Революция 1905 года. Манифест 17 октября

Момент Октябрьской всеобщей забастовки Ленин оценивал как временное равновесие борющихся сил, когда «царизм уже не в силах подавить революцию», а «революция еще не в силах раздавить царизма» 3. Такое соотношение сил порождало растерянность и колебания в правящих кругах. Крайние реакционеры (члены Государственного совета граф А. Д. Игнатьев, граф К. И. Пален, Н. М. Чихачев, И. Л. Горемыкин) советовали царю «назначить энергичного военного человека и всеми силами постараться раздавить крамолу» 4, другие считали рискованным за недостатком войск прибегнуть к военной диктатуре и предлагали, пока не поздно, пойти на уступки «общественному мнению» и даровать конституцию.

9 октября С. Ю. Витте подал царю записку, где доказывал, что мирное разрешение кризиса еще возможно, но для этого государственной власти, как в 50-е годы минувшего века, «надлежит смело и открыто стать во главе освободительного движения». Тогда правительство «сразу приобретет опору и получит возможность ввести движение в границы и в них удержать». По мнению Витте, практической задачей власти должно было стать создание условий для осуществления всеобщего избирательного права. Для успокоения рабочих Витте предлагал нормировку рабочего дня, государственное страхование рабочих, образование примирительных камер и т. п. В целях ослабления аграрного движения намечались продажа крестьянам казенных земель, расширение деятельности крестьянского поземельного банка и как крайняя мера выкуп ренты, получаемой помещиками в виде арендной платы. Для разрешения национального вопроса Витте считал возможным предоставление Польше, а также Грузии и другим частям Кавказа автономии в области просвещения, гражданского законодательства, низшего суда, обложения на местные нужды и т. п. По убеждению Витте, предлагаемая им программа преобразований могла вызвать замешательство, раскол в революционных рядах, переход на сторону царизма либеральной буржуазии. «Ход исторического прогресса неудержим, — предупреждал Витте,— идея гражданской свободы восторжествует, если не путем реформы, то путем революции» ’.

Но царь еще верил в «спасительную» силу полицейской нагайки. Вечером 13 октября Витте получил от него телеграмму: «Впредь до утверждения закона о кабинете поручаю вам объединить деятельность министров, которым ставлю целью восстановить порядок повсеместно» 1 2. О программе же реформ, изложенной в записке Витте, вовсе не упоминалось. Витте ответил, что одним механическим объединением министров, смотрящих в разные стороны, смуту успокоить нельзя; он прямо заявил, что если царь хочет назначить его первым министром, то надо согласиться с его программой и не мешать ему действовать3. Витте решительно поддерживал очень близкий в то время к царю великий князь Николай Николаевич. 15 октября князь принял главаря только что возникшей «Независимой рабочей партии» зубатовского толка М. А. Ушакова. Тот заявил:           «Социал-демократия наталкивает рабочих «на революцию с требованием республики, которую большинство народа не желает... Народ ненавидит бюрократическое средостение, которое отделяет царя от народа, и желает конституционной монархии». Когда Николай Николаевич спросил: «А где же люди, которые способны и все могут это устроить?», Ушаков назвал Витте4.

Уверовав в возможность при помощи «конституции» добиться восстановления «порядка», великий князь отклонил предложение взять на себя роль диктатора. Николай Николасвич заявил министру двора барону Фредериксу, что будет, напротив, упрашивать царя согласиться с программой Витте и подписать его проект манифеста, а если царь не пойдет на это и захочет назначить диктатора, он застрелится на его глазах. На вопрос царя великий князь ответил, что полностью сочувствует программе Витте, а затем доложил о невозможности из-за недостатка верных войск прибегнуть к военной диктатуре.

17 октября царь подписал манифест, утвердил программу Витте и назначил его председателем Совета министров, который превращался в постоянно действующее высшее правительственное учреждение.

Манифест возлагал на объединенное правительство выполнение «непреклонной» царской воли о даровании населению «незыблемых основ гражданской свободы» на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов. В манифесте было обещано привлечь теперь же к участию в Государственной думе, «в мере возможности», соответствующей краткости остающегося до ее созыва срока, те классы населения, которые были лишены избирательных прав по Положению 6 августа 1905 г. Далее провозглашалось, что никакой закон не может получить силу без одобрения Думы, причем последней должна быть обеспечена возможность действительного участия в надзоре за действиями администрации.

Известие о манифесте вызвало взрыв радости среди буржуазии. Либералам казалось, что теперь массовое движение войдет в мирное русло парламентской борьбы.

Манифест 17 октября действительно предотвратил немедленное крушение царизма, позволив ему выиграть время. Буржуазия получила возможность легальной организации своих сил в противовес революционным партиям. У части рабочих и демократической интеллигенции манифест вызвал конституционные иллюзии.

Московский стачечный комитет, в котором преобладали представители интеллигентных профессионально-политических союзов, обратился к рабочим с воззванием «временно» прекратить всеобщую забастовку. Центральное бюро Всероссийского железнодорожного союза разослало по всем дорогам депеши о прекращении забастовки. Вслед за этим постановил прекратить 21 октября всеобщую политическую забастовку и Петербургский Совет рабочих депутатов.

