Социально-экономические предпосылки революции 1905—1907 гг.

История России первых лет XX в. характеризуется хронологическим совпадением двух явлений, взаимодействие которых определило суть и своеобразие всего ее последующего развития вплоть до победы Великой Октябрьской социалистической революции: находясь у порога своей первой буржуазно-демократической революции, Россия одновременно с развитыми капиталистическими странами вступила в эпоху империализма. Совпали, казалось бы, взаимоисключающие явления. В самом деле: империализм — это высшая стадия развития капитализма, следствие далеко зашедшего процесса концентрации крупнокапиталистического производства; буржуазные революции, напротив, происходили до этого на заре капитализма, при мануфактурной стадии его развития. Не случайно между ранними буржуазными революциями и началом империалистической эпохи прошло более 100 лет, на протяжении которых мануфактурное капиталистическое производство преобразовалось в систему крупной промышленности.

Итак, целый исторический период между буржуазными революциями и переходом к империализму на Западе и совпадение того и другого в России. Разница очевидная. Но она вполне объясняется особенностями исторического развития России, в частности особенностями капиталистической эволюции страны на протяжении второй половины XIX в. Именно в пореформенное время в России, с одной стороны, в максимально сжатые сроки возникла система крупнокапиталистического производства, и тем самым необходимые предпосылки перерастания капитализма в высшую стадию развития; с другой стороны, к концу XIX в. до крайности обострился кризис полукрепостного аграрного строя, сложившегося в стране после падения крепостного права.

Крупная промышленность и транспорт

После реформы 1861 г. крупная промышленность стала расти невиданными темпами. К концу 70-х годов в основных отраслях легкой промышленности завершился промышленный переворот. Здесь быстро формировались индустриальный пролетариат и промышленная буржуазия, гибло или становилось придатком фабрики мелкое производство.

Однако характерная для развитых стран Западной Европы последовательность развития крупнокапиталистического производства — от легкой промышленности к отраслям, производящим средства производства, а затем к паровому транспорту — была в России резко смещена. Еще до завершения промышленного переворота в легкой промышленности развернулось за счет привлечения иностранных капиталов интенсивное сооружение железных дорог в европейской части страны, повлекшее за собой возникновение предприятий тяжелой промышленности в виде хорошо оборудованных для того времени заводов без прохождения мануфактурной стадии. Возникла и капиталистическая кредитная система, причем опять-таки сразу в виде акционерных банков; на Западе их появлению предшествовал длительный процесс постепенного развития капиталистического кредита, начиная с его примитивных форм.

Отличающаяся высокой концентрацией производства, крупнокапиталистическая промышленность сосредоточивалась в немногих индустриальных районах страны — Северо-Западном (Петербург и Прибалтика), Южном (Донбасс, Криворожье, Баку), Центральном, Царстве Польском. За их пределами в зависимости от естественно-географических условий развивались мукомольная и маслобойная, лесная и деревообрабатывающая отрасли промышленности, производство местных стройматериалов и т. п. Как и на Западе, эти отрасли отличались невысоким уровнем концентрации производства; число рабочих на самых крупных предприятиях, как правило, не превышало 200 человек. В менее развитых и малоразвитых в промышленном отношении районах, таких, как Литва, Белоруссия, соседние с ними русские губернии, Север, Поволжье, Кавказ и значительная часть Закавказья, наемных рабочих мелкокапиталистического и мелкого производства было значительно больше, чем фабрично-заводских рабочих. Самыми крупными капиталистическими предприятиями были здесь вагоноремонтные мастерские железных дорог.

Стихийное развитие российского капитализма и приток иностранных капиталов еще не объясняют ни сжатых сроков, ни смещения последовательности развития системы крупнокапиталистического производства. Рост капитализма «снизу» в домонополистический период дополнялся в России его «насаждением сверху» Историческая необходимость преодоления глубокой экономической отсталости страны порождала необычное для Запада в домонополистическую эпоху непосредственное воздействие государства на экономику, многостороннее вмешательство, направленное на ускорение капиталистического развития. В первые пореформенные десятилетия это воздействие выражалось в привлечении государством огромных капиталов из-за границы для создания железнодорожной сети. Частное по форме железнодорожное строительство фактически осуществлялось при самом непосредственном воздействии государства. Государство способствовало и возникновению новых крупных заводов — металлургических и транспортного машиностроения, которым предоставлялись необходимые средства, обеспечивался устойчивый спрос на их продукцию. Государственный банк участвовал в создании и укреплении кредитной системы и существенно влиял на ее развитие.

