Социально-экономические итоги развития России в конце 19 - начале 20 века

В канун первой мировой войны Россия была страной среднего уровня капиталистического развития. За 1890—1913 гг. объем продукции отраслей промышленности, производящих средства производства, вырос в 7 раз, а его удельный вес в крупнокапиталистическом производстве достиг 43% вместо 26% в конце XIX в. За этот же срок в 6 раз возросла добыча угля, более чем в 5 раз увеличилась выплавка чугуна, в 13 раз — выплавка стали. Быстрыми темпами росла и легкая промышленность: переработка хлопка возросла в 7 раз, производство сахара — почти в 4 раза и т. п. По темпам роста крупной промышленности Россия опережала все более развитые страны. Но этот рост все же оказался недостаточным для преодоления вековой отсталости страны. В 1913 г. по удельному весу в мировом промышленном производстве Россия занимала пятое, а по некоторым ведущим отраслям — четвертое место. Однако в совокупном производстве четырех главных европейских государств — Германии, Англии, Франции и России — доля последней достигала лишь 8,5 %, а в продукции пяти ведущих капиталистических стран, включая США,— только 4,2%.

По уровню промышленного производства Россия больше всего приближалась к Франции и значительно превосходила Японию. Общий объем промышленной продукции Франции был примерно вдвое больше, чем России. Но такое превосходство достигалось главным образом за счет некоторых отраслей легкой и пищевой отраслей промышленности, особенно за счет изготовления предметов роскоши. В отношении развития других отраслей крупнокапиталистического производства картина была иной. По выплавке чугуна и добыче угля Россия отставала от Франции на И—12% и была впереди по выплавке стали, прокату, машиностроению, переработке хлопка и производству сахара.

Крупная промышленность России отставала от высокоиндустриальных стран и в техническом отношении — весьма значительно от США и Германии, несколько меньше от Англии. Но и в данном случае неправильно представлять Россию как страну сплошной технической отсталости. Для нее характерны были резкие контрасты технической оснащенности в различных отраслях и районах страны. Если, например, металлургическая промышленность юга в техническом отношении мало отличалась от металлургии запада, то Урал в период империализма оставался отсталым районом как в социальном, так и в технико-экономическом отношении. В целом же для российской металлургии был характерен высокий процент выплавки стали к чугуну и производства проката — к стали. В этом отношении Россия не уступала индустриально развитым странам и даже превосходила некоторые из них.

Высокого уровня достигло в России и транспортное машиностроение, но эта наиболее развитая в машиностроении в целом отрасль в 1900-е годы была подорвана в результате сокращения правительством железнодорожного строительства. Все машиностроение не могло удовлетворить внутреннего спроса и устранить потребность в импорте машин и оборудования. Однако и в этом отношении Россия мало отличалась от Франции, которая широко импортировала машины (в том числе паровозы) из Англии.

При равенстве доходов от сельского хозяйства и торгово-промышленной деятельности (включая транспорт) в сфере сельского хозяйства было занято 70—75% населения страны; валовая продукция земледелия и животноводства, несколько превышая всю совокупную промышленную продукцию (в том числе продукцию лесной, кустарно-ремесленной промышленности, а также строительство всех видов), была в 1,5 раза выше валовой продукции крупной промышленности. Таким образом, в результате индустриального развития к кануну первой мировой войны Россия стала лишь аграрно-капиталистической страной.

Будучи наряду с Францией страной среднеразвитого крупнокапиталистического производства, Россия резко отличалась от нее по типу индустриального развития и характеру социально-экономической структуры.

Как отмечал К. Маркс, страны раннего капитализма прошли через «долгий инкубационный период развития машинного производства, чтобы добраться до машин, пароходов, железных дорог и т. п.»; выработка развитого капиталистического механизма обмена (банки, кредитные общества и т. п.) также «потребовала на Западе целых веков» '. В России система крупнокапиталистического производства была создана в невиданно сжатые сроки, механизм обмена (банки, кредитные общества и т. п.), по образному выражению Маркса,— «в несколько дней» 1 2. В результате, как указывал Маркс, в России появился «известный род капитализма, вскормленный за счет крестьян при посредстве государства», который «противостоит общине»3, т. е. аграрному строю, отягощенному грузом пережиточных отношений. Эти глубокие замечания Маркса, развитые впоследствии Энгельсом в его переписке с русскими политическими деятелями, прямо перекликаются с рядом ленинских положений. Характеризуя «период русской истории, который лежит между двумя поворотными пунктами ее, между 1861 и 1905 годами», указывая, что «в течение этого периода следы крепостного права, прямые переживания его насквозь проникали собой всю хозяйственную (особенно деревенскую) и вето политическую жизнь страны», Ленин далее подчеркивал: «И в то же время именно этот период был периодом усиленн о г о роста капитализма снизу и насаждении

его сверх у»

В этом предельно емком определении Ленин указывает, во-первых, на социально-экономические и политические условия, в которых проходило развитие капитализма в России, во-вторых, выделяет общие закономерности и национально-особенные черты этого процесса, в-третьих, характеризует принципиальные особенности социально-экономической структуры дореволюционной России.

