«Первое марта» и правительственные колебания. Министерство Н. П. Игнатьева. Александр III и К.П. Победоносцев

1 марта утром Александр II одобрил доклад Лорис-Меликова и предложил Валуеву созвать для его обсуждения 4 марта заседание Совета министров, собиравшегося под личным председательством императора теперь только в самых исключительных случаях. Но через несколько часов Александр II был убит бомбой, брошенной И. И. Гриневицким.

На престол вступил Александр III. Новый император был вторым сыном Александра II, и поэтому его готовили не к государственной, а к военной деятельности. Став наследником в 1865 г. после смерти своего старшего брата, Александр так и остался недоучкой; к тому же он сам признавал, что ум у него «нескладный». Панегирист Александра III, прекрасно его изучивший, С. Ю. Витте писал в своих воспоминаниях, что царь «был совершенно обыденного ума, пожалуй, можно сказать, ниже среднего ума, ниже средних способностей и ниже среднего образования». Однако у Александра III были свои взгляды, корнями уходившие еще в недавнее дореформенное прошлое и не мирившиеся с новыми явлениями, обусловленными ростом капиталистических отношений в стране. По выражению министра иностранных дел Н. К. Гирса, Александр III был «архимонархистом»; французское республиканское правительство царь не стеснялся в разговоре с германским послом называть «гнусным» и «канальями», а об Англии говорил австрийскому послу, что ее «почти нельзя назвать монархией».

В. И. Ленин отмечал, что «помещичья монархия Александра III пыталась опираться на „патриархальную" деревню и на „патриархальность" вообще в русской жизни» *. Александру III действительно ближе и понятнее был «патриархальный» уклад крепостной России, чем новые складывающиеся отношения, требовавшие применения хотя бы минимума буржуазной законности. «Гораздо было бы полезнее и проще», по мнению Александра III, «хорошенько посечь, а не предавать суду» участников волнений в Ростове на-Дону’ в 1883 г.1 2

Время правления Александра III всегда связывается с именем К. П. Победоносцева. О характере их отношений может свидетельствовать одно из писем Победоносцева, написанное наследнику в 1879 г. после покушения 19 ноября на Александра II. Под влиянием слухов о конституции Победоносцев писал тогда будущему Александру III, что в существующее правительство его отца «так уже все изверились, что ничего от него не чают»; последующие слова Победоносцева — «всю надежду возлагают в будущем на вас» — напоминают терминологию времен старых дворцовых переворотов.

Общепринято мнение об огромном влиянии Победоносцева на Александра III во все время его царствования. Ю. В. Готье, например, называет Победоносцева «вице-императором». Однако Победоносцев не был крупным государственным деятелем, и мнение о его всемогущем влиянии на государственные дела крайне преувеличено. По словам графа С. Г. Строганова, «Победоносцев отлично знает, что не надо, но никогда не знает того, что надо». То же говорил Александр III в разговоре с С. Ю. Витте в 1893 г., уже на склоне своего царствования: «Победоносцев — отличный критик, но сам никогда ничего создать не может». Победоносцев пережил страх перед революцией в начале 60-х годов. Теперь он переживал его в гораздо более острой мере; напоминая, что «никакая страна в мире не в состоянии была избежать коренного переворота», он говорил Е. М. Феоктистову, что, «вероятно, и нас ожидает подобная же участь» '.

Всем этим объясняется политическая роль Победоносцева. В тот момент, когда понадобилось ниспровергнуть проекты Ло-рис-Меликова, Победоносцев оказался на месте. Но по мере развития основного направления реакционной политики его влияние все уменьшалось, и он оказался вне круга ее руководителей, исключая разве только сферу синодской деятельности. В упомянутом выше разговоре с Витте Александр III говорил, что он «уже давно перестал принимать во внимание» советы Победоносцева, так как «одною критикою жить нельзя». И сам Победоносцев жаловался впоследствии Николаю II, что он «уже чувствовал в последние годы (т. е. в последние годы царствования Александра III.— Ред.), что на меня что-то насказано».

Правительственные колебания и манифест 29 апреля

Первым делом нового царствования должен был быть, естественно, созыв намеченного еще утром 1 марта заседания Совета министров. Оно состоялось 8 марта. Характерно, что на заседание, помимо министров, царем был приглашен престарелый представитель феодальной аристократии граф С. Г. Строганов. Д. А. Милютину сперва казалось, что это заседание окажется «одною формальностью», так как проект заготовленного Лорис-Меликовым сообщения уже был утвержден Александром II.

