Влияние восстаний 1830—1831 гг. на внутреннюю политику самодержавия

«Холерные бунты» и восстание военных поселений совпали по времени с революционными событиями в Западной Европе и с мощным подъемом национально-освободительного движения в Польше. События в Западной Европе, польское восстание и антикрепостническое движение внутри страны рассматривались правительством как проявления одного и того же «духа возмущения».

Еще острее, чем в 1825 г., Николай I почувствовал близость революции; он мобилизовал не только свои войска, чтобы подавить польский «мятеж» и подготовиться к ожидавшейся европейской войне, но и привел в движение весь правительственный аппарат, чтобы воздвигнуть плотину против потока революционных идей. План сословно-административной реформы, старательно подготовленный «Комитетом 6 декабря 1826 г.», рухнул как карточный домик. Репрессии заслонили собой всякие попытки преобразований. III отделение еще энергичнее развернуло наблюдение за действиями, словами и мыслями подданных российского самодержца. Испытанные уже средства борьбы с «революционным духом» — цензура и ущемление школы — приобрели с этих пор еще большую силу.

После событий 1830 г. особое внимание было обращено на периодическую прессу, которая сильнее книг действовала на умы населения. От имени царя было приказано не печатать ни одной статьи без подписи автора. Каждое издание должно было просматриваться двумя цензорами. Было решено не допускать выпуска дешевых журналов, так как вкус к чтению начинал проникать в средние и даже низшие классы общества. Усилились преследования прогрессивно настроенных журналистов и литераторов.

По отношению к школе были приняты новые драконовские меры. В 1833 г. министром народного просвещения был назначен С. С. Уваров, образованный, но беспринципный карьерист, который сформулировал официальную программу: «самодержавие, православие и народность» (разумея под «народностью» патриархальную покорность крестьян помещикам и царю). Приспособляясь к вкусам Николая I, Уваров старался всячески ограничить распространение школьного образования. «В нынешнем положении вещей и умов,— писал он в отчете еще до своего назначения,— нельзя не умножать, где только можно, число „умственных плотин"» Средняя и низшая школы были изъяты из ведения университетов и подчинены непосредственному руководству назначаемых попечителей учебных округов, послушных проводников уваровской программы. Частные учебные заведения, которые свободнее и шире ставили преподавание, были подвергнуты строжайшему контролю правительства; открытие частных пансионов там, где имелись казенные школы, было вовсе запрещено. Домашние учителя должны были пройти предварительные испытания и получить свидетельство не только о знаниях, но и о своих «нравственных качествах». Даже дядьки и мамки из иностранцев не допускались к младенцам без специальных удостоверений о добром поведении и благочестии. Детей можно было воспитывать только в России; юноши, которые до 18-летнего возраста обучались за границей, лишались права поступать в «военную и bq всякую другую государственную службу».

Среднюю и низшую школу Уваров считал достаточно обеспеченной от действия «разрушительных понятий»; нужно было обратить главное внимание на университеты, эти рассадники «своеволия и вольнодумства». По новому уставу 1835 г. университеты утратили значительную долю своих прав и внутренней самостоятельности: они перестали быть научными органами и превратились исключительно в учебные заведения; университетский суд был уничтожен; исполнительный орган — правление — оказался в полной зависимости от Попечителя; министру было предоставлено право, не считаясь с мнением совета, назначать профессоров. Огромное влияние в университете получил инспектор, который должен был иметь «особенный и ближайший надзор за нравственностью» студентов

Меры против раскольников

С точки зрения «самодержавия, православия и народности» всякое уклонение от официальной церкви рассматривалось как измена отечественной религии, а следовательно, как действие против государственной власти. Пока существовали старообрядческие и сектантские общины со своими наставниками, молельнями и скитами, Николай I не мог чувствовать себя спокойно. Он поставил своей целью покончить с «расколом» во всех его разновидностях. Были приняты самые крутые меры: у старообрядцев начали отбирать недвижимое имущество, запечатывали их молитвенные здания, закрывали монастыри, кладбища и богадельни; «отпавших от православия» лишали права выступать свидетелями в судебных тяжбах между православными и занимать общественные должности; детей «раскольников» стали насильственно отрывать от родителей, воспитывать по православному обряду и отправлять на военную службу в кантонисты1 2.

