Колонии России в начале 20 века

К. Маркс и Ф. Энгельс различали два типа колоний — «свободные» территории, заселявшиеся пришлым европейским населением (например, Канада и Австралия), и «подчиненные земли, занятые туземцами», не становившиеся или лишь частично становившиеся объектом европейского заселения (например, Индия или Алжир). Их исторические судьбы были различными. Как и предвидел Энгельс1, колонии первого типа развивались свободнее и быстрее стали самостоятельными, тогда как экономическое и политическое угнетение вторых, напротив, постоянно усиливалось, и в период империализма они стали колониями в современном значении этого термина. Однако на определенном этапе развития и те и другие были поставщиками сельскохозяйственных продуктов, позднее и горнорудного сырья, т. е. экономически эксплуатировались как колонии.

По подсчетам Ленина, в 1914 г. колониальные территории России — Сибирь с Казахстаном, Средняя Азия, Центральный Кавказ и Закавказье — простирались на 17,4 млн. квадратных километров (76,3% общей площади страны) с населением в 33,2 млн. человек (19,6% общей численности населения) 1 2.

По переписи 1897 г. в Казахстане русских насчитывалось около 20, а в Средней Азии —3,7%. Сибирь, за исключением отдельных национальных районов (Якутия, Бурятия и некоторые другие), давно уже представляла собой собственно русскую территорию не только в политико-административном, но и в национальном отношении (80,9% населения составляли русские). В период империализма процесс колонизации продолжался с большой интенсивностью. С 1897 по 1911 г. население Азиатской части России (без Кавказа) увеличилось почти в 1,5 раза, т. е. за счет колонизации возрастало значительно быстрее, чем население Европейской части России (на 30% по 50 губерниям). Число русских в составе населения Сибири дошло до 85%, в Казахстане — до 40, в Туркестане — лишь до 6,3%. Сибирь и Казахстан интенсивно заселялись крестьянами из русских, белорусских, украинских губерний; они были колониями переселенческого типа. В густонаселенном Узбекистане, а также в Закавказье русская колонизация была выражена весьма слабо, в Хиве и Бухаре ее вообще не было; это колонии второго типа, с почти исключительно местным населением. Экономическому освоению колоний царской России способствовало сооружение железных дорог. Масштабы железнодорожного строительства за Уралом были огромны. Дороги строились главным образом на государственные средства. Транссибирская магистраль не имела себе равных в мире. За 25 лет, с 1892 по 1917 г., протяженность железных дорог в Средней Азии и Сибири (без Китайско-Восточной железной дороги) увеличилась в 10 раз, а железнодорожные перевозки по азиатским территориям, включая и Закавказье, с 1902 по 1910 г. возросли на 81,7%, достигнув в абсолютных цифрах 1148,8 млн. пудов '.

Из Сибири вывозились золото, медь и во все больших размерах продукты земледелия, скотоводства, рыболовства и охоты. Вывоз хлеба в 1915—1916 гг. по сравнению с началом века позрос в 6,5 раза 1 2. Ввозились мануфактура, сельскохозяйственные и другие машины, металлические изделия и металлы, соль, керосин, каменный уголь, табак и табачные изделия. Ввоз перечисленных товаров в 1897 г. составлял 1813,6 тыс. пудов, в 1905 г.— 12 122,6 тыс. пудов.

Средняя Азия поставляла центральным районам России в основном хлопок. Площади хлопковых плантаций с 1907 по 1914 г. увеличились с 342 тыс. до 508 тыс. дес., а сбор хлопка-сырца поднялся с 18 млн. до 29 млн. пудов. В снабжении хлопком российской текстильной промышленности доля среднеазиатского хлопка поднялась с 32,6 % в 1900 г. до 54,9% в 1913 г., а в 1915—1916 гг.— фактически до 100% *.

Помимо хлопка, значительное место в вывозе из Средней Азии занимали фрукты, хлопковые семена, шерсть, кожи и шкуры, шелк (коконы). В небольшом количестве вывозилась нефть. Ввозились текстильные товары, металлоизделия, выделанные кожи, нефтепродукты и пр. Из Казахстана поставлялись в Россию главным образом скот и продукты животноводства, но в XX в. вывозился и хлеб. Только в 1912 г. из степных областей по железной дороге было отправлено скота 98 тыс. голов, мяса и сала — 1715 тыс. пуд., хлеба — 20 млн. пудов.

