Царизм и восстание в Греции в 1821 году

Основоположники марксизма обратили внимание на одну интересную закономерность в развитии Восточного вопроса. Как правило, он всплывал на поверхность международной политической жизни всякий раз, как только «на время» утихал «революционный ураган»1. Действительно, три крупных восточных кризиса (или три фазы обострения Восточного вопроса) имели место после революционных событий 1820—1821, 1830—1831 и 1848—1849 гг.

Непосредственной причиной первого из этих кризисов послужило вспыхнувшее в 1821 г. восстание против турецкого владычества в Греции. Большую роль в подготовке и организации этого восстания сыграли греческие эмигранты, проживавшие на юге России. Греков и русских давно связывали не только общность религии и культуры, но и тесные экономические узы. Греческие купцы и судовладельцы принимали активное участие в черноморской торговле. Греческие матросы часто посещали русские порты. В Молдавии, Крыму и Приазовье существовали многочисленные греческие колонии. Значительный процент составляли греки среди жителей Одессы. В центре этого города находился большой рынок, который называли Греческим базаром. В примыкавших к нему переулках, в маленьких кофейнях и тесных трактирах встречались греческие патриоты, основавшие еще в 1814 г. «Дружественную гетерию» — тайное общество, ставшее вскоре руководящим центром борьбы за независимость Греции.

Лидеры гетеристов не скрывали, что надеются На помощь России. Они установили связь с греческими аристократами, находившимися на русской государственной службе. Некоторые из них занимали видные посты в правительственных учреждениях и царской армии. Гр. Иоанн Каподистрия с 1815 г. был вторым статс-секретарем по иностранным делам, ведавшим сношениями с восточными странами. Немало греков служили офицерами и генералами в русской армии, были ветеранами Отечественной войны 1812 г. Одним из них был кн. Александр Ипси-ланти, потерявший руку в сражении с французами и получивший генеральское звание.

В феврале 1821 г, Ипсиланти неожиданно приехал в Кишинев, а уже в марте с отрядом добровольцев перешел пограничную реку Прут и вступил на территорию зависимой от Турции Молдавии. В Яссах он обнародовал воззвание. Его текст украшали фразы, похожие на пламенные строфы революционной «Марсельезы»: «К оружию, друзья, отечество нас призывает!» Одновременно он отправил письмо Александру I. Преувеличивая силу народного движения, Ипсиланти уверял царя, что все балканские народы «волнуются» и «берутся за оружие», и просил «освободить их от ужасной тирании». Царь ответил увольнением Александра Ипсиланти из рядов русской армии и отклонил его просьбу о помощи и покровительстве.

Изолированный от массового движения, отряд кишиневских добровольцев медленно продвигался по пыльным дорогам княжества. Вскоре он был разбит турецкими войсками. Ипсиланти бежал в Австрию, где его, до распоряжению Меттерниха, арестовали и заключили в крепость. Однако весть о вступлении отряда Ипсиланти в Молдавию была сигналом для выступления гетеристов в самой Греции, причем там восстание сразу стало развертываться как всенародная война за национальную независимость.

Лидеры европейской реакции отнеслись к этим событиям с нескрываемой враждебностью. Меттерних утверждал, что восставшие греки «защищают дело революции». Лорд Кэстльри называл их носителями «духа мятежа» и требовал заставить их «подчиниться суверенной власти» законного монарха, т. е. турецкого султана *. В полном согласии со своими союзниками Александр I также осудил греческое восстание.

Тем временем правительство султана под предлогом борьбы с греческой контрабандой фактически закрыло черноморские проливы для русского экспорта. Это сильно ударило по экономическим интересам русских помещиков. Амбары и склады Одессы, Херсона, Таганрога и других портовых городов оказались забитыми зерном и шерстью. «Торговля в упадке и все охают жестоко»,— писал из Одессы генерал П. Д. Киселев, женатый на молодой графине Софье Потоцкой — дочери крупнейшего магната Правобережной Украины. «Коммерция наша страдает...»,— повторял он в другом письме. Его друг генерал А. А. Закревский писал: «Надо признаться, что наши дипломатики недальновидны». Большое значение имели вековые связи, сложившиеся у России с балканскими народами, не только религиозного порядка,— на что любило ссылаться царское правительство,— но связи, проистекавшие также из наличия общего противника — султанской Турции.