«Особенно вредными» признавались секты, которые порывали с церковной обрядностью и вступали в противоречие с существующим строем: молокане, духоборы, «иконоборцы», «не молящиеся за царя» и др. Оставаясь во власти религиозных иллюзий, они по-своему выражали стихийный протест крестьянской массы против крепостнической системы. Таких сектантов рассматривали как государственных преступников: их арестовывали, заключали в крепости, отдавали в солдаты без права отпуска и отставки, массами выселяли в Закавказье. Особенно усердствовал генерал Н. А. Протасов, занимавший с 1836 г. должность обер-прокурора Синода. Православные митрополиты жаловались на него, что он «забрал их в руки по-военному, сразу... и сонмом архиерейским как эскадроном на ученьи командовал». Еще меньше стеснялся он с «иноверцами» и «раскольниками», насильственно обращая их в православие и воздействуя на них силой полицейского аппарата.

В отчете о 25-летней деятельности Синода Протасов гордился, что «под сень православной церкви» возвращено больше 2 млн. «заблудших душ», из них 117 тыс. одних «раскольников». Однако поя эта реакционно-репрессивная политика оказывалась практически бесплодной. Развитие новых социально-экономических отношений ломало воздвигнутые полицейские преграды, демократические идеи просачивались в университетские аудитории и журнальные редакции; сдавленная политическая энергия искала выход в области литературы и художественной критики.

Из докладов III отделения и донесений полиции Николай I знал об этих угрожающих симптомах: ему было известно и о революционном брожении в рядах интеллигенции, и о нараставшем крестьянском движении. В безнадежной борьбе с обновляющейся жизнью он туже затягивал узду реакции. Но вместе с тем царь сознавал, что его «спасительный ковчег» не выдержит опасного плавания без некоторых частичных исправлений, что необходимо вернуться к намеченному проекту сословной и административной реформы.

Кодификация законов

Наименее спорным для самого Николая I и для правящего дворянства был вопрос о кодификации законов. Со времени Соборного уложения 1649 г. накопились десятки тысяч манифестов, указов, «положений», которые друг друга отменяли, порой друг другу противоречили и в которых с трудом разбирались не только обыкновенные подданные, но и высшие правительственные чиновники. Какие законы сохраняли свою силу, какие отменены, на какие можно сослаться в подтверждение гражданского иска, знали только немногие знатоки в судах и бюрократических канцеляриях. Правительство не раз пыталось привести в порядок эту хаотическую груду материала и составить новое сводное уложение, но все эти попытки, начиная с Петра I и кончая Александром I, не приводили к реальному результату. Замечания декабристов, так же как всеподданнейшие записки, представленные в начале царствования Николая I, указывали на нетерпимость подобного положения. Царь тоже понимал неотложность кодификации: отсутствие свода законов уничтожало всякую возможность планомерного управления, затрудняло действие правительственного аппарата, создавало благоприятную почву для воровства и лихоимства чиновников.

Еще в самом начале своего царствования Николай I образовал II отделение «собственной его императорского величества канцелярии» и поручил этому органу подготовить проект нового уложения. Главным руководителем намеченной работы был М. М. Сперанский, наиболее образованный и юридически опытный из государственных сановников. Он представил царю следующий план кодификационной работы: сначала собрать все законы, изданные после Уложения 1649 г., и расположить их в хронологическом порядке; затем произвести проверку этого историко-юридического материала — исключить законы отмененные, сопоставить между собой законы повторяющиеся и друг другу противоречащие, свести их воедино и расположить полученный материал в определенной системе; наконец, пересмотреть составленный свод с точки зрения современных требований жизни, отбросить устаревшие нормы, внести недостающие и, уточнив содержание статей, выработать окончательный текст уложения.

