Усиление социальных мотивов в народном творчестве в России в начале 19 века

Культурная жизнь дореформенной России не ограничивалась, разумеется, творческой деятельностью одной лишь дворянской и нарождавшейся разночинной интеллигенции. Думы и чаяния народа не только питали общественную мысль и творческий труд ученых, литераторов и художников, вдохновляя их на смелые свершения и неустанные поиски нового. Духовная жизнь и помыслы народных масс отражались и в тех культурных ценностях, какие были непосредственным результатом коллективной созидательной деятельности самих трудящихся.

Усиление градостроительства и оживление торговли и промышленности стимулировали развитие народного декоративного искусства. Дальнейшее развитие получили лучшие традиции русского художественного промысла. Особых успехов достигла, в частности, в первые десятилетия XIX в. резьба по дереву и камню.

Не только в городах, но и в деревнях получила распространение резная отделка фасадов жилых домов с применением выемчатой вырезки в глубь доски. Богатство и разнообразие резного узора стало характерной чертой изготовлявшихся по-прежнему в большом количестве предметов домашнего обихода, мебели, посуды. Благодаря токарному станку стало более совершенным качество обработки деревянных кубков, кружек, чашек, ложек, быстро вытеснявших старинную долбленую посуду. Богаче и замысловатее выглядела роспись по дереву. Довольно примитивный орнамент, которым удовлетворялись раньше северные — вологодские и архангельские — мастера, сменился более сложным, украшавшим изделия костромских, ярославских и нижегородских кустарей.

Знаменитые резчики по дереву из подмосковного села Богородского продолжали совершенствовать искусство деревянной скульптуры малых форм. Изготовляемые ими деревянные куклы изображали в сатирическом плане дворян, купцов, чиновников. В этом, несомненно, проявлялась антикрепостническая направленность творчества народных художников. Тематически близкими богородским куклам были статуэтки из фарфора, фаянса, терракоты, воспроизводившие в карикатурном виде образы тех же ненавистных трудовому народу господ и тунеядцев: помещиков, монахов, полицейских. Эти статуэтки получили в России того времени широкое распространение. Лучшие из них изготовлялись мастерами подмосковного села Гжель, блестяще освоившими технику тонкой майолики. Гжельская керамика отличалась тонкостью отделки и исключительным мастерством рисунка многоцветной росписи.

Широко известны мастера чугунного литья на Каслинском заводе, резьбой по камню славились уральские умельцы, особенно мастера Екатеринбургской гранильной фабрики. Художественно выполненные ими вазы и канделябры украшали дворцы петербургской знати. В 1802 г. была основана Колыван-ская гранильная фабрика на Алтае. Оттуда за тысячи километров везли на лошадях по санным путям массивные вазы, тяжелые колонны и камины, сделанные из монолитов яшмы и порфира. Более мелкие изделия из уральского малахита и сибирского нефрита — шкатулки и оправы для часов и зеркал — изготовлялись на расположенной неподалеку от столицы Петергофской гранильной фабрике. Там же было освоено производство мозаики из уральских цветных камней.

Та самая антикрепостническая тенденция, которая обнаруживалась порой в произведениях художественных народных промыслов, еще сильнее сказывалась в коллективном словесном творчестве широких народных масс. В период назревания кризиса крепостничества идея борьбы против социальной несправедливости все глубже проникала в сознание русского крестьянства. Поэтому именно в то время особенно популярны сказки, основным сюжетным узлом которых было столкновение интересов помещика и зависимого от него крестьянина. Таковы были, например, сказки «Барин и мужик», «Барин и плотник», «Сердитая барыня» и др. Обычно в этих сказках тупой самодур-барин противопоставлялся умному и ловкому человеку из народа. Это отражали иногда названия сказок: «Как мужик господ в дураках оставил», «Хитрый мужичок», «Как барин телился». Ненавистью к господам и обслуживавшим их чиновникам и духовенству пронизаны народные пословицы и поговорки: «Мужичьими мозолями бары сыты живут», «Хвали рожь в стогу, а барина в гробу*, «У попа глаза завидущие, руки загребущие», «Белые ручки чужие труды любят». В этих поговорках и пословицах находил свое концентрированное выражение весь социально-исторический опыт борьбы русского крестьянства против угнетателей.

