Подъем крестьянского и революционно-демократического движения (1861—1863 гг.). Отношение современников к реформе

Несмотря на официальные славословия и торжественные молебны, отношение к обнародованной реформе было далеко не однородным. Крепостники открыто осуждали реформу и надеялись, что она будет «исправлена» в соответствии с требованиями дворянства. Известную опору этим надеждам давала политика самого правительства: в апреле Н. А. Милютин и его покровитель министр С. С. Ланской получили неожиданную отставку и были заменены ставленником крепостников П. А. Валуевым. Это был убежденный защитник сословно-дворянских привилегий; среди бездарных сановников Александра II он выделялся умом, образованием и даром слова, но соображения личной карьеры ставил выше общественных интересов. Высокомерный и самоуверенный, Валуев умело использовал свои придворные связи и, учитывая непрерывные колебания Александра II, искусно приспособлялся к мнениям «высшего общества». «Дума русского» снискала ему репутацию либерала, но дальнейшая служба под начальством М. Н. Муравьева и резкая критика Редакционных комиссий вернули ему благоволение реакционной аристократии. Теперь Валуев был призван проводить в жизнь милютинскую реформу, и крепостнически настроенные помещики были убеждены, что он вполне сумеет оправдать свое назначение. 

Либералы встретили реформу восторженным ликованием; они восхваляли инициативу и твердость Александра II, хотя критиковали сохранение временнообязанных отношений и отсрочку выкупной операции на неопределенное время.

Совершенно иначе были настроены революционные демократы. Правда, при первом впечатлении от чтения манифеста Герцен приветствовал Александра II как «царя-освободителя», но затем, после пристального изучения «Положений» 19 февраля, Герцен и Огарев убедились, насколько призрачно объявленное освобождение крестьян. Огарев тогда же разоблачил реакционные стороны реформы в подробной статье «Разбор нового крепостного права». «Современник» ответил на опубликование реформы полным молчанием: Чернышевскому и его соратникам было ясно, что она несет крестьянству новые бедствия и страдания, что очередная задача народа — свержение самодержавной власти и демократическое решение крестьянского вопроса.

Крестьяне надеялись, что долгожданный царский закон обеспечит им полную хозяйственную и личную независимость от барина. Слушая чтение и официальное толкование актов 19 февраля, крестьяне не могли понять кричащего противоречия между провозглашением свободы, с одной стороны, и сохранением барщины, оброка и власти помещика — с другой. Объявление всей земли собственностью помещиков грозило в глазах крестьян отобранием их прежних наделов, несправедливым присвоением «божьей земли» паразитами-дворянами. Тяжелый юридический язык законодательных актов был непонятен деревне; она не верила ни царским флигель-адъютантам, командированным во все губернии, ни предводителям дворянства, ни земским исправникам; охваченная страстной жаждой найти настоящую, «чистую» волю, она выискивала таких чтецов, толкования которых отвечали ее затаенным чаяниям, прислушивалась к голосам деревенских грамотеев, сельских священников, дьячков или случайных прохожих. Везде и всюду читали и толковали манифест и «Положения» по-своему, но одно было ясно крестьянству: если объявлена свобода,— значит, не может быть прежней постылой барщины, не может оставаться прежняя власть бурмистра, управляющего, помещика. Повсеместно, не сговариваясь, крестьяне прекращали отбывать крепостные повинности, не выходили на барщину, не платили оброка, не слушали увещаний и угроз начальства.