Феодализм в России был представлен крепостничеством, наиболее трудно поддающимся капиталистической трансформации. Вследствие этого капиталистический способ производства начал развиваться в России значительно позднее: во второй половине XIX в. в странах Западной Европы процессы первоначального накопления и «инкубационный период» машинного производства отошли в далекое прошлое, тогда как в России они были в полном разгаре. Свойственные ранним стадиям капиталистической эволюции преобладание торгово-ростовщических форм эксплуатации, возникновение из мелкотоварного производства мануфактуры, а затем фабрики, социальное разложение крестьянства, короче говоря, явления, определенные Лениным как «рост капитализма снизу», были однотипны явлениям и процессам становления и развития капиталистического способа производства на Западе; они лишь развертывались позднее, в иную историческую эпоху, в начале империалистической полосы всемирной истории. И если Россия вступила в стадию монополистического капитализма одновременно с индустриально развитыми странами Запада, то это объясняется специфическими особенностями капиталистической эволюции страны. Именно они были определены Лениным как «насаждение капитализма сверху» и выражались в особой экономической политике правительства, в системе государственных мер, направленных на форсированное развитие тяжелых отраслей промышленности и транспорта. Прямое государственно-капиталистическое предпринимательство; так называемая концессионная система при организации железнодорожного строительства, обеспечивавшая «железнодорожным королям» невиданные прибыли; выдача казенных заказов на длительный срок и по явно и нарочито завышенным расценкам; привлечение иностранных капиталов для компенсации недостатка денежных ресурсов внутри страны; высокий, по сути дела, запретительный таможенный тариф для ограждения российской промышленности от конкуренции товаров заграничного производства при росте налогообложения и всемерном форсировании экспорта хлеба и других предметов сельского хозяйства, а также древесины и некоторых видов сырья для промышленности — такова система мер, вызвавших бурный размах железнодорожного строительства и рост тяжелых отраслей промышленности на рубеже XIX и XX вв. И именно эти национально-особенные черты капиталистической эволюции страны определили некоторые ее принципиальные отличия от капиталистической эволюции индустриально развитых стран Запада. Отметим две наиболее важные. Первая состоит в том, что основные этапы складывания крупнокапиталистического производства, через которые прошли страны раннего капиталистического развития, в России оказались сдвинутыми, смещенными н переплетенными. То, что увенчивало этот процесс на Западе — создание современных средств сообщения (паровой железнодорожный и водный транспорт) на базе развитых отраслей тяжелой промышленности, в России стало стимулом и рычагом для возникновения отраслей промышленности, производящих средства производства: процессы первоначального накопления, «инкубационного периода» машинного производства и промышленного переворота, разделенные в странах Запада значительным промежутком времени, в России шли одновременно, взаимно обусловливая и модифицируя друг друга.

Отсюда и другое отличие капиталистической эволюции индустриально развитых стран Запада и России. Оно состоит в том, что для России не были характерны классические формы и закономерности развития домонополистического капитализма, капитализма «свободной конкуренции». Широкое государственное вмешательство и массовый прилив иностранных капиталов, с одной стороны, сохранение на всем протяжении истории российского капитализма до- и раннекапиталистических приемов, форм и методов эксплуатации — с другой,—вот что отличало домонополистическую стадию развития капитализма в России от промышленного капитализма западноевропейских стран.

Однако способствование развитию некоторых отраслей промышленности и транспорта (как отличительная черта экономической политики правительства) осуществлялось царизмом ради укрепления собственного политического положения и в интересах дворянско-помещичьего класса. Политика форсирования индустриального развития страны совмещалась поэтому с аграрной политикой, направленной на укрепление латифунди-ального землевладения. В условиях капиталистической эволюции продлить существование и укрепить помещичье землевладение можно было не простым препятствием развитию капиталистических отношений, это было бы реакционной утопией, а направлением этого развития по приемлемому для самодержавия и помещиков руслу, т. е. по такому пути, который обеспечил бы медленную трансформацию помещичьих латифундий в буржуазные хозяйства юнкерского типа в результате столь же медленного перерастания кабалы и отработок в капиталистические формы эксплуатации сельскохозяйственных пролетариев. Возможности такого прусского пути аграрно-капиталистической эволюции имелись и реально выражались не только в элементах помещичье-аграрного капитализма, но и в помещичье-капита-листическом предпринимательстве за пределами собственно сельского хозяйства. Важнейшим условием победы такого именно типа аграрно-капиталистической эволюции была пролетаризация миллионных масс трудового крестьянства через пауперизацию, через медленное обнищание и разорение. Обеспечить развитие капитализма в заданном направлении можно было беспощадным подавлением революционного движения, установлением открытой военно-феодальной диктатуры. Взяв «новый курс» в области аграрной политики, приступив к осуществлению земельной реформы, самодержавие сознательно и окончательно встало на путь капиталистического развития.

