«Кризис верхов» и «диктатура» М. Т. Лорис-Меликова. Положение в России в конце 70-х годов 19 века

20 апреля 1879 г. Д. А. Милютин, в течение уже почти двух десятилетий занимавший пост военного министра, писал в своем дневнике: «Все наше государственное устройство требует коренной реформы, снизу доверху». Другая министерская опора тогдашнего правительства, П. А. Валуев, почти одновременно с Милютиным признавался в своем дневнике 3 июня 1879 г.: «Чувствуется, что почва зыблется, зданию угрожает падение; но обыватели как будто не замечают этого, а хозяева смутно чуют недоброе, но скрывают внутреннюю тревогу».

«Недоброе» сказывалось во всех областях общественно-политической жизни страны. С разных концов России шли донесения губернаторов о том, что среди крестьян усилились толки о близком «черном переделе» земель, о предстоящей отмене подушной подати. Толки эти проникли даже в армию. В Черниговской губернии, как сообщал губернатор, унтер-офицеры одной из частей отказались оставаться на сверхсрочной службе, опасаясь остаться в стороне при предстоящем, по их убеждению, близком переделе земель. Министр внутренних дел Л. С. Маков 19 июля 1879 г. издал объявление, распространенное во многих тысячах экземпляров, гласившее, что «ни теперь, ни в следующее время никаких дополнительных нарезок к крестьянским участкам не будет и быть не может». Реакция крестьян на это объявление была двойственна. Одни, не потерявшие веры в царя как защитника крестьянских интересов, заявляли, что это «неправда и быть этого не может», что «это дело господ, а не правительства» и «землю нам всю разделят, хоть и запрещают говорить». Но некоторые губернаторы сообщали и о других голосах. Тульский губернатор приводил слова крестьян: «землю на раздел, а царя на расстрел»; псковский — «хотя и стреляли в царя, но жалко, что не убили, ибо он земли не дает» '.

Не могло не возбуждать тревог в правительственной среде и то новое, что обнаруживалось в поведении рабочих к концу 70-х годов, особенно в столице. После первой же крупной стачки на Новой бумагопрядильне (1878 г.) помощник петербургского градоначальника А. А. Козлов писал, что «преступная пропаганда глубоко пустила корни в среде фабричных рабочих этой фабрики». Общее число стачек возросло по сравнению с началом 70-х годов в три раза; сведения о них стали публиковаться в легальных газетах; среди рабочих-стачечников появляются такие выдающиеся руководители, как П. А. Моисеенко, Лука Абраменков и др.

Однако правящие круги еще не осознавали всего значения новых явлений в рабочем движении. Гораздо больше внимания уделяло правительство студенческому движению. С 1878 г. почти по всем высшим учебным заведениям поднялась волна студенческих выступлений. Как правило, они ограничивались требованиями права сходок, выбора депутатов, организации касс и т. п. — все в рамках внутренней академической жизни. Однако бывало и иначе. На мартовских сходках 1878 г. студенты Петербургского университета заговорили о «преследованиях пропагандистов социальных и других теорий, свободно развивающихся в других странах». Процесс 193-х нашел отклик среди петербургских, московских и харьковских студентов. Волнения перекатывались из города в город, особенно в конце 1878 г. Д. А. Милютин отметил 6 декабря 1878 г. в своем дневнике, что «преобладающим предметом забот правительства и городских толков были опять волнения студенческой молодежи» 1 2.

Революционное движение именно к концу 70-х годов претерпело существенное изменение. Поворот к политической борьбе и террору как средству борьбы с правительством оказался особенно чувствительным для правительства.

