Русско-турецкая война 1827-28 года

Еще 7 октября 1826 г. в пограничном приднестровском городке Аккермане (ныне Белгород-Днестровский) была подписана русско-турецкая конвенция, восстанавливавшая в силе все прежние трактаты и соглашения, заключенные между Россией и Турцией. Однако в тексте Аккерманской конвенции ничего не было сказано о греческой проблеме, продолжавшей живо интересовать русскую дипломатию.

При всем своем отрицательном отношении к восставшим грекам как к «мятежникам» Николай I понимал, что их поражение может сильно подорвать его политический престиж в глазах балканских христиан. Поэтому он явно стремился реализовать условия Петербургского протокола, позволявшие ему предпринять общие с Англией или единоличные меры против султана.

Летом 1827 г. Каннинг попытался еще раз связать царю руки особой конвенцией, заключенной между представителями Англии и России в Лондоне с целью «умиротворения Греции». Вскоре к ней присоединилась и Франция. Однако Лондонская конвенция была тотчас использована царской дипломатией для дипломатического давления на правительство султана, поскольку оно отвергло посредничество трех держав по греческому вопросу (в секретном приложении к конвенции предусматривалось применение в этом случае «принудительных мер» против Турции).

Демарш трех держав был подкреплен отправкой к берегам Греции соединенной англо-русско-французской эскадры. Действия турецко-египетского командования привели к столкновению этой эскадры с военно-морскими силами Турции и Египта. Когда союзные корабли вошли 20 октября 1827 г. в На-варинскую бухту, стоявшие там турецкие корабли открыли огонь. В завязавшемся морском сражении главные силы турецко-египетского флота были уничтожены.

Султан Махмуд II потребовал материальной компенсации. Послы Англии и Франции старались его успокоить. Австрийский посол убеждал его не уступать ни на шаг в греческом вопросе. Это поощрило султана к выступлению против России, которую он считал главной виновницей и Наваринской битвы, и греческого восстания. 18 декабря 1827 г. он официально объявил об одностороннем расторжении Аккерманской конвенции и всех ранее заключенных с Россией договоров, призвав всех мусульман к «священной войне». Одновременно русские подданные были подвергнуты в Турции преследованиям. Многих из них бросили в тюрьму, конфисковав имущество и лишив права защиты.

До получения известий от Паскевича о заключении Туркман-чайского мира с Ираном Николай I воздерживался от военных действий. Убедившись, что левый фланг русских войск в Закавказье защищен, он решил принять вызов, брошенный султаном. 14 апреля 1828 г. в Петербурге был обнародован царский манифест о начале войны с Турцией. В тот же день Нессельроде разослал по всем европейским столицам особую декларацию, в которой подчеркивалось, что, «прибегая с прискорбием» к войне как «к последнему средству удовлетворения», Россия «не умышляет разрушения» Турецкой империи. Подобными заверениями царь надеялся успокоить западные державы и обеспечить их нейтралитет.

Но никакими оговорками и обещаниями царские дипломаты пе могли приобрести симпатии правящих кругов Англии и Австрии, которые не желали допустить ослабления Турецкой империи, усматривая в ней противовес России. Ливен доносил из Лондона, что, когда он зачитал герцогу Веллингтону полученную из Петербурга декларацию относительно войны с Турцией, «черты последнего видимо исказились под впечатлением худо скрываемого гнева». Герцог заявил, что «отныне не может быть речи об общих действиях Англии и Франции с Россиею»

Руководствуясь правилом—«Победителей не судят!», Николай I надеялся избежать внешнеполитических осложнений завершением войны с Турцией в течение одной летней кампании. По плану царских военачальников, к 1 августа русская армия, перейдя Балканские горы, должна была уже вступить в Константинополь. Однако эти расчеты не оправдались.

Осада придунайской крепости Браилов сковала главные силы русской армии на целых пять недель. Почти месяц они оставались в бездействии в болотах Добруджи. Затем главнокомандующий на Балканском театре войны дряхлый фельдмаршал Витгенштейн выделил часть своей армии для осады Силистрии, другую часть направил к Шумле, а то, что осталось, сосредоточил под Варной. В результате нигде не удалось достигнуть серьезного успеха. Только поздней осенью ценой больших усилий была взята, наконец, Варна. Но до Константинополя было еще очень далеко, а Балканские горы уже покрылись снегом. Витгенштейну ничего не оставалось, как отвести главные силы своей армии на зимовку в Валахию.