С середины 80-х и особенно в 90-х годах прошлого столетия роль государства в экономике, в ускорении капиталистического развития еще более усилилась; были созданы новые правительственные банки, огосударствлена подавляющая часть железнодорожной сети. Огромное железнодорожное строительство 90-х годов, в частности сооружение Транссибирской магистрали и Ташкентской железной дороги, использовалось для развития тяжелой промышленности. Государство стало непосредственно осуществлять строительство железных дорог и финансировать их за счет не только заграничных займов, но и общебюджетных средств, что было для домонополистической эпохи совершенно исключительным явлением. За И лет, с 1893 но 1903 г., в железнодорожное, промышленное и городское строительство было вложено до 5,5 млрд. руб. Это превышало все перечисленные производительные вложения за предшествующие 32 года почти на 25%, причем доля внутренних капиталов в общей сумме вложений поднялась с 45 до 70%. Политика ускорения экономического развития переросла в политику содействия капиталистической индустриализации. Ее объективными основами были достигнутый к началу 90-х годов уровень развития капитализма внутри страны и возможность использовать иностранные капиталы, в «избытке» имевшиеся в развитых капиталистических странах; главная цель заключалась в создании собственной тонливно-металлургической базы на юге страны; ведущим средством и рычагом было железнодорожное строительство, вызывавшее повышенный спрос на металл и минеральное топливо. Все эти меры оказались достаточно эффективными благодаря тому, что были проведены в преддверии и во время крупнейшего в истории капиталистической России экономического подъема 1890-х годов. В результате в течение немногих лет совершился скачок в индустриальном развитии страны, удвоилась железнодорожная сеть, сложилась крупнокапиталистическая промышленность, в структуре которой существенно повысился удельный вес отраслей, производящих средства производства. По добыче минерального топлива, выплавке металлов, по машиностроению Россия вышла примерно на уровень промышленного развития Франции.

Так, после реформы 1861 г. реакционнейшее российское самодержавие в интересах своего сохранения и укрепления вынуждено было приспосабливаться к новым условиям, ускорять развитие капитализма, «насаждать» железные дороги и предприятия, а затем и целые отрасли тяяшлой промышленности.

Но своеобразным ускорителем экономического прогресса российское самодержавие выступало по отношению лишь к отдельным и очень немногим отраслям народного хозяйства. Больше того, использование для капиталистической индустриализации не только внутренних, но и иностранных капиталов позволило провести ее при полном сохранении помещичьего латифундиального землевладения. Аграрная политика правительства была сугубо реакционной, ибо смысл ее сводился к охране экономических привилегий помещиков, к поддержке пх крупного полукрепостнического землевладения.

Аграрный вопрос

В пореформенное время сельское хозяйство России двигалось по пути интенсификации и торговой специализации. В черноземной полосе увеличивались посевы зерновых экспортных культур: пшеницы и ячменя. Другие районы специализировались на технических культурах: производстве свеклы, картофеля (для винокурения), льна, хлопка или торговом животноводстве. Прогрессировала и агротехника, главным образом у помещиков и кулаков, переходивших на капиталистическое ведение хозяйства. Все это было следствием и результатом развития капитализма в сельском хозяйстве.

Однако чисто капиталистические отношения в сельском хозяйстве страны еще не сложились. Аграрный строй России начала XX в. носил полукрепостной характер. Особенно отсталыми были поземельные отношения. Несмотря на утрату помещиками около трети принадлежавшей им земли, сохранились латифундии колоссальных размеров. Достаточно сказать, что 155 земельных магнатов имели в совокупности 16,2 млн. дес. земли, т. е. более Чь всего частного земельного фонда страны. Крупному помещичьему землевладению противостояло мелкое надельное землевладение крестьян. Им принадлежало в европейской части России 124 млн. дес., а с землями казаков — 138 млн. дес. Будучи результатом реформы 1861 г., крестьянское землевладение и в начале XX в. сохранило все его пороки: худшее, чем у помещиков, качество земель, голодная земельная норма, чересполосица, дальноземелье, почти полное отсутствие леса, нехватка лугов и пастбищ, неравномерность наделения и т. п. В связи с ростом населения размер надела на мужскую душу уменьшился с 4,8 дес. в 1861 г. до 2,6 дес. к 1905 г. Из-за малоземелья крестьянские земли оказались более выпаханными и истощенными. Леса и лугов в наделе стало еще меньше.

