Крестьянское движение 30—40-х годов

Уже в отчете 1834 г. шеф жандармов А. X. Бенкендорф предупреждал царя о необходимости приступить к постепенной отмене крепостного права: «Год от года распространяется и усиливается между помещичьими крестьянами мысль о вольности. В 1834 г. много было примеров неповиновения крестьян своим помещикам, и почти все таковые случаи, как по произведенным исследованиям оказывалось, происходили не от притеснений, не от жестокого обращения, но единственно от мысли иметь право на свободу...» Через 5 лет Бенкендорф высказывался еще решительнее: «Простой народ ныне не тот, что был за 25 лет пред сим. Подьячие, тысячи мелких чиновников, купечество и выслуживающиеся кантонисты, имеющие один общий интерес с народом, привили ему много новых идей и раздули в сердце искру, которая может когда-нибудь вспыхнуть... Вообще крепостное состояние есть пороховой погреб под государством и тем опаснее, что войско составлено из крестьян же... Начать когда-нибудь и с чего-нибудь надобно, и лучше начать постепенно, осторожно, нежели дожидаться, пока начнется снизу, от народа» '.

Опасения шефа жандармов были вполне основательными: движение крепостных крестьян не прекращалось, принимая самые разнообразные формы. Нередко крестьяне созывали тайные сходки, сговаривались о совместной борьбе против помещиков и властей, выбирали из своей среды доверенных людей и отправляли их ходоками в Петербург — к министру, шефу жандармов, наследнику, чаще всего к царю. Очень часто попытки мирным путем добиться поставленной цели сопровождались более активными и смелыми действиями: крепостные того или иного имения сообща отказывались выполнять барщинпые и оброчные повинности. Если начиналось формальное следствие и производились аресты «начинщиков», участники движения, как правило, отказывались давать показания и выдавать вожаков, а иногда силой освобождали их из-под ареста.

Бывали и более острые столкновения: волнующиеся крестьяне оказывали массовое сопротивление приехавшим чиновникам и военным командам, вооружались кольями и самодельным оружием, вступали в схватки с солдатами, а в крайнем случае, чувствуя свое бессилие перед войсками, разбегались по окрестным лесам. Нередко целые деревни снимались с места и отправлялись в дальние края — чаще всего на юг, чтобы начать новую жизнь, свободную от крепостной неволи. Наряду с открытыми массовыми выступлениями происходили по предварительному сговору крестьян поджоги помещичьих усадеб, иногда избиения и убийства помещиков и их управляющих.

По новейшим подсчетам, число крестьянских выступлений за 1826—1849 гг. можно суммировать по шестилетиям в следующих цифрах: 1826—1831 гг.— 440, 1832—1837 гг.— 406, 1838-1843 гг. - 453, 1844-1849 гг. - 605.

Учитывая известную неполноту данных и неравномерность отдельных крестьянских выступлений, можно, однако, сделать определенный вывод, подтверждаемый сохранившимися документами: крестьянское движение к концу периода значительно превзошло первое шестилетие не только числом волнений, но и масштабами и активностью участников1 2. Все чаще крестьяне выражали стремление навсегда покончить с крепостной зависимостью. Эти усилия обыкновенно проявлялись в определенной форме: после смерти владельца и перехода имения к наследникам крепостные возбуждали ходатайство о передаче их в казенное ведомство и отказывались подчиняться новым помещикам. Более свободное положение государственных крестьян было притягательной силой, которая манила помещичьих крепостных перспективой личной самостоятельности и отсутствием барщины.

Примером подобной борьбы могут служить упорные волнения крестьян генеральши Денисьевой в селе Малиновке и деревне Безлесной Саратовской губернии. В феврале 1833 г. крестьяне этого имения подали Николаю I жалобу на притеснения помещицы и просили «отсудить» их в казну; крестьяне утверждали, что их владелица (бывшая крепостная гр. А. К. Разумовского) приобрела их после смерти прежнего владельца, не оформив своего брака с коллежским асессором Перовским и, следовательно, как крепостная не имела права покупать населенные имения. Крестьяне прибавляли, со слов самой помещицы, что они «дорого обошлись ей», намекая на незаконный подкуп ею местных чиновников.

Ответом на жалобу были аресты «начинщиков» и посылка в имение воинской команды, сначала из 10, а затем из 100 солдат. Но эти меры не запугали, а только возбудили крестьян: они начали созывать ежедневные сходки, сговаривались о дальнейших действиях, собирали деньги на отправку новых ходоков и стали производить порубки в барском лесу. Управляющему имением, а затем приехавшим предводителю дворянства и земскому исправнику крестьяне решительно заявили, что барщины выполнять не станут и вотчинному управлению подчиняться не будут. Исправник пытался убедить крестьян «чтобы они оставили безрассудную мысль о вольности», но они отвечали, что лучше сесть в тюремный замок или ехать в Сибирь, чем подчиниться помещице.

Попытка начальства возобновить барщинные работы под военным конвоем не имела успеха. Чиновники оказались бессильными арестовать крестьянских вожаков и подавить волнение. Даже прибытие батальона солдат не сломило упорного сопротивления крестьян. В ноябре саратовский губернатор лично приехал в Малиновку, наказал более 100 мужчин палками и распорядился высечь розгами женщин. Но многие из крестьян разбежались по лесам и договорились продолжать начатую борьбу. По донесению губернатора, «пример упорства крестьян был необыкновенный. Не токмо пожилые мужчины и женщины, но даже взрослые дети уверяют, что они принадлежать г-же Денисьевой по закону не должны, что непременно получат свободу и будут казенными...» Постепенно бежавшие были выловлены, наиболее активные из них наказаны кнутом, шпицрутенами, ссылкой на каторгу и в Сибирь; каждый десятый крестьянин был подвергнут избиению палками; четверо умерли после исполнения приговора, один умер в остроге.