Но расчеты либералов и царского правительства на скорое и прочное умиротворение страны не оправдались. Большевики с самого начала не питали никаких иллюзий в отношении манифеста 17 октября. Ленин видел в уступках самодержавия лишь первую победу революции, которая «далеко еще не решает судьбы всего дела свободы» '. В листовках большевики предупреждали, что царский манифест был уловкой, временным отступлением самодержавия на новые позиции с целью выигрыша времени и перегруппировки сил; чтобы упрочить за народом завоеванные права и добиться новых, необходимы были немедленное вооружение народа, созыв Учредительного собрания, полная амнистия всем политическим заключенным и ссыльным. Большевики звали к продолжению всеобщей забастовки, к активной подготовке всенародного вооруженного восстания.

После получения известий о манифесте улицы городов тотчас же заполнились народом, появились красные знамена, возникали импровизированные шествия с пением «Марсельезы» и грандиозные митинги, где открыто произносились речи. В Петербурге, как доносил начальник охранного отделения, 18 октября «во всех местах скопления публики и демонстрантов произносились ораторами речи самого крайнего направления с призывом к дальнейшей кровавой борьбе с правительством» '. На митингах выдвигались требования полной политической амнистии, отмены смертной казни, военного положения и усиленной охраны, учреждения народной милиции, управляемой Советом рабочих депутатов, и немедленного удаления Трепова.

В Москве на митингах в университете, консерватории и других местах, по отчету репортера газеты «Русское слово», «везде публика состояла из разных элементов общества, но ораторами выступали исключительно представители социал-демократической партии, пользующиеся наибольшим влиянием и авторитетом среди рабочих организаций и других демократически настроенных групп. Пламенные речи, призывающие пролетариат к дальнейшей борьбе за политическое и экономическое освобождение народа, вызывали нескончаемые аплодисменты и энтузиазм битком набитых слушателями аудиторий». Ораторы подчеркивали, что акт 17 октября знаменует собой крупную победу народа над правительством, но нельзя переоценивать этого события, как делали представители либеральной буржуазии. Последняя «была всегда пособницей бюрократии и врагом народа. Ныне готовая помириться на правительственной подачке, она становится между двумя борющимися врагами: народом и правительством. И мы должны ей крикнуть: „Прочь, ибо ты будешь раздавлена!1 11» В Нижнем Новгороде на митингах 18 и 19 октября речи социал-демократов вызвали бурю восторга; призыв идти освобождать томящихся в тюрьмах товарищей встречал горячий отклик. В Риге 20 октября на 60-тысячном митинге было принято решение добиваться республики, а пока не прекращать забастовки. В Варшаве польские националисты устраивали в честь манифеста 17 октября праздничные шествия с белыми орлами, но рабочие не верили царским обещаниям и не прекратили всеобщей стачки. В далеком Красноярске 18 октября на митинге в Народном доме ораторы указывали на недостаточность виттевской конституции и на необходимость вооруженной борьбы вплоть до полной победы над монархией. В Одессе колонны демонстрантов окружили здания полицейских участков и потребовали освобождения политических арестованных, угрожая в случае отказа освободить их силой.

Обескураженное неожиданной реакцией народа на «монаршую милость», царское правительство должно было пойти на новые уступки: 21 октября была объявлена политическая амнистия, правда, в урезанном виде; кровавый палач Тренов был удален с постов товарища министра внутренних дел, заведующего полицией и петербургского генерал-губернатора. В то же время царизм решил мобилизовать своих сторонников. Под защитой казаков и солдат, под руководством сыщиков, провокаторов и переодетых полицейских на улицах появились «патриотические» демонстрации с пением «Боже, царя храни», с трехцветными флагами и портретами царя. Толпы хулиганов, босяков и наемных убийц громили и убивали евреев, избивали интеллигентов и сознательных рабочих. По далеко не полным подсчетам В. Обнинского, «более чем в 100 городах и притом на протяжении всего двух-трех недель разыгрались однородные и по программе, и по преступности сцены дикой расправы с мирными жителями; менее чем за месяц было убито от 3,5 тыс.

до 4 тыс. человек и ранено и изувечено более 10 тыс.» 1 Среди убитых были виднейшие революционеры, вожаки рабочих, большевики Н. Э. Бауман, Ф. А. Афанасьев. О. М. Генкина, М. Н. Лакин и др.

Так, только что дарованная «конституция» окрасилась кровью «свободных граждан».

Манифест 17 октября явился поворотным пунктом, ознаменовавшим переход либеральной буржуазии на сторону контрреволюции. Лидеры формировавшихся в то время буржуазных партий Д. Н. Шипов, М. А. Стахович, А. И. Гучков, князь Е. Н. Трубецкой и другие приняли без колебаний предложение Витте вступить в переговоры об образовании первого «конституционного» кабинета. Во время переговоров выяснилось, что либералы разделяли программу Витте, рассчитанную на укрепление царизма и подавление революционной демократии. Но из боязни уронить себя в глазах широких масс они не решались открыто с ней солидаризироваться, а хотели, чтобы программа проводилась без их прямого участия «деловым» кабинетом из царских бюрократов. Свое же призвание либералы видели в дезорганизации революционного движения путем пропаганды классового мира и распространения конституционных иллюзий.

В. И. Ленин писал: «Вся либеральная буржуазия России, от Гучкова до Милюкова... повернула сейчас же после 17-го октября от демократии к Витте. И это не случайность, не измена отдельных лиц, а переход класса на соответствующую его экономическим интересам контрреволюционную позицию».