Таким образом, в период капитализма и особенно империализма центральные районы России превратились в поставщиков промышленных изделий, а окраинные стали источником сельскохозяйственного и горнорудного сырья для промышленности Европейской части России. Это означало, что в начале XX в. завершилось экономическое завоевание колониальных районов России метрополией, о котором как о незавершенном процессе писал В. И. Ленин в книге «Развитие капитализма в России» 1 2. Сложилась колониальная система российского империализма.

Военно-феодальная эксплуатация колоний

Своеобразие эксплуатации колоний определялось социально-политическим строем России — метрополии и особенностями эволюции самих колоний.

Преобладание в России военно-феодального империализма сказывалось на характере колонизации восточных окраин российским крестьянством. Огромные незаселенные пространства Сибири и Степного края были потенциально ценнейшим колонизационным фондом. Все земли Зауралья — заселенные и незаселенные — правительство объявило государственной собственностью. Однако, закрепив за собой земельную ренту, оно почти ничего не предпринимало, чтобы путем орошения и мелиорации привести эти земли в годное для заселения состояние. Процесс заселения зауральских земель был эффективным лишь в той мере и до тех пор, пока не истощились земли, пригодные для обработки силами крестьянского хозяйства, и пока в процесс заселения мало вмешивалось помещичье государство.

До середины 90-х годов гонимое малоземельем и помещичьей эксплуатацией крестьянство устремлялось на восток стихийно, обходя правительственные запреты. В Сибири получило распространение захватное право на землю, в Казахстане и Средней Азии переселенцы занимали земли в большинстве случаев по соглашению с местным населением и за плату.

В XX в. характер колонизации стал меняться под влиянием двух слабо выраженных ранее факторов. Во-первых, в результате развития товарных отношений цены на зауральские земли стали расти; царизм начал прилагать серьезные усилия, чтобы реализовать свое верховное право собственности на эти земли, присвоить возможно большую часть земельной ренты. Во-вторых, развертывалась крестьянская борьба за землю. Во имя спасения помещичьего землевладения в центре царизм стал поощрять движение переселенцев за Урал. По официальным преуменьшенным данным, с 1896 по 1916 г. включительно на восток переселилось около 4 млн. человек ’. Не имея нужного количества свободных, пригодных для обработки земель, правительство пошло на изъятие в пользу государства земель у местного, в том числе и старожильческого, русского населения Сибири для передачи этих земель в пользование переселенцев. За 1906—1915 гг. переселенцы получили в Сибири, Казахстане и Средней Азии 1537 тыс. душевых долей общей площадью около 29 млн. дес.; «на другие надобности» было изъято еще 7,5 млн. дес., а всего свыше 36,4 млн. дес.1 2 Это значительно превосходило изъятия XIX в. для казачьих поселений, военных нужд и других надобностей.

Спасение помещичьего землевладения в России за счет расхищения земель за Уралом было лишь одной из целей царского правительства. Другая заключалась в получении с земельных угодий колоний все более высокой ренты. Среди изъятых «на другие надобности» земель были огромные лесные заросли, объявленные казенными «оброчными статьями», которые сдавались казахам и киргизам иод пастьбу скота за особую плату, и так называемые «скотоводческие участки», сдававшиеся скотово-дам-предпринимателям но установившимся «рыночным» арендным ценам. После всех земельных изъятий податное обложение кочевников — киргизов, казахов, бурят и др.— не уменьшалось, а даже возросло. Так как подать взималась не с площади земли, а с кибитки (хозяйства), то после земельных изъятий уровень податного обложения на единицу землепользования возрастал, военно-феодальная эксплуатация кочевников интенсифицировалась. Интенсифицировалась и эксплуатация оседлого населения. В Туркестане, например, налоги, подати и другие сборы в доход казны увеличились с 7 млн. в 1896 г. до 21 млн. руб. в 1911 г., т. е. в 3 раза *.