Постоянный петербургский осведомитель М. Н. Каткова Б. М. Маркевич писал ему в ноябре 1879 г., что здесь «возобновились с новым жаром и обычною бестолковостью разговоры о конституции» и что, «к сожалению, мысль эта, кажется, бродит по дворцам». Валуев отметил в своем дневнике еще 8 июня 1879 г., что Александр II «сам заговорил о конституционных толках». В декабре 1879 г,—январе 1880 г. дело дошло до обсуждения у царя давних «конституционных» записок Валуева и великого князя Константина Николаевича. Но наследник, будущий Александр III, заявил при этом, что «ничего делать не следует, потому что призванные представители сословий будут неудобные крикуны, адвокаты и т. п.». В итоге Валуев сделал для себя вывод, что «без неожиданного и притом неизбежного критического события, без потрясения более сильного, без нужды более крайней, чем нынешние потрясения и нужды, исхода нет».

Валуев оказался в некотором роде пророком. Таким потрясающим событием для придворной среды оказалось еще одно покушение на жизнь Александра II — устроенный Степаном Халтуриным 5 февраля 1880 г. взрыв в Зимнем дворце.

Лорис-Меликов и первые шаги его деятельности

8 февраля Александр II созвал совещание для обсуждения необходимых «экстрале-гальных» (выражение царя) мер. На этом совещании наследник, возможно, не без влияния М. Н. Каткова, предложил образовать по испытанному в 60-х годах образцу новую следственную комиссию. Это предложение не встретило сочувствия даже у самого царя.

Но уже на следующий день, 9 февраля, Александр II объявил собранным в несколько другом составе министрам, что учреждается Верховная комиссия во главе с графом М. Т. Лорис-Меликовым. «Неожиданность впечатления выразилась на всех лицах»,— пишет об этом в своем дневнике Валуев. «Такое неожиданное решение изумило не одного меня»,— отмечает Д. А. Милютин, который не поддержал накануне предложения наследника и не был приглашен на настоящее заседание.

«Неожиданность» и «изумление» обоих министров были вызваны, конечно, не только самим учреждением Верховной комиссии, но и выбором лица, поставленного во главе ее. Еще вчера одни предполагали, что исполнителем «экстралегальных» мер будет Трепов, зарекомендовавший себя подходящим для таких целей; другие ожидали назначения еще более жестокого усмирителя, одесского генерал-губернатора Э. И. Тотлебена. Никто не предполагал увидеть на этом посту харьковского генерал-губернатора М. Т. Лорис-Меликова.

Вся предшествующая служебная деятельность Лорис-Меликова протекала в рядах армии, на Кавказе. В годы русско-турецкой войны он особенно прославился штурмом Карса, сильнейшей турецкой крепости. 1879 год оказался решающим в новой полосе карьеры Лорис-Меликова. Когда в Ветлянке (Астраханской губернии) вспыхнула чума, для борьбы с нею был назначен, в должности генерал-губернатора, Лорис-Меликов. Он подоспел туда уже к концу эпидемии, и с его именем оказалась связанной отмена там исключительных мероприятий. Вслед за тем, после покушения Александра Соловьева на царя Лорис-Ме-ликов был назначен харьковским генерал-губернатором. Здесь своим поведением, по свидетельству М. И. Семевского в его неизданных записках, он «приобрел доверие и симпатии» «общества». Не раз беседовавший с Лорнс-Меликовым А. Ф. Кони в статье, ему посвященной, отметил, что он не знал общественных отношений в России; революционное движение было для него «наносным явлением», которое, как он считал, исчезнет «при первых же шагах правительства по либеральному пути»; в то же время, веря в «могущественную силу» печати, он несоразмерно преувеличивал возможную роль так называемого «общества» в политической жизни страны.

Представляя 2 февраля 1880 г., почти накануне взрыва в Зимнем дворце, Александру II доклад о своем харьковском генерал-губернаторстве, Лорис-Меликов особо отмечал две черты своего управления. Одна — это были меры против революции: «строгое карание и преследование зла не только совершенного, но и злоумышления». Вторая касалась «общества». Лорис-Меликов считал ее «наиболее существенной частью» возложенпого па него поручения и к выполнению ее приложил «все заботы и умение». Ее характеризовали «меры, которые способствовали бы успокоению благонадежных элементов в обществе и, охраняя законные их интересы, восстановили бы в них ослабевшее доверие к власти» '.

