, когда одна губерния, постигнутая неурояшем, страдала от недостатка хлеба, а другая, от нее отдаленная, имела обильный урожай и не могла сбыть накопленные запасы. Одновременно существовавшие затоваривание и недостаток съестных продуктов приводили к настоящей «анархии цен», падавших в урожайных губерниях и сильно поднимавшихся в районах, страдавших от неурожая. В свою очередь анархия цеп порождала безудержную спекуляцию крупных и мелких торговцев. Владельцы имений, тесно связанные с рынком, но не привыкшие к точному коммерческому расчету, оказывались совершенно бессильными приспособиться к этим внезапным изменениям спроса и предложения.

Неизбежным спутником крепостного строя была почти поголовная неграмотность деревенского населения. Подавляющему большинству крестьян было недоступно печатное слово, его кругозор был ограничен узкими пределами деревенской околицы, оно жило дедовскими привычками, оставаясь под властью внушений священника, а иногда и собственного барина. Очень немногие владельцы заводили у себя сельские школы; большинство считало грамотность крестьян излишней роскошью, а некоторые — опасной угрозой действующему порядку. Даже такой вельможа, как кн. Б. Н. Юсупов, сам получивший высшее образование и обладавший художественной усадьбой «Архангельское», писал в инструкции управляющему: «Знаю из опытов, что крестьянину грамота не приносит сущей пользы..., желаю, чтобы мои подданные передавали своим детям одни только правила доброй нравственности и знание всех отраслей землепашества, которое в крестьянском быту составляет единственное богатство и благосостояние, а не пустую и бесполезную грамоту, на каковой предмет прошу вас обратить особое внимание» Следуя высказанному правилу, этот собственник 300 тыс. десятин земли и 33 тыс. ревизских душ приказал закрыть в своем имении сельскую школу и не допускать обучения крестьян грамоте. Казенное ведомство в 40—50-х годах устроило в своих имениях 2,5 тыс. училищ, но обучение в них велось духовенством и ставило своей целью дать только элементарную грамотность и внушить учащимся беспрекословное подчинение власти. Б таких условиях попытки правительства повлиять на улучшение сельского хозяйства печатными наставлениями не давали никакого успеха, так как до рядового крестьянства эти советы и указания не доходили.

Так же бесплодны были попытки подействовать на деревню силой показательного примера. Расходный бюджет дворянского государства поглощался главным образом затратами на императорский двор, армию и бюрократию, в самой ничтожной степени удовлетворяя потребности сельскохозяйственного образования. Достаточно сказать, что за 9 лет (с 1848 по 1856 г.) единственное высшее земледельческое училище — Горыгорецкий институт в Могилевской губернии — выпустил из своих стен только 99 агрономов при наличии в Европейской России 20 млн. крестьян мужского пола Таким образом, вся обстановка феодальной деревни противоречила требованиям, которые выдвигали перед страной развивающиеся капиталистические отношения. Старая крепостная система стояла на пути рождающегося нового строя. Сельское хозяйство не могло развиваться свободно и быстро, оно было сковано произволом помещика, опекой казны и реакционным курсом правительственной политики.