В придворных кругах Петербурга царило замешательство. Каподистрия убеждал Александра I, что государственные интересы России требуют оказать немедленную помощь восставшему греческому народу и решительно выступить против султана, чтобы раз навсегда покончить и с проблемой проливов, и с Восточным вопросом в целом. К. В. Нессельроде, наоборот, рекомендовал царю решительно отречься от греческих повстанцев и не обострять отношений ни с турецким султаном, ни с европейскими монархами.

Противоположные точки зрения двух дипломатических советников царя отражали не только их личные взгляды на греческую проблему, но и мнения о ней двух различных группировок, наметившихся среди правящих кругов империи. Многие царские сановники, занимавшие высокие посты в правительственных учреждениях и армии, имели в южных степях крупные земельные владения и потому были непосредственно заинтересованы и в безопасности южных границ, и в дальнейшем беспрепятственном развитии черноморской торговли. Таковы были, например, генерал-губернатор Новороссийского края и будущий наместник Кавказа гр. М. С. Воронцов, личный друг императора гр. В. П. Кочубей, военный министр гр. А. И. Чернышев, русский посол в Константинополе Г. А. Строганов и др. Все они были в тот момент сторонниками более твердого курса в Восточном вопросе. Того же мнения придерживались такие представители военной бюрократии, как начальник штаба дислоцированной на Украине 2-й армии П. Д. Киселев и дежурный генерал Главного штаба А. А. Закревский, а также суровый «проконсул Кавказа» генерал А. П. Ермолов. Они считали, что если Александр I не поможет восставшим грекам и позволит султану учинить над ними жестокую расправу, то этим будет нанесен непоправимый удар престижу и влиянию России на Балканах. «Иностранные кабинеты, особенно английский...— писал друзьям Ермолов,— нас виновными терпеливостию и бездействием поставляют пред всеми народами в невыгодном виде. Кончится тем, что в греках, нам приверженных, оставим мы справедливое на нас озлобление!» ’.

Конечно, названные генералы оставались убежденными монархистами и признавали необходимость борьбы с революционной опасностью в европейском масштабе, но их возмущало, что царские министры не умеют сочетать верность принципам Священного союза с защитой государственных интересов России. Закревский с горечью отмечал в одном из писем П. Д. Киселеву: «У нас столбы государства нимало не заботятся о пользе России» 1 2. Он нарочно употреблял слово «столбы», а не обычное в этих случаях высокопарное «столпы», чтобы подчеркнуть этим свое презрение к тем, кто направлял внешнюю политику империи.

Противоположную позицию в отношении греческого вопроса занимали представители новой, «мундирной» знати, выкормыши всесильного Аракчеева и выслужившиеся наемники, преимущественно из немецких баронов. Среди них выделялись начальник Главного штаба И. И. Дибич, министры Е. Ф. Канкрин и П. А. Клейнмихель, будущий шеф жандармов А. X. Бенкендорф и им подобные. Они были равнодушны к жалобам южно-русских помещиков. Их собственные имения в большинстве случаев находились в северо-западных губерниях и экономически тяготели к балтийским, а не к черноморским портам. Родственные узы и фамильные традиции связывали их с немецким дворянством. Лютеранская религия, которую они исповедовали, также заставляла их придерживаться западной ориентации и с полным безразличием и равнодушием относиться к лозунгу о восстановлении православного креста над обращенным турками в мечеть византийским храмом св. Софии в Константинополе. Отсюда понятно, почему курс Нессельроде на тесное содружество царя с монархами Австрии и Пруссии казался им единственно правильным, а все, что мешало этому курсу, — подлежащим осуждению. Александру I среди прочих сведений, разумеется, докладывали и о разговорах, которые ведутся в столичных салонах и кабинетах титулованных вельмож и военачальников. Он знал о наличии среди сановной знати двух мнений о внешнеполитическом курсе его правительства, но продолжал колебаться. Как один из лидеров Священного союза он должен был поддерживать карательные меры султана против восставших греков, но как первый помещик Российской империи он обязан был обеспечить свободу навигации через черноморские проливы. Он понимал, что можно воспользоваться событиями в Греции для укрепления русского влияния на Балканах, а пренебрежение интересами греков нанесет ему ущерб.