Николай Первый и его программа после восстания декабристов

Новый царь, которому приходилось прислушиваться к этим суждениям и толкам, был человеком ограниченных знаний и крайне узкого кругозора. Он сам признавал, что его образование было «бедное», что лекции общественных наук он слушал плохо, а к экзаменам выучивал «кое-что в долбежку, без плода и пользы для будущего», что писать школьные сочинения было для него «самой трудной вещью на свете», а к отвлеченным вопросам, особенно к философии, он чувствовал отвращение.

Любимым занятием Николая было военное дело, но и здесь его привлекала преимущественно показная, внешняя сторона: артистически бить в барабан, безошибочно делать ружейные приемы, командовать гвардейскими смотрами и парадами было «единственным и истинным для него наслаждением». Недаром Ф. Энгельс характеризовал его как самодовольного посредственного человека, «чей кругозор никогда не превосходил кругозора офицера ротного масштаба...»1 Дисциплинированная, безмолвно повинующаяся армия представлялась Николаю реальным воплощением жизненного идеала: «Здесь порядок, строгая безусловная законность, никакого всезнайства и противоречия, все вытекает одно из другого... Я смотрю на всю человеческую жизнь, только как на службу, так как каждый служит» 2. Такой взгляд воспитывался в Николае с детства, под влиянием гатчинских традиций его отца, аракчеевских вкусов брата Александра I и всей обстановки усиливавшейся военнополитической диктатуры; таково было мировоззрение немецких феодальных дворов, с которыми поддерживала родственные и политические связи голштинская ветвь Романовых. Так же

как его отец Павел I, Николай считал отсталую Пруссию лучшим образцом благоустроенного государства; так же как Павел, он ненавидел представительные учреждения и революционные завоевания демократии. Политическая мудрость Николая I сводилась к идеалу самодержавного монарха, который опирается на «потомков древнего рыцарства» 3 и отечески печется о благе покорных подданных; армия, вышколенная палочной дисциплиной, и бюрократия, скованная чувством служебного долга, должны были служить орудиями могущественной, опекающей народ власти.

Это реакционное знамя «патриархально-феодального абсолютизмо», который до середины XIX в. господствовал в Восточной Европе ', Николай старался противопоставить враждебному знамени буржуазной революции, ее прогрессивным идеям свободы и равенства. Николай не был способен разбираться в законах общественного развития, но он отчетливо сознавал, что перед ним огромная надвигающаяся опасность.

«Революция на пороге России,— сказал он после восстания декабристов и тут же прибавил,— но, клянусь, она не проникнет в нее, пока во мне сохранится дыхание жизни...» 1 2 В этих словах заключалась вся программа предстоящего царствования: остановить победное шествие буржуазной революции в Европе стало целью внешней политики «легитимизма»; вырвать с корнем «революционную заразу» и укрепить существующий самодержавно-крепостнический строй — основной задачей внутренней политики.

Всякое проявление общественной самодеятельности Николай рассматривал как опасное посягательство на свою законную власть, всякое выражение самостоятельного мнения он трактовал как неприличное и дерзкое «умничанье». Он считал, что каждое сословие должно действовать в установленных рамках и каждый подданный должен знать свое место; только император должен все знать, все видеть и всем распоряжаться; поэтому, минуя государственные учреждения, Николай стремился соединить все нити политической жизни в собственных руках и в ведомстве своей личной канцелярии. Продолжая централизаторские тенденции Павла I и Александра I, Николай шел еще дальше — он старался подчинить всю администрацию требованиям военной дисциплины: важнейшие министерские посты он поручал своим генерал-адъютантам, а должности крупных чиновников старался замещать отставными генералами и штаб-офицерами.

Выдающиеся таланты не находили себе доверия и поддержки у самодержца, он предпочитал окружать себя безличными и исполнительными помощниками, которые в холопском подобострастии не осмеливались посягать на его волю. Это была обдуманная система монархического деспотизма, которая служила определенной политической задаче: спасти феодально-сословное государство от наступающей буржуазной революции.

Однако у самого самодержца не было уверенности в силе и крепости существующего порядка. Сохраняя внешний облик могущественного и грозного властителя, он сам таил в себе неразрешимые сомнения и колебания: поддерживая неприкосновенность крепостного права, он не верил в его долговечность и жизненную силу; опираясь на покорный бюрократический аппарат, он достаточно хорошо знал его отрицательные стороны; он чувствовал, что почва колеблется под его ногами, и выискивал разнообразные пути для укрепления шатающегося здания дворянской империи. Это внутреннее противоречие в мыслях и чувствах Николая I отражало процесс нарастающего кризиса крепостнического государства и определяло собой всю от о внешнюю и внутреннюю политику.

Расправившись с декабристами, Николай I обратился к населению империи с торжественным манифестом, в котором призывал к доверию и помощи самодержавной власти. Осуждая «дерзостные мечтания, всегда разрушительные», он сам признавал необходимость постепенного «усовершения» «отечественных установлений». Так намечалась политическая программа николаевского царствования: с одной стороны, беспощадные репрессии против всех «дерзновенных», с другой — частичные исправления существующего строя: и то, и другое должно было содействовать общей цели — предотвращению буржуазной революции, грозящей основам действующей системы.