Углубление кризиса и начало распада третьеиюньской системы. Второй "министерский кризис"

К концу 1910 г. провал столыпинского курса обнаружился полностью, терпя неудачу во всех своих звеньях. Политика аграрного бонапартизма привела к еще большему обострению классовой борьбы в деревне; прежняя ненависть крестьянина к помещику дополнилась теперь ненавистью ограбленного общинника к кулаку-хуторянину. Дума обнаружила свое полное бессилие в попытках «европеизировать» хотя бы фасад старого, прогнившего здания царизма, касалось ли дело модернизации и укрепления военных сил, расширения земства и народного образования, реформы местного суда и т. п.

Но главный итог состоял в том, что в стране начался новый подъем рабочего движения. Просимый Столыпиным «покой» вместо 20 лет длился всего лишь 3 года, и уже не было никаких надежд на то, что его удастся вернуть.

Все это неизбежно вело к дальнейшему углублению кризиса «верхов», нашедшему свое наиболее острое проявление во вновь организованной правыми Государственного совета кампании против Столыпина. Поводом для похода против незадачливого саратовского Бисмарка на этот раз был избран законопроект о западном земстве, что было отнюдь не случайно. Столыпин сделал национализм своим последним прибежищем и знаменем. Законопроект о западном земстве был первым его совместным выходом с националистами в качестве новой правительственной партии. Поэтому Столыпин придал законопроекту демонстративно-принципиальное значение, поставив его по существу как вопрос о доверии к нему со стороны «верхов».

Борьбу против Столыпина возглавили лидеры правых в Государственном совете П. Н. Дурново и Б. Ф. Трепов. Объектом нападения они избрали центральный пункт законопроекта — вопрос о национальных куриях. Главное обвинение состояло в том, что такие курии принципиально несовместимы с основными государственными устоями, так как они исходят из идеи, грозящей опасным прецедентом, что н Российской империи нерусские национальности могут иметь свои особые выборные представительства, выражающие собственные интересы, отличные от интересов «русской государственности». На самом деле это было пустым предлогом, так как оба избирательных закона в Думу предусматривали выборы от отдельных национальностей.

Кампания на этот раз велась очень продуманно и скрытно. Столыпин до самого последнего дня был уверен в успехе, не подозревая о грозящей ему опасности, так как считал, что законопроект поддерживается царем. Между тем, как потом стало известно, Трепов в личной аудиенции с царем добился у последнего права голосовать членам Государственного совета «по совести», т. е. против законопроекта. 4 марта 1911 г. Государственный совет принял поправку, отвергавшую национальные курии. В ответ Столыпин подал в отставку, и в течение нескольких дней вся «большая» пресса писала о том, что отставка принята, называя тут же имена возможных преемников. Однако неожиданно оказалось, что Столыпин остается на своем посту, причем на определенных, выдвинутых им и принятых царем условиях: удаления в «отпуск» до 1 января 1912 г. Дурново и Трепова и роспуска обеих палат на три дня (с 12 по 14 марта) с тем, чтобы провести законопроект о западном земстве в его прежнем виде по 87-й статье. Узнав об этом, Государственный совет 11 марта провалил законопроект в целом. Через три дня он был проведен в жизнь в чрезвычайном порядке.

Казалось, Столыпин одержал полную победу, но на самом деле это была пиррова победа, равносильная его политическому самоубийству. Сам Столыпин признавался Коковцову, что его дни, как главы правительства, сочтены, что до него «добираются со всех сторон» и он «здесь не надолго» '.

Одной из причин временного оставления Столыпина было нежелание «верхов» создавать «конституционный» прецедент — принятие отставки на базе конфликта исполнительной власти с «представительными учреждениями». Поэтому было решено убрать его потихоньку, сделав либо послом, либо наместником на Кавказе. В конце концов выход был найден охранкой, отправившей Столыпина на тот свет при помощи своего агента Бог-рова, смертельно ранившего премьера 1 сентября 1911 г.

Сами «верхи», вся правая и либеральная печать одинаково признали, что причиной политической гибели Столыпина был крах его бонапартистской политики. «Он сделал все для подавления минувшей революции, но очень мало для предотвращения революции будущей»,— перепечатала «Речь» отзыв одной из немецких газет.

Парламентский кризис

«Министерский» кризис повлек за собой кризис «парламентский». Суть кризиса состояла в том, что в предельно обнаженном виде всей стране было показано, что столыпинская «конституция» в смысле ограничения самодержавия есть абсолютная фикция. Третьеиюньское «народное представительство» оказалось возможным третировать, как какое-нибудь захолустное уездное земство: созывать и распускать под любым предлогом.

В ответ на роспуск Думы октябристы, кадеты и социал-демократы внесли спешные запросы Столыпину о незакономерных действиях правительства, нарушающих «основные законы». Объяснения Столыпина, доказывавшего, что он действовал в интересах Думы против «реакционной» части Государственного совета, не помогли, и Дума приняла формулу перехода, объявлявшую действия правительства незакономерными. Такую же по существу формулу принял и Государственный совет, решивший на этот раз вспомнить, что он также является «народным представительством», права и достоинство которого попраны исполнительной властью.

Гучков в знак протеста против принятия законопроекта о западном земстве по 87-й статье сложил с себя полномочия председателя Думы. «Левые» октябристы решили показать свою «оппозиционность», выбрав взамен Гучкова «левого» октябриста М. М. Алексеенко вторым, октябристско-кадетским большинством. Но правая часть фракции противопоставила ему кандидатуру Родзянко. В результате председателем Думы правооктябристским большинством был выбран Родзянко. «Выбор г. Родзянко,— писала «Речь»,— есть примирение со Столыпиным. Точнее говоря, это есть сдача руководства той части Государственной думы, которая с П. А. Столыпиным и не ссорилась, и сдача на условиях... преобладания националистской половины Думы над октябристской» 2.

После «парламентского» кризиса акции октябристов среди московской буржуазии сильно покатились вниз. На дополнительных выборах в Москве по 2-й курии кадет Н. В. Тесленко легко оставил за флагом октябристского кандидата, а при выборах в IV Думу расплата настигла и самого Гучкова — он был забаллотирован 1-й московской курией.

На московском торгово-промышленном небосклоне восходила новая звезда — партия прогрессистов, окончательно оформившаяся уже после выборов в IV Думу — в ноябре 1912 г.; ее создателями была группа московских текстильных фабрикантов: Рябушинские, Коновалов, Третьяков, Четвериков и др., противопоставившая себя старозаветному московскому купечеству во главе с Гучковым и Г. А. Крестовниковым. Органом партии стала газета П. Рябушинского «Утро России». Создание партии прогрессистов явилось, несомненно, реакцией московской буржуазии на крах октябризма.

Однако надежды лидеров на то, что новая партия явится тем центром, который объединит весь либерально-буржуазный лагерь, присоединив к себе «левых» октябристов, с одной стороны, кадетов — с другой, не оправдались. Образование партии прогрессистов было шагом вперед на путях политической консолидации буржуазии. В то же время оно свидетельствовало о бессилии буржуазии создать свою единую «деловую» партию.

Значение «министерского» и «парламентского» кризисов состояло в крахе надежд буржуазии на третьеиюньскую «конституцию», как в свое время потерпели крах надежды на I и II Думы.

Крах столыпинского бонапартизма на «последнем мыслимом для царизма пути» 1 был одновременно и крахом политики контрреволюционного либерализма.