Николай I согласился с необходимостью первого и второго этапов, но отказался принять третий, в сущности основной момент кодификации — разработку нового юридического кодекса. Таким образом, задуманная реформа утрачивала преобразующее начало и превращалась в формально-техническое мероприятие, хотя и крупного государственного масштаба. Задуманный свод законов должен был способствовать не разрушению, а упрочению крепостнического строя.

Сперанский должен был подчиниться требованию самодержца. Под руководством Сперанского II отделение извлекло из архивов и правительственных канцелярий законы, изданные после Соборного уложения 1649 г.; они были расположены в хронологическом порядке; изданные, они составили 51 том'. Так появилось «Полное собрание законов Российской империи», которое до сих пор является важным историческим источником, хотя не охватывает всего законодательного материала.

К 1833 г. был закончен второй этап выполнения плана: были отобраны, отредактированы и расположены в определенной системе все действующие законы; так получился «Свод законов Российской империи» в 15 томах, признанный единственным основанием при решении административных и судебных вопросов. Впоследствии Свод законов был дополнен несколькими специальными сводами — военных постановлений, морских узаконений, законов прибалтийских губерний и т. д. До переработки устаревшего права дело не дошло, только уголовные законы с большой осторожностью и с сохранением старого основного содержания были формально сведены в Уголовное уложение 1845 г. Кодификация права была проведена, но это была «реформа», которая ничего не реформировала в реальных жизненных отношениях.

Укрепление дворянского сословия

Гораздо сложнее была социальная проблема — преобразование прав и обязанностей различных сословий. Здесь с точки зрения Николая I и господствующего класса можно было установить несколько бесспорных положений: «благородное российское дворянство» должно остаться «первою подпорою престо-

1 45 томов первого Полного собрания (с 1649 до 1825 г.) и 6 томов второго Полного собрания (с 1825 до 1830 г.). ла», собственником населенной крепостными крестьянами земли, обладателем права на крестьянский труд и носителем дарованных социально-политических привилегий; крестьяне должны работать на помещика и повиноваться его патриархально-вотчинной власти. Но дворянство было уже не то, что раньше: под влиянием роста товарных отношений оно экономически расслаивалось — наряду с владельцами латифундий и денежных капиталов было немало обедневших и деклассированных дворян, которые пользовались сословными правами, но фактически выпадали из состава «благородных». В целях укрепления господства правящего класса нужно было «очистить» дворянство от этих деклассированных прослоек, строго ограничить их политические и корпоративные права.

Кроме того, рост буржуазных отношений поднимал на вершину общественной лестницы удачливых выходцев из средних и низших сословий: разбогатев или сделав карьеру, они получали дворянское звание благодаря выслуженным чинам или общественному влиянию. С точки зрения старого землевладельческого дворянства нужно было поставить преграду этому засорению «благородного сословия» явно «неблагородными» элементами.

Наконец, необходимо было приостановить усиливающийся процесс обеднения и распада привилегированного дворянства прочным укреплением его материальной базы. Таковы были основные принципы, из которых исходили Николай I, его «Комитет 6 декабря 1826 г.» и наиболее влиятельные землевладельческие круги. Комитет в своем «Проекте о правах состояния» уже наметил программу «очищения» и укрепления дворянства. Отказавшись от обнародования составленного закона, правительство вернулось к нему опять, но извлекло из него только некоторые части, не возбуждавшие никаких сомнений.

