Взрыв крестьянского протеста после отмены крепостного права

За первые пять месяцев 1861 г. количество массовых крестьянских выступлений и вызовов военной силы для их подавления выросло до небывалой цифры. По подсчетам, первых было 1370, вторых — 718'. Донесения о крестьянских «бунтах» приходили из” всех губерний Европейской России. Местами волнения принимали бурный характер и становились предметом правительственных сообщений и обсуждения в печати.

Крестьянское движение после 19 февраля приняло наибольший размах в черноземных губерниях, где земельный вопрос стоял особенно остро, а крестьяне были чрезмерно обременены барщинными повинностями. В начале апреля 1861 г. в районе селения Бездна Спасского уезда Казанской губернии образовался центр массового крестьянского протеста, охватившего около 100 деревень. Сюда собирались конные и пешие крестьяне не только из Спасского уезда, но также из смежных районов, не исключая Самарской и Симбирской губерний. Здесь толковал «Положения» 19 февраля ходокам из близких и отдаленных мест крестьянин-сектант Антон Петров, тихий и скромный на вид, но убежденный и страстный в своей агитации, отвечавшей крестьянским надеждам и чаяниям: «помещику земли — горы да долы, овраги да дороги, и песок да камыш, лесу им ни прута. Переступит он шаг с своей земли,— гони добрым словом, не послушался — секи ему голову, получишь от царя награду». Антон Петров убеждал крестьян не выходить на работу, не слушать ни господ, ни попов, ни чиновников, добиваться истинной воли, а она не будет разыскана, «пока не прольется много крови христианской» '. В Бездне и прилегающих деревнях собрались тысячи крестьян. Кругом слышались толки, что нужно «резать, вешать, рубить дворян топорами» 1 2. Исправник и предводитель дворянства были прогнаны из деревни, старосты и сотские заменены новыми выборными, которым доверял народ. Повсюду крестьяне расставили караулы, наблюдавшие за действиями местных чиновников.

Свитский генерал граф Апраксин, командированный Александром II в Казанскую губернию, двинул против крестьян несколько рот пехоты. Вокруг избы Антона Петрова стояла 5-тысячная толпа, готовая защищать правдивого, по ее мнению, толкователя царского слова. На все уговоры священников и начальства толпа отвечала единодушными криками: «Воля! Воля!» Апраксин потребовал выдачи Антона Петрова, называя себя посланцем самого царя. Крестьяне отвечали ему: «нам не нужно посланного от царя, но самого царя давай нам; стреляйте, но стрелять вы будете не в нас, а в Александра Николаевича». По команде Апраксина был дан залп первой шеренгой. Толпа стояла нерушимой стеной и на выстрелы по-прежнему отвечала: «Воля! Воля!» Залпы следовали один за другим, пока крестьянская толпа, видя убитых и раненых, не дрогнула и не побежала. По неофициальным подсчетам, на земле осталось лежать до 300 человек. Антон Петров вышел из избы, держа над головой «Положения» 19 февраля. Он был арестован, предан военному суду и через четыре дня расстрелян на глазах согнанных крестьян. Вокруг его имени стали рождаться легенды: крестьяне считали его святым мучеником. «Слава богу,—говорили они,— теперь воля христианской кровью облилась, будет много уже легче ее взять» 3.

Казанские помещики торжествовали победу и намеревались устроить почетный обед Апраксину. Зато среди казанской передовой молодежи кипело возмущение против царских насильников. В церкви на городском кладбище слушатели университета и Духовной академии организовали панихиду «по невинно убиенным». По окончании панихиды выступил с речью преподаватель академии историк А. П. Щапов. В его словах звучало негодование против бездненского побоища, а в конце речи впервые открыто и смело было заявлено требование демократической конституции.

Еще активнее и шире проявился крестьянский протест в Чембарском и Керенском уездах Пензенской губернии. Одновременно с событиями в Бездне здесь начались поиски «истинной воли» у местных священников и сельских начальников. Говорили, что царь издал указ со своим знаменем — золотой печатью и георгиевским крестом, но дворяне и исправники утаили эту волю от народа и хотят сохранить прежние крепостнические порядки. В с. Студенки священник Померанцев вычитал из царского манифеста, что крестьянам «не указано работать», и эта весть облетела обширное пространство, захватив прилегающие районы Тамбовской губернии. Крестьяне стали собираться большими толпами в дер. Черногае. Воодушевленные лозунгом «мир — велик человек», крестьянские массы ополчились против бурмистров, конторщиков, исправников, управляющих. «Ни дня, ни минуты барину не будем работать, податей с нас царь не будет требовать двадцать лет, земля вся нам, леса, луга, господские строения — все наше, а барину нет ничего, господ, попов бей, души»,— говорили крестьяне '. Их не страшило военное усмирение: «Нам солдаты не солдаты, пушка не пушка, мы на то пошли»,— слышалось среди толпы в с. Покровском1 2. В Черногае крестьяне, вооружившись кольями, вилами, вступили в сражение с ротой пехоты и, несмотря на ружейную пальбу, заставили ее отступить, арестовали и заковали в кандалы управляющего и исправника.

