Россия в системе международных отношении (1815—1849 ГГ.). Расстановка сил на международной арене после Венского конгресса

Та система международных отношений, какая сложилась после крушения в 1814—1815 гг. наполеоновской империи, сохранилась вплоть до Крымской войны 1853—-1856 гг. 40 лет, отделявшие эти два события, были ознаменованы в истории Европы дальнейшими успехами промышленного капитализма.

Но экономическому и социальному прогрессу по-прежнему мешали ржавые цепи отживших феодальных порядков. Самодержавие монархов и сословные привилегии дворянской аристократии тормозили процесс национальной консолидации народов. Ломка переживших себя абсолютистско-феодальных учреждений становилась в связи с этим насущной исторической необходимостью.

Стремясь к власти, молодая буржуазия старалась использовать борьбу трудящихся масс против феодального гнета. То была эпоха широких буржуазно-демократических, и, в частности, буржуазно-национальных движений. Деятели феодальной реакции всеми силами противоборствовали этим движениям, но провозглашенная на Венском конгрессе 1815 г. программа реставрации старых режимов оказалась практически неосуществимой. Повернуть вспять колесо истории было невозможно.

Однако в распоряжении врагов демократии и прогресса находились все могущественные средства подавления народного протеста — бюрократия, полиция, армия; пресса, школа и церковь воспитывали массы в соответствующем духе. Сохранению господства аристократии помогало и то, что пролетариат тогда еще не мог стать подлинным руководителем освободительных движений, а буржуазия из страха перед этими движениями все более утрачивала былую революционность и склонялась к соглашению с дворянством и монархами.

Три державы играли в то время руководящую роль в международной политической жизни — Англия, Россия и Австрия. Царская Россия в силу своей исторической отсталости в меньшей степени испытывала влияние коренного противоречия эпохи — между развивавшимся капитализмом и обреченным на гибель феодальным строем. Это позволяло русскому царизму решительнее выступать против прогрессивных общественных сил не только в своей стране, но и на международной арене. Усилению политического влияния России способствовало также ее военное могущество. Победы русского оружия в борьбе против наполеоновской коалиции надолго остались в памяти народов и правителей Европы и укрепили международные позиции царизма.

В действительности, и в России, несмотря на казавшуюся незыблемость крепостного строя, нарастало освободительное движение. Борьба с революционной опасностью в международном масштабе полностью отвечала коренным интересам русского дворянства и была прямым продолжением реакционной внутренней политики царского правительства.

Царизм являлся жандармом Европы, но он не был единственным оплотом европейской реакции. Простиравшаяся от Альпийских хребтов до предгорий Карпат Австрийская империя держала в угнетении чехов, словаков, украинцев, поляков, румын, венгров и южных славян. Правившие ею Габсбурги были палачами венгерской и итальянской революций. Французские короли выступали в роли душителей восставшего испанского народа. Прусские бароны помогали царю подавлять восстания в Польше. Буржуазно-аристократическая Англия была, но выражению основоположников марксизма, скалой, о которую не раз разбивались волны европейских революций, хотя британские дипломаты и умели искусно скрывать свои реакционные устремления под маской либерализма.

Основой созданного в 1815 г. Священного союза служило сотрудничество Австрии, Пруссии и России, но в борьбе против народных движений правительства этих стран неизменно пользовались активной поддержкой руководящих деятелей Англии и Франции.

Однако Священный союз далеко не был настоящим содружеством, а лагерь международной реакции не отличался прочным единством и монолитностью. Между союзниками имелись глубокие противоречия. В Лондоне опасались дальнейшего роста международного влияния России и ее экспансии в направлении восточных рынков. В Вене с тревогой следили за растущим тяготением к России славянских народов. В Берлине считали Россию главным препятствием на пути объединения германских земель под главенством прусского короля. Вопрос об объединении Германии служил также яблоком раздора между Пруссией и Австрией. Французская дипломатия готова была всегда использовать противоречия в стане союзников для восстановления своего политического влияния в странах Западной и Южной Европы. Англичане ревниво следили за дипломатическими маневрами французского правительства, его территориальными притязаниями и восстановлением положения Франции, как «морской державы».