Вышесказанное делает понятным, почему во главе чрезвычайной следственной комиссии был поставлен Лорис-Меликов, совсем не соответствовавший видам ни Каткова, ни крайней реакции вообще.

12 февраля был издан указ, которым учреждалась Верховная распорядительная комиссия и главным начальником ее назначался Лорис-Меликов. Ее задачей являлось «положить предел беспрерывно повторяющимся в последнее время покушениям дерзких злоумышленников поколебать государственный и общественный порядок».

То, о чем говорилось в указе, было знакомо и даже привычно для правящей бюрократии и вдохновлявшей ее реакционной печати. Однако Лорис-Меликов, для которого его назначение было такой же неожиданностью, как и для всех других, понял свое назначение как одобрение политики, изложенной им всего за неделю до того в уже цитированном докладе.

Припоминая царю в докладе 28 июля 1880 г. обстоятельства, при которых он пришел к власти, Лорис-Меликов считал «неопровержимым фактом», что в тот момент «проявления вредных социальных учений достигли в нашем отечестве таких размеров, при которых дальнейшее их развитие могло возбудить основательные опасения относительно сохранения в будущем не только общественного спокойствия, но даже существования государства» 1 2. Предлагаемый Лорис-Меликовым путь был рассчитан на то, чтобы привлечь к борьбе с «крамолой» те слои либерального буржуазного общества, которые до сих пор сами стояли в известной оппозиции к правительству и были у нею иод подозрением. Эта политика была основана на недооценке всей глубины социального кризиса, в котором находилась страна, и на невероятной переоценке сил и способностей либеральнобуржуазной среды.

Первый шаг правительственной деятельности Лорис-Мели-кова был совершенно необычен. 14 февраля в «Правительственном вестнике» появилось его обращение «к жителям столицы». Вполне в духе своего доклада Лорис-Меликов здесь говорил, имея в виду революционеров, о наказании без «малейшего послабления» «преступных действий, позорящих общество». В то же время он обещал «оградить законные интересы его здравомыслящей части» и заявил, что смотрит на «поддержку общества» как на «главную силу, могущую содействовать власти».

Либеральный «Голос» встретил назначение Лорис-Меликова возгласом: «Слава богу! На душе стало легче». «Голос» видел в этом назначении «новую программу, новую систему» и обещал тотчас же «нравственно поддержать» Лорис-Меликова. В действиях же возглавляемой им комиссии, «столь устрашающих крамолу», «Голос» видел «наше спасение».

Впрочем, сама Верховная распорядительная комиссия, по выражению, несомненно, близко знавшего ее деятельность публициста, «осталась мифом». После пяти заседаний (последнее — 1 мая) она больше не обнаруживала своего существования. В то же время Лорис-Меликов принялся за проведение своей двойственной политики, за которой прочно установилась данная ей Н. К. Михайловским кличка политики «пушистого лисьего хвоста» и «волчьей пасти».

Не прошло и недели после назначения Лорис-Меликова, как в него 18 февраля стрелял Ипполит Млодецкий. 20 февраля Млодецкий был повешен. Вслед за тем последовали меры, направленные к усилению политического розыска и сосредоточению всех дел политической полиции в ведении Лорис-Меликова.

5 марта Лорис-Меликов пригласил в заседание Верховной распорядительной комиссии представителей городской думы. Затем он приступил к пересмотру дел о политических поднадзорных (их накопилось тогда почти 7 тыс.), и тотчас в печати появляются ободряющие «общество» сведения о «неожиданно благоприятных итогах» этого пересмотра *.

Уже И апреля Лорис-Меликов в докладе царю писал, что он «не ошибся в своих ожиданиях» и что на его «призыв» откликнулись «сотни людей всяких профессий, общественных положений и состояний».