Когда свитский генерал Дренякин с пятью ротами пехоты подавил движение в Черногае, борьба сосредоточилась в новом центре — с. Кандеевке. Сюда собралось из четырех уездов Пензенской и Тамбовской губерний до 10 тыс. человек. Из крестьян выдвинулись энергичные вожаки, пользовавшиеся огромным влиянием в массах; таков был сектант-молоканин Леонтий Егорцев, которого на тройках развозили по деревням для толкования манифеста. На все увещания начальства крестьяне отвечали: «Земля вся наша! На оброк не хотим, работать на помещика не станем»3. Ожидая прибытия карателей, крестьяне вапасались топорами, насаживали на колья косы, укладывали на возы движимое имущество, чтобы в случае необходимости бежать в леса. Дренякин двинул против крестьян семь рот пехоты и предполагал зажечь село, чтобы заставить жителей выйти в поле и тогда справиться с ними. На все увещания Дре-някина тысячная толпа отвечала криком: «Не повинуемся, ничего не хотим. Умрем за бога и царя» '. Прозвучала команда стрелять. Крестьяне падали как подкошенные, но толпа оставалась неподвижной и кричала: «Все до одного умрем, но не покоримся». Второй залп был таким же безуспешным. Сам Дренякин признавался, что он содрогнулся, видя этих «невооруженных, беспримерно неустрашимых» людей. Раздалась команда стрелять третий раз. Толпа по-прежнему не двигалась с места. Усилиями стрелковой роты, действовавшей прикладами, в рукопашной схватке удалось оторвать от массы народа 410 человек, остальные разбежались по домам. На следующий день усмирение продолжалось. Захваченные крестьяне по-прежнему твердили: «Умрем все, но не повинимся». Началась жестокая расправа — прогнание сквозь отрой и сечение розгами, но и после исполнения «приговора» многие говорили: «Хоть убей, но на работу не пойдем и на оброк не хотим». Усмирители прошли все бунтующие селения, истязая жителей шпицрутенами и «исправительными наказаниями» 1 2. Показавшиеся наиболее активными были сосланы в Сибирь на каторгу и на поселение (Александр II по телеграфу разрешил Дренякину выносить приговоры без суда, по своему усмотрению). Движение в Черногае и Кандеевке показало всю силу накопившейся ненависти и активности крестьян. Народные массы выдвинули ясные и правильные лозунги — передачи им всей земли и обеспечения настоящей и полной свободы, но привычная вера в царя, неспособность разобраться в политической обстановке и распыленность движения подрывали силу массового напора. Вот почему В. И. Ленин говорил: «Крестьянские восстания того времени остались одинокими, раздробленными, стихийными „бунтами", и их легко подавляли» 3.

Наряду с движением крепостных крестьян прокатилась волна массового протеста среди крепостных рабочих. Недовольство условиями реформы и недоверие к тексту объявленных законов соединялись у рабочих с сознанием своего тяжелого хозяйственного и правового положения. На заводах Урала и центральных губерний рабочие требовали повышения и своевременной выплаты заработка, выдачи установленного продовольственного пайка, прекращения произвола администрации. На некоторых предприятиях рабочие объявляли стачки, а иногда толпами шли в губернские города заявлять жалобы на действия заводчиков. На Людиновском заводе крупного калужского крепостника Мальцова рабочие не дали высечь розгами одного из своих товарищей и заставили освободить арестованных «зачинщиков» вспыхнувшего протеста. Заводовладелец приказал снова схватить восемь наиболее смелых рабочих, заковать их в кандалы и отвезти в ближайший город для сдачи в рекруты или ссылки в Сибирь. Однако возбужденное состояние рабочей массы заставило местных чиновников возвратить арестованных обратно, а Александра II — объявить Мальцову выговор за самоуправство.

Мощный взрыв крестьянского протеста был ликвидирован с помощью войск и массовых расстрелов к июню 1861 г., но классовая борьба в деревне не прекратилась — она вступила в новый этап, связанный с реализацией реформы и утверждением уставных грамот, правительственная ставка на «полюбовные соглашения» была бита: крестьяне одинаково не доверяли ни помещикам, ни мировым посредникам; в большинстве случаев они отказывались подписывать уставные грамоты и отбывать повинности. Несмотря на жестокие репрессии, вера в справедливость царя не угасала. Все шире распространялись слухи, что через два года после объявления манифеста, когда закончится составление уставных грамот, будет объявлена «настоящая воля». Эта мечта о грядущей победе мужицкого царя над правящими дворянами на время успокаивала и ободряла крестьян.