На Кавказском театре войны успехи были более значительными. Взломав всю систему турецких пограничных крепостей, русские войска овладели Карсом, Ахалцихом, Ваязетом. На Черноморском побережье были взяты Анапа и Поти. Объяснялось это не стратегическим искусством главнокомандующего И. Ф. Паскевича, а высокими боевыми качествами войск Отдельного Кавказского корпуса, сформированного в 1817 г. А. П. Ермоловым. Спаянные многолетней боевой дружбой, они обладали большим опытом ведения войны в горных условиях, имели волевых командиров, воспитанных в духе суворовских традиций, среди которых было немало сосланных на Кавказ декабристов, составлявших цвет русского офицерства того времени. «Только со здешними, забывшими о мирной жизни войсками, приготовленными к победам, удаются подобные предприятия»,— писал один из участников штурма Карса, разжалованный в солдаты декабрист Е. Е. Лачинов.

Войска Отдельного Кавказского корпуса были менее затронуты тлетворным влиянием аракчеевщины. Здесь смело отказывались от принципов линейпой тактики, широко применялись ротные каре и колонны в сочетании с рассыпанными в цепь стрелками. Иначе и немыслимо было маневрировать и успешно вести бой в лесистых горах и в тесных ущельях.

К сентябрю 1828 г. перед войсками Отдельного Кавказского корпуса открылся путь к главному центру Западной Армении — Эрзеруму. Горные перевалы еще были свободны от снега, а в долинах стояло настоящее знойное лето. Тем не менее Паскевич поспешил отвести войска на зимовку в Грузию, оставив в занятых крепостях лишь небольшие гарнизоны. Эта странная поспешность не была обусловлена ни стратегическими соображениями, ни метеорологическими условиями.

Дело в том, что если Паскевич и сделал блестящую карьеру, в 45 лет став фельдмаршалом и обладателем графского титула, то это объяснялось отнюдь не полководческими его способностями и не боевыми заслугами, а главным образом личными симпатиями, которые питал к нему Николай I, служивший под его командованием еще в бытность наследником престола. Когда кто-то из соседних провинциальных помещиков, желая польстить отцу Паскевича, восторгался «гениальностью» его сына, этот небогатый украинский шляхтич, лукаво усмехнувшись, заметил: «Що гений, то не гений, а що везе, то везе...»

В глубине души и сам молодой фельдмаршал сознавал это. Потому он и старался избегать рискованных шагов, могущих повредить его репутации. В области стратегии это приводило Паскевича к излишней осмотрительности, неоправданной медлительности, боязни смелых маневров и решительных сражений. В результате открывшиеся перед русскими войсками возможности не были использованы командованием и на Кавказском театре.

Неудачный для России ход летней кампании 1828 г. за Дунаем был с удовлетворением отмечен в европейских столицах. Враждебные России зарубежные деятели оживились. Правительство Австрии оказывало прямую военную помощь султану, отправляя в Турцию оружие, боеприпасы и продовольствие. В пограничных с Россией областях Галиции и Венгрии концентрировались австрийские вооруженные силы. В декабре 1828 г. Меттерних выступил с предложением созвать международный конгресс для обсуждения вопроса об «умиротворении Востока». Это было открытым призывом к коллективному вмешательству западных держав в русско-турецкую войну.

Преднамеренно преуменьшая военные возможности царской России, австрийский канцлер в льстивых выражениях восхвалял военную мощь Англии. «Россия оказалась слабее, чем о ней думали,— отмечал он.— Англия может причинить много зла России, а Россия не может отплатить Англии тем же». Заверяя английских дипломатов в искренности своих симпатий, австрийский канцлер ссылался на «старый и естественный союз», будто бы существующий между Лондоном и Веной, хотя никакого союзного договора между ними тогда не существовало, и оба правительства объединяла только боязнь дальнейшего усиления России на Востоке.