Последствием этого доклада было увольнение самого ненавистного из министров, Д. А. Толстого, которого Александр II считал «своим лучшим и верным слугой» и защищать которого приезжал в Петербург сам М. Н. Катков. Толстого сменили в должности министра народного просвещения А. А. Сабуров, слывший по деятельности своей в Юрьеве (Тарту) либералом, и К. П. Победоносцев на посту обер-прокурора Синода. Назначение пока еще только товарищем министра финансов киевского профессора Н. X. Бунге, по мнению Лорис-Меликова (его письмо наследнику 31 июля 1880 г.), должно было «способствовать восстановлению в обществе поколебленного доверия к нашей финансовой администрации».

Второй период "диктатуры" Лорис-Меликова

Деятельность революционной партии, как террористическая, после взрыва 5 февраля, так и литературная, после ареста типографии в Саперном переулке, казалось, заглохла. Лишь в июле появился небольшой «Листок „Народной воли11». Не было и значительных проявлений массового движения. Кажущееся успокоение в стране и неумеренное восхваление Лорис-Меликова в либеральной печати поощрили его к проведению несколько более решительного курса. В докладе 28 июля Лорис-Меликов, подводя итоги своей деятельности, считал, что теперь наступило «удобное время» закрыть Верховную распорядительную комиссию и сосредоточить все политические дела в Министерстве внутренних дел, присоединив к нему и дела III отделения.

По поводу указа 6 августа, упразднявшего Верховную распорядительную комиссию и III отделение, либеральный «Голос» в восторге писал, что «административный произвол отныне осужден в своей сущности и личная безопасность всякого частного гражданина становится неприкосновенною». На самом деле упразднение III отделения оказалось только его переименованием в Департамент государственной полиции, находящийся в составе Министерства внутренних дел. Лорис-Меликов, назначенный теперь министром внутренних дел, сосредоточил тем самым в своих руках огромную власть.

Последующие месяцы были заполнены оживленной деятельностью Лорис-Меликова. Показательным для двойственности его политики было приглашение им для беседы ряда редакторов, что уже само по себе не могло не быть лестным для либералов, жаждавших доверия со стороны правительства. Здесь Лорис-Меликов заявил, что печати будет дана возможность «обсуждать различные мероприятия», но с тем, чтобы она «не волновала напрасно общественных умов» «мечтательными иллюзиями», особенно относительно каких-либо представительных собраний, так как ничего подобного в виду не имеется. Успокоительная часть объявленной программы (на пять — семь лет) была сведена Лорис-Меликовым к обещанию дать земствам пользоваться теми правами, которыми они по закону уже обладали, упорядочить дела полиции и выяснить «желания, нужды, состояние населения разных губерний».

Беседа Лорис-Меликова достигла цели. По словам выдающегося либерального деятеля А. И. Кошелева, слухи и сведения о ней «быстро и везде возбудили надежды и оживление»; для либералов она казалась «так же благонамеренной, как и разумной» Г Либеральным чаяниям отвечали и образование комиссии для пересмотра законодательства о печати, обещания заменить здесь административный произвол судебными решениями.

Ни крестьяне, ни рабочие не стояли на сколько-нибудь заметном месте в планах и декларациях Лорис-Меликова. Однако обстановка в стране властно требовала, чтобы правительство занялось, наконец, также и их нуждами. Положение крестьянских и рабочих масс значительно ухудшилось в 1880 г. в связи с неурожаем и неизбежным его спутником — голодом, а также с началом экономического кризиса.

Экономический кризис, захвативший и деревню и город, расстроил финансовое хозяйство империи. Недавняя русско-турецкая война дорого обошлась России; курс кредитного руб-, ля упал до 63 коп. в 1879 г. Государственный долг возрастал. По настоянию Лорис-Меликова министром финансов был назначен А. А. Абаза, либерал в среде бюрократии, родственно связанный с Д. А. Милютиным. Абаза оказался весьма пригодным для той политики, которую проводил Лорис-Медиков. Он понимал, что без поднятия платежеспособности крестьянского населения невозможно никакое улучшение доходных статей государственного бюджета.