В социально-политическом смысле и значении новая аграрная политика самодержавия была однотипна с индустриальной политикой «насаждения капитализма сверху». И та, и другая были рассчитаны на укрепление помещичьего класса и царизма; и та, и другая были связаны с консервацией до- и раннекапи-талистичееких форм эксплуатации в интересах помещиков. Но не только помещиков. Верхушка крупной буржуазии и вся российская торгово-промышленная буржуазия широко пользовались выгодами полукрепостнических и особенно торгово-ростовщических форм эксплуатации как в центре, так и на окраинах страны. Эту особенность крупной российской буржуазии Ленин определил через понятие «октябристский капитал» («октябристский капитализм»), производным от названия партии октябристов, в которой представители московского крупного капитала уживались в блоке с полукрепостниками-помещиками. Отмечая, что «культурный» западноевропейский капитал выступает в качестве октябристского лишь в колониях, используя только там до- и раннекапиталистические формы эксплуатации, изжитые в самой метрополии, Ленин подчеркивал, что российский крупный капитал сохранил октябристский характер во всех сферах своей деятельности. Ленин, таким образом, относил к октябристскому капиталу как монополистическую буржуазию, приспосабливавшуюся в своих экономических интересах к царизму и помещикам, так и периферийную, преимущественно торговую, буржуазию, извлекавшую особые выгоды из эксплуатации крестьянских масс путем неэквивалентного обмена В понятие «октябристский капитал» Ленин вкладывал не только социально-экономическое, но и важное общественно-политическое содержание, указывая, что октябристский капитализм эпохи первоначального накопления упорно уживается «с Пуришкевичами и пуришкевичевщиной российской жизни...» Крупная буржуазия настолько с ними срослась, что стала тем очень узким слоем зрелых и перезрелых капиталистов («сатрапы нашей промышленности»!), которые делили с пуришкевичами политическую власть и средневековые привилегии* 2.

Таким образом, «способствование капиталистическому развитию» означало отрицание свободной капиталистической эволюции. Ленин писал: «В России положение абсолютно невыносимо именно потому, что вместо широкого, свободного, быстрого развития капитализма мы видим застой и гниение» 3.

Курс на октябристско-прусский вариант капиталистического развития вызывал отпор со стороны трудящихся масс. Блоку крепостников-помещиков и буржуазии противостоял блок рабочего класса и трудового крестьянства. Развитие союза эксплуатируемых и союза эксплуататорских классов шло в противоположных направлениях. По мере роста революционного движения первый укреплялся, второй ослабевал. Переплетение экономических интересов верхов старого и нового эксплуататорских классов совмещалось с растущим антагонизмом между ними. При сохранении всей полноты политической власти в руках помещичьего класса экономическая сила и влияние верхов буржуазии росли, а дворянства — падали. Однако раздоры среди эксплуататорских классов не могли привести к распаду их союза. Даже политически активная и лидирующая монополистическая буржуазия Московского района не имела в России достаточно широкой и естественной социальной базы в виде средних и мелких капиталистов, а тем более мелкой буржуазии. Узость социальной базы, страх перед революцией и открытый политический союз с самодержавием в незавидной роли младшего партнера — все это изолировало ее в общественно-политическом смысле от характерного для России широкого слоя демократической интеллигенции. Общественно-политический вес крупной буржуазии был в России крайне незначителен. К ней свысока относились и либеральные помещики, и правящие верхи. Она встречала поддержку лишь в правокадетских кругах.

Старый класс-сословие — крестьянство — расслаивалось на классы капиталистического общества, но этот процесс далеко не завершился. Соответственно шло крайне замедленно обуржуазивайте демократической интеллигенции.

Социально-экономическое развитие по пути капитализма не могло преодолеть многоукладности российской экономики; разрешение ряда задач буржуазно-демократической революции после свержения самодержавия становилось невозможным в случае прихода к власти крупной буржуазии.

Объективные предпосылки, а также экономические, социальные и политические задачи буржуазно-демократической и социалистической революций накануне мировой войны тесно сплелись.

В итоге полувековой истории российского капитализма страна стояла перед скрещением альтернативных путей дальнейшего развития. Рабочий класс после свержения самодержавия оказывался перед альтернативой: или продолжение борьбы с капиталистами в условиях большей политической свободы, но с менее широким кругом союзников, или завоевание политической власти для построения нового, социалистического общества. Крестьянские массы находились перед выбором: либо революционная ликвидация латифундиального землевладения, либо мучительная для крестьян постепенная эволюция по прусскому пути. Колониальному крестьянству предстояло либо полное освобождение от всех эксплуататоров, пришлых и местных, либо при устранении военно-феодальной эксплуатации пережиточного типа продолжение тех же приемов октябристской торгово-ростовщической эксплуатации буржуазно-помещичьим государством, а также русским и местным октябристским капиталом.

В скрещении всех указанных альтернатив находилось окончательно изжившее себя: самодержавие. Оно могло быть убрано с дороги также альтернативно — реформистски или революционно, сверху или снизу, посредством дворцового переворота, осуществленного представителями обоих эксплуататорских классов, или победоносной народной революцией рабочего класса и всего крестьянства.

Такова была социально-экономическая и общественно-политическая основа революционного кризиса в России. Первый натиск революции был отбит самодержавием. В канун мировой войны начал развертываться новый этап революционного кризиса.