Правительство систематически повышало государственную оброчную подать и земские денежные сборы со старожилов и новоселов1 2. По обследованиям 1910—1911 гг., в Казахстане на одно переселенческое хозяйство приходилось платежей по ссудам, государственных, земских и страховых налогов, волостных и сельских сборов в среднем 13,3—14,6 руб.3 За полученные в пользование земли переселенцы вынуждены были уплачивать не меньше налогов и сборов, чем платили крестьяне в центре России до отмены выкупных платежей. При низких ценах на хлеб это было непосильным бременем: более '/з урожая крестьяне сдавали помещичьему государству в виде налогов.

Тяжесть обложения чрезвычайно возрастала вследствие сцо-собов его взыскания. В колониальных районах вплоть до 1917 г. действовали особые системы изъятия народного дохода, отмененные в Европейской части России под влиянием роста революционного движения. Сохранялась круговая порука; сборы производили местные феодалы, которые завышали величину обложения в целях собственного обогащения.

В колониях действовал насквозь прогнивший чиновничий аппарат, который безудержно грабил как местное, так и переселенческое крестьянство. Чиновники извлекали дополнительно феодальную ренту посредством принуждения крестьян к работе, взяток, поборов, штрафов за малозначительные проступки и преступления и т. п.

Крестьянскую колонизацию русских колоний царизм превращал в военно-феодальный грабеж земель местного населения, а самих переселенцев вместо свободных хлебопашцев — в крестьян, феодально угнетаемых российским чиновничеством.

Таким образом, переселение не только не разрешало противоречия в сельском хозяйстве центра, но порождало узел новых острых противоречий; возникла борьба переселенческого крестьянства против феодальной эксплуатации. Кроме того, земельные просторы Зауралья при царских методах их использования оказались слишком тесными для развития земледельческого хозяйства крестьян-новоселов. Свыше 1 млн. человек (т. е. почти каждый четвертый из переселенцев) были вынуждены возвратиться на родину. Не имея средств к жизни, они вливались в ряды пауперизованного крестьянства европейских губерний, переполняли рынок рабочей силы. Происходила нивелировка цен на рабочую силу в центре и в колониальных окраинах страны. Это обостряло классовую борьбу рабочих России, затрудняло образование в среде русского пролетариата прослойки рабочей аристократии, облегчало объединение рабочего движения всей империи в единый фронт пролетарского движения.

Капиталистическая эксплуатация колоний

Вместе с ростом российского капитализма «вширь» наряду с военно-феодальной эксплуатацией развивалась и капиталистическая эксплуатация колоний. Здесь она принимала прежде всего форму торгово-ростовщической эксплуатации местных крестьян и крестьян-переселенцев, вовлекаемых в товарные отношения,— форму, характерную для капиталистического первоначального накопления. Преобладая в колониях, торгово-ростовщическая эксплуатация была широко распространена и в промышленно развитых районах страны. Таким образом, в империалистической России торговый и ростовщический капитал находился в тесном взаимодействии с крупным промышленным и финансовым капиталом.

Рассмотрим характер этого взаимодействия в колониях Российской империи. В конце XIX в. здесь повсюду преобладала торгово-ростовщическая буржуазия, частично совмещавшая свою основную «деятельность» с промышленным предпринимательством в золотодобыче, местных пищевых предприятиях и т. п. В Сибири доля этой группы составляла 77%, в Казахстане и Средней Азии — почти 90, на Кавказе — около 68%

Таким образом, явно преобладал капитал, не организующий производство, а подчиняющий себе эксплуатируемое крестьянство путем ростовщической кабалы и спекулятивных операций, изымавших из крестьянского хозяйства огромное количество труда при помощи неэквивалентного обмена.

Торгово-ростовщический капитал получал огромные прибыли на неэквивалентной торговле с местным туземным населением Сибири; широко практиковались обман, обвес, спаивание водкой. Такая же спекуляция и неэквивалентный обмен применялись в торговле скотом и продуктами животноводства, в частности сибирским маслом.

Неэквивалентный обмен переплетался с ростовщичеством, что особенно проявлялось в Туркестане во всей системе заготовок и торговле хлопком. Здесь все население было опутано долгами, кредит хлопководу обходился в среднем в 40—60% в год '. Ко всему этому добавлялись бесчисленные махинации по обиранию хлопкороба, которые практиковались при кредитовании: ссуда совершенно не нужными дехканину товарами и, конечно, по повышенной цене; такие же махинации при скупке: обсчет, обвес, штрафы, скидки на «качество» и т. п.