Что касается русского царизма, то он стремился, опираясь на самый тесный союз с Австрией и Пруссией, изолировать Францию и нейтрализовать Англию. Однако, убеждаясь в недостаточной преданности своих ближайших союзников, царская дипломатия иногда вынуждена была отклоняться от традиционного политического курса и искать повода для сближения с Англией и Францией. Все эти колебания в конечном счете отражали непрочность и историческую обреченность системы международных отношений, закрепленной дипломатическими актами Венского конгресса.

Священный союз и англо-русское соперничество

Как только где-нибудь возникала опасность революционных потрясений или угроза существованию «венской системы» международных отношений, участники Священного союза тотчас собирались, чтобы наметить план совместных действий. Из Вены приезжал надменный и двуличный австрийский канцлер Меттерних. Из Берлина прибывал тупой и трусоватый прусский король Фридрих-Вильгельм III. Из Петербурга за тысячи верст спешил император Александр I, о котором юный Пушкин писал, что он уже не царь, не полководец, а всего-навсего «...коллежский асессор но части иностранных дел». Вслед за ними появлялись одетые в пестрые мундиры и увешанные бесчисленными орденами и медалями другие феодальные монархи. Их немало было тогда на Европейском континенте — в одной Германии насчитывалось больше трех десятков королей, герцогов и князей.

Непременным участником конгрессов Священного союза был также руководитель британской внешней политики лорд Кэстльри, самоуверенный и упрямый, заслуживший от царя нелестную характеристику «холодного педанта». Кэстльри не ограничивался на международных конгрессах ролью бесстрастного наблюдателя, но, напротив, активно участвовал в обсуждении самых злободневных политических проблем.

Сокрушив своего опасного соперника — Францию и обеспечив для себя монопольное положение на мировом рынке и морских торговых путях, старая Англия гордо противостояла в те годы политически раздробленной и ослабленной многолетними войнами континентальной Европе. Не без основания она рассчитывала играть ведущую роль в европейской политике.

«Венская система», парализовавшая буржуазную Францию и оставившая расчлененными Италию и Германию, была выгодна английской буржуазии тем, что исключала возможность создания на континенте сильных национальных государств. Поэтому британские дипломаты ратовали за сохранение этой системы. Участие в конгрессах Священного союза без формального присоединения к этой организации позволяло им постоянно вмешиваться в европейские дела. Они старались превратить Священный союз в орудие своего политического влияния на континенте. Только сопротивление русской дипломатии мешало им осуществить это намерение.

Англо-русское соперничество после крушения наполеоновской империи резко обострилось. Россия была единственной державой, способной противиться притязаниям Англии на преобладающее влияние в Европе. По существу каждый конгресс Священного союза превращался в арену единоборства русской и английской дипломатии.

Конечно, революция в равной степени была ненавистна и русскому царю, и английскому лорду Кэстльри. Но одобряя в принципе борьбу против «революционной гидры», каждый из них предпочитал такую контрреволюционную акцию, осуществление которой не могло бы усилить политическую позицию соперника.

Когда на первом конгрессе Священного союза в 1818 г. в старинном немецком городке Аахен Александр I предложил монархам собираться для взаимной консультации не от случая к случаю, а регулярно, Кэстльри решительно выступил против этого предложения. Слишком тесное единение континентальных монархов и сплочение их вокруг русского императора представлялись ему опасным для британских интересов. Он добился отклонения выдвинутой царем идеи постоянного совета монархов. Это настолько сильно задело русскую дипломатию, что даже известный своей приторной любезностью и обходительностью Александр I вышел из себя и в порыве гнева, не мешкая, решил было ехать в Лондон жаловаться на Кэстльри английскому принцу-регенту Георгу. Едва его уговорили не предпринимать этого рискованного путешествия, чтобы не нарваться в британской столице на новые неприятности.