Новым явлением в русском фольклоре XIX в. было резкое осуждение политики правительства в крестьянском вопросе. Сам царь еще не подвергался осуждению — «монархические иллюзии» продолжали затуманивать сознание патриархального крестьянства. Но царские сановники и прежде всего первый советчик царя Аракчеев были прочно пригвождены к позорному столбу метким народным словом. В песнях того времени Аракчеев неизменно выступал как жестокий эксплуататор и притеснитель трудового люда:

Ты, Ракчеев господин,

Всю Россию разорил,

Бедных людей прослезил,

Солдат гладом поморил...

Народные певцы разоблачали корыстолюбие и страсть к обогащению, характерные для этого временщика:

Ты, раз сукин сын, Ракчеев,

Вор, не русский человек!

Проживает, проедает наше жалованье...1

Решительному осуждению подвергалось такое важное для своего времени мероприятие внутренней политики царизма, как организация военных поселений. Государственные крестьяне, которым грозило зачисление в разряд военных поселян, остро чувствовали антинародный смысл этой крепостнической затеи. В одной из песен по этому поводу говорилось:

Жизнь в военном поселеньи —

Настоящее мученье,

Только не для всех.

Люди слезы проливают,

Зато власти наживают

Очень хорошо...

Повсюду в казенной деревне росло возмущение против рекрутчины. На севере России были сложены даже особые «завоен-ные плачи». Провожая назначенных в рекруты молодых парней, их матери и сестры проклинали «злодейскую службу государеву», расценивая ее как «зло великое несчастьице». Познакомившись потом с этими «плачами» по книге Е. В. Барсова «Причитания Северного края» (т. 2, ч. 2. М., 1882), В. И. Ленин подчеркнул процитированные строки. Он говорил, по свидетельству В. Д. Бонч-Бруевича, что «даже здесь, в этих скорбных „завоенных плачах..и то прорывается и ненависть, и свободное укорительное слово, призыв к борьбе сквозь слезы матерей, жен, невест, сестер». Ленин предлагал исследователям сравнить «эти „плачи“ над уходящими на службу с песнями тех же крестьян, которые убегали от помещика, от рекрутчины, от солдатчины и организовывали „понизовую вольницу11, собираясь на Волге, на Дону, в Новороссии, на Урале, в степях в особые ватаги, дружины, отряды, в вольные общества вольных людей. Тот же народ, а совсем другие песни, полные удали и отваги, смелые действия, смелый образ мыслей; постоянная готовность на восстание против дворян, попов, знати, царя, чиновников, купцов. Что же перерождало их? К чему они стремились? Как и за что боролись?.. И все это звучит в народной песне» 1.

Действительно, наряду с печальными песнями, оплакивающими горькую долю подневольного крестьянина, существовали и другие, полные революционного оптимизма народные песни. Давно отгремели раскаты крестьянской войны под водительством Степана Разина, не осталось в живых и активных участников восстания, возглавлявшегося Емельяном Пугачевым. Но по всей необъятной матушке-России, от берегов Студеного моря до Кавказских гор, пел народ песню «Сынок Разина», проникнутую глубокой верой в неизбежность освобождения трудового люда и страстной надеждой на скорое возвращение «батюшки-Степана» в качестве грозного мстителя за всех обиженных и угнетенных. А среди рабочих уральских горных заводов певались тогда же песни и слагались сказы о Пугачеве, которого народ называл «Орлом-Соколом», о хранительнице пугачевских кладов «девке-Азовке», ожидающей где-то в горно-лесистых дебрях возвращения своего атамана. И во всем этом проявлялось неугасимое стремление народных масс к свободе и социальной справедливости, к свержению крепостного гнета и власти дворян-помещиков.