Местные скупщики-посредники, авансировавшие хлопкоробов под будущий урожай, действовали с помощью заемных средств, получаемых в конце XIX в. от крупных хлопко-торговых фирм, а в начале XX в,—от филиалов столичных банков. Проникновение российских банков в колонии в начале XX в. шло весьма интенсивно; их операции развивались здесь быстрее, чем в целом по стране. К началу 1912 г. в Азиатской части России насчитывалось 154 отделений, комиссионерств и агентств банков. Если принять операции всех банковских филиалов по учету векселей за 1898 г. за 100, то в 1909 г. они составляли: в Сибири — 274,3, в Средней Азии — 387,2.

Банковские монополии и связанные с ними крупные торговые фирмы возглавили систему торгово-ростовщической эксплуатации колоний, приняли непосредственное участие в дележе добычи от экспроприации колониального крестьянства. Совершалось сращивание архаических форм торгово-ростовщического и «передового» российского финансового капитала, который стал реакционной экономической силой, задерживавшей экономический прогресс всей страны.

Колониальное крестьянство — и местное, и переселенческое — боролось против военно-феодальной эксплуатации царизма, против торгово-ростовщической эксплуатации, против местного феодализма. «Русская революция и революция в Азии = борьба за вытеснение октябристского капитала и за замену его демократическим капиталом»,—указывал Ленин2. Поэтому демократическая революция в России не могла не включать в себя и решение такой кардинальной задачи, как разрушение колониальной системы царизма и российского капиталистического империализма, тормозившей социально-экономическое развитие всей страны.

Направление и итоги хозяйственной эволюции колониальных окраин

Существенное значение для оценки колониальной системы российского империализма имеет анализ размещения обрабатывающей промышленности. На 1 января 1914 г. в Сибири, Средней Азии, Казахстане и на Кавказе насчитывалось, по официальным данным, 7145 промышленных заведепнй обрабатывающей промышленности с общим числом рабочих в 107,4 тыс. Местная промышленность была представлена, таким образом, мелкими предприятиями (в среднем 15 рабочих на каждое; в Центральной России на одно предприятие приходилось 75,7 рабочих). Преобладала первичная обработка сырья с последующей переработкой в индустриальных центрах Европейской части России.

Сибирь, Казахстан и Средняя Азия были для России и источником снабжения горнорудным сырьем, что опять-таки характерно для экономики колоний в период империализма. Россия отличалась лишь слабым использованием огромных естественных богатств восточных районов. Общероссийское значение имело производство меди в Армении и Грузии, которое давало 30% всей выплавки, но занимало лишь 8 тыс. рабочих. В Казахстане и Средней Азии (Атбассар, Риддер, Эмба, Караганда, Фергана) разрабатывались некоторые месторождения цветных металлов, нефти, угля. В огромной Сибири была значительно развитой лишь добыча золота — четверть всего производства в стране приходилась на территорию нынешней Восточной Сибири, где выделялись Ленско-Витимский округ (крупнейшее предприятие — «Ленское золотопромышленное товарищество», тесно связанное с английским капиталом и русскими коммерческими банками) и Дальний Восток. Росла добыча угля (Черем-хово, Анжер).

Заселение царских колоний крестьянством из России ни в коей мере не означало их деколонизацию. Наоборот, в XX в. колониальное состояние окраин еще более усилилось.

Крестьянство разорялось. Девственные почвы Сибири поддавались обработке плугами, в которые запрягались две пары лошадей. Между тем, по данным военно-конских переписей, среди русских крестьян-переселенцев Тобольской, Томской, Енисейской и Иркутской губерний в 1908 г. насчитывалось хозяйств без лошадей и с одной лошадью 18,1 %, в 1912 г. их стало 24,1 %, а вместе с хозяйствами, имевшими 2—3 лошади,— 49,1 и 56,5% К Подобная же картина наблюдалась среди переселенцев Казахстана и Средней Азии. Пауперизация крестьянства местных национальностей протекала с еще большей силой. Беднейшие крестьяне составляли в шести уездах степных областей, по данным военно-конской переписи 1912 г., 85%, а в Ферганской долине Узбекистана, в Андижанском и Наманганском уездах — 63 % всех обследованных хозяйств1 2.