Зато вскоре на том же конгрессе царю удалось взять реванш. Французский премьер-министр от имени короля Людовика XVIII поставил вопрос о выводе иностранных оккупационных войск из Франции и включении последней в сообщество Священного союза. Этим министром был герцог Ришелье» который в 1803—1814 гг. занимал должность губернатора в Одессе. Александр I поддержал своего старого знакомого вопреки ожесточенному сопротивлению Кэстльри, боявшемуся восстановления французского могущества. Царь поступил так. разумеется, не из личных симпатий к Эммануилу Ришелье, но для того, чтобы создать в лице французского королевства противовес Англии на море и в Европе и тем противодействовать английскому влиянию на континенте. Просьба Ришелье была удовлетворена. Французский король стал полноправным членом Священного союза.

Поздней осенью 1820 г. европейские монархи и их дипломатические советники вновь собрались вместе, на этот раз в Троп-пау. Этот небольшой австрийский городок не случайно был удостоен столь высокой чести. Недалеко за Альпийскими хребтами грохотали раскаты революционной грозы, разразившейся над странами европейского Средиземноморья. Защитники «венской системы» и рыцари легитимизма были в тревоге. Они намеревались быстро договориться о мерах для подавления восстаний, вспыхнувших в Италии и Испании.

Для того чтобы придать своим полицейским действиям видимость законности, участники Священного союза выработали особую конвенцию о праве вооруженного вмешательства во внутренние дела любой страны, которой угрожает революция. Один лишь Роберт Кэстльри с присущей ему резкостью выступил против заключения такой конвенции. Он опасался, что континентальные монархи, прежде всего русский император, постараются использовать подобную конвенцию для расширения сфер своего влияния в Европе. Когда же конвенция, обосновывавшая законность контрреволюционных действий, все-таки была по настоянию Александра I и Меттерниха принята, Кэстльри стал возражать против коллективного вмешательства держав в итальянские дела. Он считал, что для подавления революции в Италии достаточно одних австрийских войск. «Пусть только Австрия ведет войну»,— заявлял он. После длительной дискуссии ему удалось добиться принятия конгрессом такого решения *.

Весной 1821 г. австрийские войска вторглись в Италию и задушили итальянскую революцию.

Спустя два года, на конгрессе в Вероне, Александр I и Мет-терних поддержали инициативу французского короля, предложившего послать его войска в охваченную революционным пожаром Испанию. «Мой меч к услугам Франции!» — патетически воскликнул при этом царь. Именно этого и боялись в Лондоне. Франко-русский союз и появление русских на Пиренейском полуострове менее всего устраивали тогда британскую дипломатию.

Лорда Кэстльри к тому времени уже не было в живых: в припадке помешательства он перерезал себе горло перочинным ножом. На Веронском конгрессе в 1822 г. Англию представлял уже не Кэстльри, а герцог Артур Веллингтон, носивший звание фельдмаршала (когда-то он командовал английскими войсками, действовавшими против французов в Испании и Португалии, а позднее— в Бельгии, под Ватерлоо). Однако не только военные подвиги украшали биографию этого английского аристократа. На его совести были беспощадное истребление местного населения в заморских колониях и жестокая расправа с манчестерскими рабочими на родине. Веллингтон импонировал феодальным монархам, но как дипломат он раздражал некоторых из них своим упрямством и несговорчивостью. Еще более твердо и последовательно, чем Кэстльри, старый фельдмаршал проводил ту же самую политическую линию, что и его предшественник, решительно возражая против введения французских войск в Испанию и тем более против отправки их за океан, в испанские колонии в Латинской Америке. В конце концов Веллингтону удалось добиться только полупобеды. Идея французской интервенции в Испанию получила на Веронском конгрессе одобрение, но в Латинскую Америку французские войска решено было не посылать.

Так на каждом международном конгрессе давало себя знать англо-русское соперничество, основой которого была борьба между Россией и Англией за преобладающее влияние в Европе. Сопротивление русской дипломатии мешало превратить континентальных монархов в сателлитов Британской империи. Но, с другой стороны, постоянная оппозиция английских делегатов на конгрессах Священного союза не позволяла царизму расширить сферу своего политического влияния в Европе.