Однако случилось иначе. Все заседание Совета министров прошло под знаком вступительного заявления Александра III, что «вопрос не следует считать предрешенным». Первым, по предложению царя, выступил со своим мнением граф Строганов. Его короткая речь свелась к утверждению, что предложения Ло-рис-Меликова поведут к передаче власти «из рук самодержавного монарха, который теперь для России безусловно необходим, в руки разных шалопаев», а то и вообще «прямо к конституции». Последнее ужасающее слово было подхвачено царем, который тотчас поддержал Строганова замечанием: «Я тоже опасаюсь, что это — первый шаг к конституции». После речей Д. А. Милютина, А. А. Абазы и самого Лорис-Меликова, защищавших проект, начал свою речь К. П. Победоносцев. Сам Победоносцев, характеризуя оказанное его речью впечатление, писал, что слова его «громом упали» на совещание. «Многие из нас,— отметил в своем дневнике Д. А. Милютин,— не могли скрыть нервного вздрагивания от некоторых фраз фанатика реакционера». Победоносцев обрушился на всю совокупность-реформ 60-х годов и прежде всего на крестьянскую реформу: крестьянам дана была свобода, но не было «устроено над ними надлежащей власти, без которой не может обойтись масса темных людей»; земские и городские учреждения — это «говорильни», в которых орудуют «люди негодные, безнравственные», «вносящие во все всякую смуту»; судебные учреждения — это «говорильни адвокатов», благодаря которым «самые ужасные преступления... остаются безнаказанными»; наконец, свобода, предоставленная печати, создала «самую ужасную говорильню». Теперь, закончил свою речь Победоносцев, надо думать не о новой, «верховной» говорильне, но «нужно действовать». Речь Победоносцева оказала воздействие на царя, несмотря на возражения со стороны защитников проекта Лорис-Меликова. Александр III, не решаясь прямо отвергнуть проект, одобренный отцом, предложил обсудить его «как можно основательнее и всесторонне» в небольшой комиссии, затем в Комитете министров.

Дальнейшая судьба проектов Лорис-Меликова, да и всего направления правительственной политики, зависела от сложившегося в стране соотношения сил. Характеризуя этот исключительный историко-политический момент, В. И. Ленин писал: «Революционеры исчерпали себя первым марта, в рабочем классе не было ни широкого движения, ни твердой организации, либеральное общество оказалось и на этот раз настолько еще политически неразвитым, что оно ограничилось и после убийства Александра II одними ходатайствами» В первый момент после убийства царя в «верхах» кое-кто опасался возникновения волнений. Однако ничего похожего на революционное восстание ни 1 марта, ни в последующие дни не произошло.

В. Н. Фигнер в своих воспоминаниях описала совещание, созванное Исполнительным комитетом «Народной воли» в первой половине февраля, которое должно было решить вопрос о возможности одновременно с покушением сделать попытку «инсур-рекцииэ. Уже тогда выяснилась невозможность даже малейшего революционного взрыва.

В рабочей среде в эти месяцы не отмечено ни одного заметного волнения. Характерно в этом отношении изданное народовольцами после 1 марта воззвание «От рабочих, членов партии Народной воли». В нем нет никакого призыва к революционному действию.

Поощренные бюрократическим либерализмом Лоряс-Мелп-кова, столичные и земские либералы подали свой голос в печати и в адресах, надеясь этими мало надежными средствами побудить власть к удержанию лорис-меликовского курса внутренней политики. Так, «Порядок» писал 3 марта о «необходимости в устройстве общественной организации для служения вместе с правительством на благо» России, о том, чтобы нужные мероприятия внушались правительству «представителями русской земли». Такие призывы либералов соединялись (например, у земского деятеля В. Ю. Скалона) с их самыми горячими контрреволюционными заверениями в стремлении «стать щитом священной особы» царя, получить «возможность принять участие в борьбе с врагами русского народа» *.

В этот переходный момент правительственной политики снова выступил М. Н. Катков. Метя в Лорис-Меликова, он обличал в «Московских ведомостях» «администраторов», которые сами заговорили языком если не «Земли и воли», то фельетонов «Голоса». Он требовал «очищения русской земли от крамолы», призывая правительство «к исполнению забытых обязанностей».

В ближайшие после заседания 8 марта недели в правительственном курсе не было ясности. Как отмечает в своем дневнике Е. А. Перетц, под влиянием Лорис-Меликова царь назначил двух новых министров: графа Н. П. Игнатьева — министром государственных имуществ и барона А. П. Николаи — министром народного просвещения.

Однако вскоре царь предложил именно Победоносцеву составить проект манифеста, который положил бы конец этой политической неопределенности. Характерно, что Победоносцев указал царю в качестве образцов два «прекрасных манифеста» его деда, Николая I, один, изданный после подавления восстания декабристов (19 декабря 1825 г.), и другой — после казни пяти из них (13 июля 1826 г.). Составленный Победоносцевым, при помощи Каткова, манифест был опубликован 29 апреля. В нем, говоря словами В. И. Ленина, заявлялось «об утверждении и охране самодержавия». Царь провозглашал в манифесте, что он становится «бодро на дело правления», «с верой в силу я истину самодержавной власти».

Опубликование манифеста произвело ошеломляющее впечатление на группу министров, против политики которых он был направлен. Уже на следующий день Лорис-Меликов подал в отставку; затем последовала отставка А. А. Абазы и несколько позже — Д. А. Милютина. Их преемниками стали граф Н.П. Игнатьев на посту министра внутренних дел, И. X. Бунге как министр финансов и И. С. Ванновский как военный министр.