Первым .в этом направлении делом Абазы была давно требуемая прогрессивной публицистикой, отмена налога на соль, составлявшего не малую доходную статью бюджета (в 1880 г. соляной доход дал казне около 19 млн. руб.). Настоятельно требовали решения и вопросы об уменьшении выкупных платежей и отмене подушной подати. Они обсуждались и раньше, но теперь Абаза предпринял попытку приступить к их разрешению и внес первый вопрос непосредственно в Главный комитет по устройству сельского населения. Однако дальнейшая судьба обоих вопросов оказалась уже в руках его преемников.

Не малое место в политике Лорис-Меликова занимала борьба со студенческими «беспорядками». Студенческие волнения вспыхнули в октябре 1880 г. во многих высших учебных заведениях страны. Новому министру народного просвещения А. А. Сабурову, а также и Д. А. Милютину казалось, что, удовлетворив отдельные корпоративные требования, можно отвлечь от волнений часть студенчества. Некоторым университетам было разрешено устройство читален, столовых, а также сходок. Но эти меры не были проведены в общегосударственном масштабе вследствие ярого сопротивления К. П. Победоносцева и будущего министра народного просвещения И. Д. Делянова.

Помимо либеральной и либеральствующей печати, одобрительные отклики политика Лорис-Меликова нашла и в земских кругах. А. И. Кошелев, один из издателей вновь возникшего в 1880 г. «Земства», неоднократно, по его словам, толковал с Лорис-Меликовым и если не во всем с ним соглашался, то все же «вынес из этих разговоров убеждение, что министр внутренних дел расположен все возможное сделать для оживления и утверждения наших учреждений».

Полагая, что он найдет и даже уже находит опору для борьбы с революционным движением и угрожающим государству общественно-политическим кризисом в поддержке «обществом» его политики, Лорис-Меликов не мог не считаться с настроениями и пожеланиями этого «общества». Когда А. И. Кошелев в конце 1880 г. в своих разговорах с Лорис-Меликовым затронул вопрос об общегосударственной «Земской думе», Лорис-Мели-ков сказал, что «имеет в виду собрать общую, довольно многочисленную комиссию из выборных от земств, а где таковые еще не образованы, из лиц, приглашенных правительством».

Преобразовательный проект Лорис-Меликова

В начале 1881 г., когда Лорис-Меликову казалось, что его политика сближения с «обществом» и борьбы с революцией принесла уже значительные плоды, он решил дать ей дальнейшее развитие. В докладе царю 28 января Лорис-Меликов писал, что политика эта «удовлетворяет в значительной степени внутренним стремлениям благомыслящей части общества и укрепляет временно поколебленное доверие населения к силе и прочности правительственной власти в России». Лорис-Меликов полагал, что «таким настроением необходимо воспользоваться». «Великие реформы» остались, убеждал Лорис-Меликов царя, «отчасти незаконченными». Но решиться на то, чтобы «увенчать» незаконченное здание реформ GO-х годов так, как этого хотели бы газетные и земские либералы, Лорис-Меликов не посмел. Поэтому он отбрасывал в своем докладе как «западные формы народных представительств», которые внесли бы в России «полную смуту», так и старинные русские, которые явились бы «опасным опытом возвращения к прошлому». Напомнив о подготовке крестьянской реформы, Лорис-Меликов предложил и теперь образовать две подготовительные комиссии (административно-хозяйственную и финансовую) для обсуждения законопроектов, которые затем рассматривались бы в общей комиссии, составленной из выборных представителей земств и городов, а также из назначенных правительством лиц. Но итоги работ этой общей комиссии, собираемой на срок не более двух месяцев, подлежали бы далее обычному бюрократическому ходу обсуждения в Государственном Совете, куда уже никого не выбирали, а приглашалось лишь 10—15 человек, обнаруживших «особенные познания, опытность и выдающиеся способности». Лорис-Меликов с полным правом подчеркнул, что его проект «не имеет ничего общего с западными конституционными формами».