Поземельный строй определял и характер экономических отношений. Лишь на небольшой части принадлежавших им угодий помещики вели капиталистическое хозяйство (обработка земли своим инвентарем, наем на срок или на круглый год сельскохозяйственных рабочих). Остальные земли обрабатывались путем сдачи в аренду крестьянам или крестьянами же за определенную часть урожая. Так, на месте старой барщинной хозяйственной системы возникла после отмены крепостного права отработочная система ведения помещичьего хозяйства, означавшая преобладание мелкой культуры на крупных крепостнических латифундиях ’.

Условием существования отработочной системы было наличие самостоятельно хозяйствующего крестьянина, крестьянииа-середняка, в распоряжении которого находилось бы явно недостаточное количество земли для обеспечения более или менее сносного существования; в противном случае крестьянам незачем было лезть в кабалу к помещикам и почти даром обрабатывать их латифундии. Сохранение такого положения и было целью аграрной политики царизма. Поэтому правительство препятствовало развитию переселенческого движения за Урал, всячески охраняло крестьянскую общину и круговую поруку. Хозяйственная деятельность и быт крестьян по-прежнему регулировались добуржуазным сословным правом; сохранялись местные сословные суды и телесные наказания. В деревне царили произвол и прямой террор со стороны земских начальников, чиновников разных рангов, полицейских и жандармов. Ради благополучия 300 тыс. помещиков миллионы крестьян обрекались на полуголодное существование.

Все это, однако, не могло предотвратить расслоения крестьянства; оно гало, но в наиболее мучительных для крестьян формах. В центре страны, в прошлом — главном районе крепостннчества, эхо расслоение вело к появлению на одном полюсе не столько свободного от средств производства сельскохозяйственного рабочего, сколько пауперизированного батрака с наделом, а на другом — не столько аграрно-капиталистического предпринимателя, сколько кулака-мироеда, наживавшегося на торгово-ростовщической эксплуатации разорявшихся крестьянских масс.

В сельском хозяйстве тех районов, где слабее были традиции крепостничества, капитализм прогрессировал успешнее. В южных и восточных районах европейской части России увеличивались посевные площади, росло население за счет притока из центра, быстрее формировались сельскохозяйственная буржуазия и пролетариат, эксплуатировалось большее число пришлых сезонных рабочих — полупролетаризированных крестьян других районов. В Прибалтике и Польше, а также на Правобережной Украине, в Литве и Белоруссии помещичье хозяйство успешнее, чем в цептре, продвигалось по пути капиталистического развития. Но в целом весь поземельный строй российской деревни к началу XX в. пришел в непримиримое противоречие с потребностями дальнейшего экономического развития.

Решительная ломка феодального землевладения выдвигалась как одна из жизненно необходимых задач. Наступил кризис установившегося после реформы полукрепостного аграрного строя. Его зримыми проявлениями были учащавшиеся недороды, неурожаи и массовые голодовки крестьян, которые нередко разрастались в народные бедствия. Политическим проявлением кризиса полукрепостного аграрного строя было обострение классовой борьбы крестьянства. В деревне усилилась первая социальная война — крестьян против помещиков. Обозначилась и вторая социальная война — полупролетаризированного крестьянства и сельскохозяйственного пролетариата против сельской буржуазии. Назревшая в России буржуазная революция неизбежно становилась буржуазно-демократической, крестьянской революцией, направленной против помещичьего землевладения — главной опоры российского самодержавия, за свободное буржуазное развитие.

Национально-колониальный вопрос

В конкретных условиях России задачи демократического переворота не исчерпывались революционным решением аграрного вопроса. Требовал своего разрешения и национально-колониальный вопрос.