Новые ноты слышались в предреформенный период даже в бытовых и лирических песнях. В них чаще, чем прежде, фигурировали люди горькой судьбы, жертвы барского или полицейского произвола. Но зато и чаще звучали в них мотивы социального протеста против крепостного права дворян и бесправия трудящихся. Даже фольклорные варианты некоторых романсов становились популярной народной песней потому, что и в них находила отражение обличительная тенденция. Такова была, например, необычайно широко распространившаяся по необъятной России песня «Вот мчится тройка удалая». Кто только не напевал ее, кто не кипел возмущением, повторяя ее заключительную фразу о «злых людях», которые «разрознили сердца»? Но немногие знали, что в основе ее лежала мелодия романса, написанного И. А. Рупиным на слова Федора Глинки.

Характерно, что, несмотря на издание стихотворений известных поэтов и распространение романсов, сочиненных талантливыми композиторами, народная песня продолжала жить и звучать повсюду. «Покажите мне народ, у которого бы больше было песен,— писал Н. В. Гоголь.— Наша Украйна звенит песнями. По Волге, от верховья до моря, на всей веренице влекущихся барок заливаются бурлацкие песни. Под песни рубятся из сосновых бревен избы по всей Руси. Под песни мечутся из рук в руки кирпичи, и как грибы вырастают города... Все дорожное, дворянство и недворянство, летит под песни ямщиков...» Песня служила народу утешением. Песня вдохновляла его на борьбу. Песня облегчала ему совершение трудового подвига в деле освоения широчайших просторов степных и таежных районов великой русской равнины.

Устное народное творчество отражало общественную психологию трудящихся масс, придавленных крепостным гнетом и скованных патриархальными пережитками, религиозными предрассудками, вековыми суевериями. Поэтому песни, сказы, пословицы содержали в себе нередко противоречивые моменты. Одни из них характеризовали вчерашний день патриархальной деревни, другие — ее будущее. Одни отражали слабые стороны крестьянской общественной психологии, другие — ее сильные стороны. Важно отметить, что по мере обострения классовой борьбы в дореформенной Госсии и расширения освободительного движения за счет включения в него промышленных рабочих и городской бедноты социальные мотивы народного творчества усиливались, а его прогрессивные тенденции возрастали. И это, конечно, отражало определенные сдвиги, происходившие в то время в миропонимании народных масс, еще не озаренном светом политических идей, но тем не менее изменявшемся в направлении, открывавшем возможность восприятия их в будущем. Доказательством этого были участившиеся случаи выступлений вольнодумцев из народа с критикой крепостного строя и политики царизма.

Еще в 20-х годах XIX в. крепостной крестьянин Андрей Лоцманов призывал к освобождению африканских рабов, не забывая, конечно, при этом о своих порабощенных соотечественниках. Недаром ему пришла в голову мысль об организации тайного антикрепостнического общества. Современником Лоц-манова был выходец из подольских крестьян Павел Выгодов-ский (Дунцов), принятый в 1825 г. в Общество соединенных славян. Разделив трагическую судьбу декабристов, он и в Сибири продолжал вести революционную пропаганду, за что спустя 30 лет, в 1855 г., вновь был судим, наказан плетьми и сослан в отдаленные местности Иркутской губернии.

В 1849 г. был арестован и брошен в каземат Шлиссельбург-ской крепости бывший крепостной крестьянин Семен Олейни-чук, читавший украинским крестьянам свой «Исторический рассказ», содержавший острую критику крепостного права. К числу этих крестьян следует отнести и автора повести в стихах «Вести о России». Как явствует из текста этого трактата, автору его было свойственно стремление преодолеть черты наивного монархизма, характерного для патриархального крестьянства *.

Так, несмотря на идейную ограниченность сознания крестьянских масс и незрелость их социальных идеалов, еще в дореформенный период намечались творческие контакты между духовной жизнью народа и передовыми философскими и политическими воззрениями эпохи.