В Париже и Берлине предложение Меттерниха не встретило сочувствия. Однако французское правительство поспешило высадить на юге Греции десантный корпус под командованием маркиза Мезона, чтобы создать там противовес распространению русского влияния. Британские дипломаты начали энергично сколачивать антирусский блок на Среднем Востоке, склоняя к союзу с султаном Фетх-Али-шаха. Когда русский посланник в Тегеране А. С. Грибоедов стал противодействовать агрессивным замыслам британских резидентов, убеждая шаха строго выполнять условия Туркманчайского мира и не поддаваться враждебным России влияниям, состоявшие на жалованье у английской миссии зять шаха Аллаяр-хан и глава иранского духовенства муджтехид Мирза-Масих организовали нападение толпы фанатиков на русское посольство. В результате этого спровоцированного английскими агентами нападения были зверски убиты сам Грибоедов и почти все его сотрудники.

Стараясь еще более обострить русско-иранский конфликт, турецкие военачальники не без влияния посещавших Эрзерум британских дипломатов предприняли в феврале 1829 г. контрнаступление на ахалцихском направлении с целью вторжения через Боржомское ущелье в Грузию. Однако небольшой русский гарнизон Ахалцихской крепости в течение 12 дней сдерживал врага и тем позволил вспомогательному русскому отряду под командованием ссыльного декабриста И. Г. Бурцова совершить глубокий обходный маневр и атаковать противника с тыла. Это поражение турецких войск отрезвляюще подействовало на шаха. Он не решился возобновить войну с Россией и принес, хотя и с опозданием, официальные извинения по поводу тегеранской трагедии. Так вслед за неудачной попыткой создать антирусскую коалицию в Европе потерпела крах и попытка сколотить антирусский блок на Среднем Востоке.

Летом 1829 г. русская армия преодолела Балканский хребет и, опрокидывая заслоны врага, вышла в долину Марицы. Овладев Адрианополем, русские авангарды достигли затем рубежей, отстоявших всего на 60 км от турецкой столицы. В то же время на Кавказском театре русские войска заняли Эрзерум и подошли к Трапезунду.

Опасаясь новых международных осложнений, неизбежных при явно враждебной позиции Австрии и Англии, Николай I не решился отдать приказ о занятии Константинополя. Созданный им секретный комитет из самых влиятельных сановников под председательством В. П. Кочубея пришел к выводу, что этого делать не следует, ибо «выгоды сохранения Оттоманской империи в Европе превышают его невыгоды». Однако, комитет предупреждал о необходимости принять «самые энергические меры, чтобы вход в Черное море не был захвачен какой-либо великою державою».

2(14) сентября 1829 г. в Адрианополе был подписан мирный договор между Россией и Турцией. Иностранные дипломаты были поражены умеренностью территориальных претензий русской делегации. К России отошла лишь дельта Дуная, а на Кавказе — береговая полоса от Анапы до Поти (включая присоединенное к России еще по Бухарестскому миру 1812 г. побережье Абхазии и Мегрелии) и Ахалцихская область.

Зато в мирном трактате были особо оговорены обязательства султана по отношению к балканским народам: расширена автономия Сербии и Дунайских княжеств и предусмотрена широкая внутренняя автономия для Греции. Полгода спустя Греция была провозглашена независимым государством. Таким образом, Адрианопольский мир был важной вехой на пути национального освобождения балканских народов, царское правительство в данном случае добивалось укрепления на Балканах своего политического влияния. Создание там национальных государств отвечало интересам России, ослабляя султанскую империю.

Разумеется, в Лондоне и Вене Адрианопольский мир был встречен с нескрываемой враждебностью. Ливен доносил царю, что преемник Каннинга лорд Абердин разговаривает в таком тоне, что со дня на день можно ожидать разрыва дипломатических сношений. До разрыва дело не дошло, но британская нота протеста была направлена в Петербург. В ней говорилось, что расширение границ России на Кавказе «нарушает европейское равновесие». В ответной русской ноте довольно остроумно было сказано, что если присоединением Ахалциха и Анапы «Россия нарушила европейское равновесие, то английское правительство своими завоеваниями в Индии... систематически его нарушало»

Венский кабинет официально не протестовал. Но Меттерних с досадой назвал Адрианопольский мир «несчастьем», а австрийский военный министр Радецкий заявил, что в результате русских военных успехов на Балканах Австрия «низведена на положение государства второго разряда». Конечно, подобные заявления имели по меньшей мере пропагандистский, если не сказать провокационный, характер. Однако они отражали один неопровержимый факт: попытки использовать начавшийся в 1821 г. восточный кризис в целях ослабления позиций России на международной арене потерпели полный провал.