Английская буржуазия вскоре проявила склонность поддерживать национально-освободительные движения там, где их победа давала шансы на укрепление английского влияния и расширение английской торговли. Так было, например, в Латинской Америке, куда испанские колонизаторы старались английский капитал не допускать. Таким образом, английская буржуазия частично отходит от принципов Священного союза.

Но то же самое происходило и с русской политикой. Помогая французам и австрийцам душить революцию в Испании и Италии, царское правительство, под влиянием своих реальных интересов иначе относилось к борьбе угнетенных подданных Османской империи. Официально это различие облекалось в поддержку христиан против мусульман. Фактически же султанская империя была давним противником Российской. У русского правительства и у угнетенных народов Балканского полуострова был общий враг — империя турецкого султана.

Что касается Англии, то новая политика проявилась особенно сильно после того, как Джордж Каннинг занял после смерти Кэетльри пост статс-секретаря по иностранным делам.

Буржуазные историки всячески идеализируют Каннинга, усердно гримируя его под либерала. На самом деле Каннинг принадлежал к числу убежденных консерваторов. Однако он отличался от других консервативных английских деятелей политической дальновидностью и известной широтой кругозора. В принципе Каннинг, конечно, был сторонником сохранения «венской системы», но ему несвойственно было догматическое отношение к ней, характерное для идеологов феодальной аристократии, выступавших с позиций легитимизма. Он допускал возможность известных изменений в этой системе соответственно «духу времени».

Каннинг был одним из немногих консервативных деятелей, понимавших историческую обреченность таких феодальных государств, какими были сложившиеся еще в период средневековья Испанская, Австрийская и Турецкая империи. Поэтому в тех случаях, когда силы прогресса явно брали верх над силами реакции, он легко изменял догматам легитимизма. Для него было ясно, что возникавшие на обломках старых империй новые государства будут нуждаться в денежных займах, товарах и кораблях, которые с выгодой для себя смогут предоставить им английские банкиры и промышленники. В этом смысле он лучше других британских дипломатов понимал интересы английской буржуазии, давно стремившейся к завоеванию обширных заокеанских и средиземноморских рынков. К тому же ему было важно представить Англию покровительницей малых стран и их защитницей от посягательств великих держав.

Самым последовательным приверженцем Священного союза оказалась Австрия. Когда в 1824 г. Меттерних предложил созвать новый международный конгресс для обсуждения вопроса о заокеанских колониях, отколовшихся от Испании, Каннинг заявил, что вопрос этот решен самой жизнью, и дал понять, что скоро установит с новыми латиноамериканскими республиками нормальные торговые и дипломатические сношения. Конгресс не состоялся, но в январе 1825 г. британское правительство действительно признало де-юре независимость Мексики, Великой Колумбии и Аргентины.

Столпы европейской феодальной реакции были потрясены «изменой» Каннинга. Меттерних назвал его «носителем идей революции». Однако после этого маневра британской дипломатии идея интервенции в Южную Америку утратила всякий смысл, и руководители Священного союза вынуждены были молчаливо примириться с этим.

Влияние Англии на ход международных дел заметно возросло. Едва ли не первым понял это Александр I, который стал зондировать почву для заключения сепаратного соглашения с Англией по Восточному вопросу. В свою очередь и Каннинг, наблюдавший за обострением русско-австрийских противоречий на Балканах, стал частым гостем в политическом салоне супруги русского посла в Лондоне княгини Дарьи Ливен. Ему важно было вовлечь Россию в орбиту британской политики, чтобы расколоть прикрытое полинявшим стягом христианского благочестия содружество трех континентальных монархов. «Англия идет к нам!»—удовлетворенно сообщал в Петербург кн. Ливен '. Он не понимал, что Каннинг протягивал царю руку только затем, чтобы повести его за собой. Сам Каннинг правильнее определял значение своего дипломатического маневра, когда говорил: «Я вызвал к жизни Новый Свет, чтобы изменить к выгоде Англии соотношение сил в Старом Свете!»

Таким образом, Священный союз в середине 20-х годов XIX в. переживал трудные времена. Но прежде чем он окончательно распался, силы европейской реакции еще раз столкнулись с силами прогресса.