Задаче «очищения» дворянского сословия был посвящен манифест 6 декабря 1831 г. «О порядке дворянских собраний, выборов и службы по оным» '. Подробно и точно регламентируя корпоративные права, в дополнение к Жалованной грамоте 1785 г., закон отделял полноправных дворян от неполноправных: избирать представителей на дворянские общественные должности могли не все дворяне, а только обладатели определенного имущественного ценза. Чтобы участвовать в выборах непосредственно, нужно было иметь в пределах губернии не менее 100 душ крепостных крестьян или 3 тыс. десятин незаселенной земли; в Петербургской, Московской и некоторых окраинных губерниях допускались к участию в выборах также дворяне, получавшие нс менее 2 тыс. руб. ежегодного дохода. Чтобы участвовать в выборах косвенно, через уполномоченных, нужно было владеть по крайней мере 5 душами крестьян или 150 десятинами незаселенной земли. Таким образом, мелкие землевладельцы отстранялись от руководящего влияния па ход дворянской жизни и местного управления. Николаевское правительство постаралось поддержать разлагающееся сословие, выдвигая его высшие и средние слои и сознательно жертвуя его низшими, экономически и политически ненадежными прослойками.

Кроме того, были поставлены искусственные преграды проникновению в дворянство представителей «податных состояний». Николай I не решился отменить право выслуги и в этом смысле отступил от позиции «Комитета 6 декабря 1826 г.», но он ограничил это право, повысив законом 1845 г. требования петровской «Табели о рангах»: звание потомственного дворянина могло приобретаться чинами штаб- (а не обер-) офицера и чиновника V (а не VIII) класса; менее крупные чины (начиная с IX класса на гражданской службе и обер-офицер-ского на военной) давали только личное дворянство.

Для того, чтобы уменьшить все возрастающие домогательства на дворянское звание, Николай создал манифестом 10 апреля 1832 г. среднее сословие «почетных граждан» 1 в соответствии с проектом «Комитета 6 декабря 1826 г.», но с некоторыми частичными изменениями. Так как право дворянской выслуги не отменялось, то в институте «чиновных граждан» но было никакой необходимости; взамен проектированных «именитых граждан» было учреждено сословие «потомственных почетных граждан», в которое зачислялись крупные капиталисты, ученые, художники и дети личных дворян; кроме того, было установлено сословие «личных почетных граждан», куда входили низшие чиновники и окончившие высшие учебные заведения. Создание среднего сословия «граждан» было результатом неотвратимого социально-экономического процесса — роста и укрепления буржуазных прослоек в крепостнической империи. Обеспечивая им формально «почетное» положение и давая некоторые из дворянских прав (свободу от телесных наказаний, от рекрутчины и от подушной подати), дворянская власть одновременно страховала «благородное» сословие от усиливающегося притока буржуазных, разлагающих его элементов.

Последней мерой, которая должна была укрепить материальную базу пошатнувшегося дворянства, был закон 16 июля 1845 г. об учреждении заповедных наследственных имений (майоратов). И здесь Николай I остался верен принципам «Комитета 6 декабря 1826 г.», но изменил форму их практического применения: он не решился запретить чрезмерное дробление дворянской земельной собственности, но ввел институт неделимых заповедных имений, которые могли быть пожалованы императором или установлены по желанию собственника. Минимальный размер таких имений должен был состоять из 400 крестьянских дворов или из 10 тыс. десятин удобной незасоленной земли. Заповедные имения составляли собственность дворянского рода и переходили по наследству к старшему сыну. Следуя английскому и немецкому образцам, Николай I стремился укрепить социальную базу дворянского государства образованием мощной, надежной земельной аристократии.

Вся совокупность этих мер была направлена к укреплению дворянского сословия и проникнута ясно выраженной реакционной тенденцией. Но упорные усилия Николая I не всегда достигали поставленной цели: искусственные подпорки не могли приостановить разложение правящего сословия. Стараясь утвердить «незыблемые» устои прошлого, правительство невольно подчинялось стихийному процессу общественного развития. Принципы его сословной политики оказывались в противоречии с жизненными отношениями и приводили к обратным результатам. Это не изменяло принципиальной позиции царизма. Чувствуя колебания социальной почвы, царь старался крепче связать дворянство с государственным аппаратом, заполнить дворянами органы центральной и местной власти, устранить всякие перегородки между сословно-корпоративной и государственной службой. Усилия Николая I бюрократизировать дворянство вытекали из его настойчивого стремления укрепить землевладельческую базу самодержавной монархии.