Все это, однако, приводило не к пролетаризации, а к пауперизации беднейших крестьян. Они не могли уйти в города, так как вследствие слабого развития промышленности спрос на рабочую силу там был незначительным, они не могли быть использованы как сельскохозяйственные рабочие и в крупных кулацких хозяйствах Сибири, Казахстана и Средней Азии. Последнее обстоятельство объясняется не малочисленностью и тем более не размерами кулацких хозяйств. По данным военно-конской переписи 1912 г., 5% сибирских хозяйств имели от И до 50 лошадей каждое. Более того, были крестьянские хозяйства, по своим размерам похожие на помещичьи. В четырех сибирских губерниях число хозяйств с 51 и более (до 300) лошадей выросло с 213 в 1908 г. до 345 в 1912 г. Однако технический уровень ведения кулацкого хозяйства был в целом крайне низок. В Западной Сибири и у переселенцев Казахстана господствовали подсечная и залежно-паровая системы полевого хозяйства; приемы обработки почвы были грубыми, орудия — примитивными.

Очень слабо был развит и наем рабочей силы. Сибирские кулаки нанимали 0,2—0,6 человека на круглый год, или приблизительно 0,5—1,5 человека в весенне-летне-осеннюю пору. Еще слабее был развит капиталистический наем в переселенческих хозяйствах Казахстана.

Таким образом, несмотря па отсутствие помещичьего землевладения, в царских колониях Зауралья не было и не могло по экономическим условиям образоваться передового фермерского хозяйства. В Сибири, Казахстане, Средней Азии из зажиточных хозяйств крестьян-переселенцев вырастал не фермер-каниталист, а кулак-мироед, низовое звено «октябристского» капитала. Переселенческое кулачество эксплуатировало не столько наемный батрацкий труд, сколько крестьянскую бедноту, еще сохранившую подобие самостоятельного мелкого хозяйства, причем применялась самая беззастенчивая ростовщическая полуфеодальная кабала.

Количество производимого хлеба на душу населения уменьшалось. По сравнению с 1901 —1905 гг. чистый сбор хлебов на душу населения в Сибири за пятилетие (с 1908 по 1912 г.) снизился на 1,4 пуда. Несколько снизилось количество скота: в четырех губерниях Сибири на 100 душ населения приходилось скота в 1904 г. 66, а в 1914 г.— 62 головы. То же наблюдалось и в Казахстане. В конечном счете все это было результатом того, что в Сибири и Казахстане происходила не свободная колонизация, дававшая простор для капиталистического производства в сельском хозяйстве, а колонизация российского типа, осложненная полуфеодальным строем сельского хозяйства в центре страны, военно-феодальной и примитивно капиталистической эксплуатацией колоний.

Ухудшалось и состояние сельского хозяйства местного крестьянства. По семи уездам Семипалатинской и Акмолинской областей поголовье скота, зарегистрированное по переписи 1916 г., уменьшилось на 17% по сравнению с 1907—1911 гг. 1

0             состоянии хлопководства в Средней Азии журнал «Туркестанское сельское хозяйство» сообщал: «Быстрый рост хлопчатника происходил вследствие относительной свободы в количестве орошенных земель, могущих быть отведенными под эту культуру. При этом техническое урегулирование и усовершенствование обработки земли и водопользования не имели места, и хозяйство велось хищнически. Достигнув известного предела истощения земель и в качественном, и в количественном отношении, рост культуры хлопчатника неминуемо должен остановиться, особенно в силу необходимости в плодосменной системе и в распределении работ в течение лета на разные культуры».

Последовательные буржуазно-демократические преобразования были невозможны без разрушения колониальной системы царизма и империализма, без разрешения национально-колониального вопроса. В свою очередь решение национально-колониального вопроса было невозможно без буржуазно-демократической революции в России и свержения власти капиталистического империализма. Именно поэтому национально-освободительная борьба угнетенных народов России стала одной из составных частей буржуазно-демократической и социалистической революций. Борьбы переселенческого крестьянства против царской п империалистической эксплуатации сливалась с национально-освободительной борьбой трудящихся масс колоний.