С точки зрения остроты национального вопроса государства Западной и Восточной Европы составляли две самостоятельные различные группы. На Западе в результате революций 1789—1871 гг. возникли буржуазные национально единые государства, в которых национальное неравноправие как «особое политическое явление» играло «совершенно незначительную роль» Колониальная экспансия этих стран приняла внеевропейский характер, а угнетение колоний стало для них типичной формой угнетения наций. Национальные противоречия здесь были вынесены, таким образом, за пределы государственных границ, приняли межгосударственный характер, Напротив, государства Восточной Европы, где буржуазнодемократические преобразования не были завершены, сложились как многонациональные (в России, например, по данным переписи 1897 г., население говорило на 146 языках и наречиях), значительная часть населения которых подвергалась жестокому национальному угнетению со стороны правящих классов господствующей нации. Национальные противоречия составляли здесь неразрывную часть внутренних противоречий и переплетались с социальными. Более многообразными были в России и проявления национального угнетения.

Еще в начале XIX в. сложились три основных типа окраин царской России. Ее западные национальные окраины — Прибалтика, Литва, Белоруссия, Украина, Царство Польское — по своему социально-экономическому развитию не уступали центральным великорусским губерниям, а частично стояли и выше их. Не являясь колониями царской России, эти национальные районы подвергались национально-культурному угнетению, были объектами насильственной русификаторской политики самодержавия. Другой тип окраин представляли тогда Южная Украина, Предкавказье (Северный Кавказ), большая часть Сибири. При незначительной плотности коренного населения и огромных фондах незанятых и неосвоенных земель они стали объектом русской колонизации, аграрными окраинами империи с отчетливо выраженным колониальным обликом экономики. Но заселявшиеся русскими, эти окраины не подвергались, естественно, национальному угнетению. Наконец, третий тип окраин составляли Центральный Кавказ и Закавказье, Казахстан и те районы Поволжья, Урала и Сибири, где имелся значительный процент коренного населения. Они были объектом русской колонизации, ареной феодального грабежа и жестокого колониального угнетения и уже тогда становились сырьевой базой и рынком сбыта для промышленного русского центра.

Происходившие во второй половине XIX — начале XX в. крупные социально-экономические сдвиги еще больше усилили контрастность между типами окраин. Царство Польское и Прибалтика превратились наряду с Московским и Петербургским районами в важнейшие индустриальные центры страны. Столь же важный центр вырос на Южной Украине. Менее развитыми в промышленном отношении оставались Литва и Белоруссия, но по общему уровню экономического развития они стояли выше, чем прилегающие к ним или северные русские губернии. Возникший в Баку центр нефтяной промышленности не изменил общего характера экономики закавказских национальных районов с преобладанием сельского хозяйства и малым развитием обрабатывающей промышленности. Колониальные владения России во второй половине XIX в. расширились путем завоевания Средней Азии, без формального присоединения к Российской империи Бухары и Хивы. Колониальные окраины Российской империи оставались и в эпоху капитализма колониями помещичьего военно-феодального империализма — царизма. Вместе с тем они во все большей степени становились источниками сырья и рынками сбыта для российской промышленности, а затем объектами эксплуатации российскими промышленными и банковскими монополиями. Колониальный грабеж старого типа переплетался с хищничеством нового, капиталистического империализма.

В России, таким образом, владение колониями не было исключительной и даже преобладающей формой угнетения наций, и колониальный вопрос не всегда совпадал с национальным. Поэтому формы проявления протеста против национального угнетения и содержание национально-освободительного движения не были одинаковыми и зависели прежде всего от степени развития социальных противоречий в пределах того или иного национального района. Но поскольку национальное угнетение нерусских народов повсюду возглавлялось царизмом, национальный вопрос был неразрывной частью буржуазно-демократической революции.

Таким образом, на рубеже XIX и XX вв. оформилось главное противоречие экономики России, которое, по определению Ленина, «глубже всего объясняет русскую революцию» противоречие между высоким развитием капитализма в крупнокапиталистической промышленности и в банковском деле, с одной стороны, и невероятно отсталым, средневековым землевладением — с другой. Оно осложнялось различными проявлениями национального угнетения и могло быть разрешено лишь совместной революционной борьбой пролетариата и крестьянства центральных районов страны и окраин против самодержавия — главного оплота феодализма и реакции.