Начало поворота в сторону Революции. Демонстрации

1 января 1911 г. последний русский царь устроил в Зимнем дворце новогодний прием. Шесть лет Николай II проводил свои приемы вне Петербурга, в Царском Селе. Так велик был испуг, вызванный революцией. Сейчас испуг стал проходить. Казалось, царизму удалось добиться столь страстно ожидаемого «успокоения».

Но в глубинах масс происходили невидимые процессы, в их настроении назревали серьезные перемены. Об этом прежде всего говорили стачки рабочих в Москве и Московской губернии летом 1910 г. Промышленное оживление способствовало усилению рабочего движения. Стачки стали наступательными: рабочие требовали увеличения заработной платы, отмены штрафов и обысков. Большевики, связанные с массами, первыми уловили смену апатии оживлением. «Рабочая газета» отмечала: «Особого внимания заслуживает требование: признать выборных от рабочих, без которых никого не увольнять» *.

В этой обстановке состоявшиеся 7 октября 1910 г. в Москве похороны бывшего председателя I Государственной думы кадета С. А. Муромцева превратились в «первое робкое начало манифестаций» 2. Имела место попытка демонстрации и в Думе. Кадеты пытались нажить политический капитал, превращая своего покойного лидера в народного героя.

В. И. Лепин заклеймил Муромцева, как и всех либералов, ва предательство демократии и революции. Этому умеренному и либеральному чиновнику он противопоставил расстрелянного царскими палачами питерского рабочего И. В. Бабушкина как подлинного народного героя русской революции. Вместе с тем обязанностью революционной партии пролетариата была поддержка демонстраций. В самом начале оживления В. И. Ленин наметил тактику использования любого повода с целью развития демократического сознания, сплочения и организации пролетариата.

Когда через месяц, 7 ноября, умер Лев Толстой, большевистский центр начал кампанию за отмену смертной казни. Момент был учтен верно. На заводах и фабриках, в университетских аудиториях царило возбуждение. Комитеты РСДРП в Петербурге и Киеве издали листовки. В день похорон великого писателя, 9 ноября, забастовали рабочие нескольких заводов и фабрик Москвы, Петербурга, Николаева и Киева. Это было начало демонстративных забастовок.

События нарастали с каждым днем. 10 ноября студенты Петербургского университета после сходки вышли на улицу; к ним присоединилось много студентов других высших учебных заведений. Поздно ночью кадеты призвали студентов воздержаться от демонстрации, но остановить движение было уже невозможно. 11 и 12 ноября, когда на улицы Петербурга вновь вышли студенты, к ним присоединилось много рабочих. На Невском развевались флаги с надписью: «Долой смертную казнь!». Демонстрации состоялись в Москве, Томске, Харькове и Киеве. Как правило, они приводили к столкновениям с полицией.

Новый взрыв негодования вызвали в конце ноября истязания политических заключенных в Вологодской и Зерентуйской каторжных тюрьмах. В Петербурге и Москве прошли студенческие сходки и стачки протеста. Возмущение было настолько велико, что запрос, внесенный социал-демократами и трудовиками в Думу, подписали многие кадеты и прогрессисты, и черносотенное большинство с трудом отклонило его немедленное рассмотрение.

Движение не приобрело еще всероссийского размаха. Как ни скромно было оно, все же это было начало. В канун нового, 1911 г. даже реакционный публицист князь В. П. Мещерский вынужден был злобно заявить о «новом цикле революционного движения». Тревожно чувствовали себя верхи буржуазной интеллигенции: «На грани наступающего года что-то произошло. Что именно — с точностью формулировать пока невозможно. Но что в воздухе потянулись какие-то струи ветра, заколебавшие как будто атмосферу,— это чувствуется достаточно определенно» '. Им вторили народные социалисты: «Тихо. Но какое-то глухое, как бы подземное брожение ощущается» 1 2.

Только марксистская партия рабочего класса России уверенно смотрела вперед. Ее вождь Владимир Ильич Ленин в следующих словах подвел итоги года: «Пролетариат начал. Демократическая молодежь продолжает. Русский народ просыпается к новой борьбе, идет навстречу новой революции»

Две линии

В новой обстановке сразу определились два подхода к оценке момента — революционный и оппортунистический. Большевики увидели за происходившими событиями начало поворота к подъему революционной борьбы, ликвидаторы — лишь стремление рабочих улучшить свое положение в рамках третьеиюньского режима. Отсюда вытекали дво в корне различные тактики: борьба против всего старого порядка и борьба только за частные реформы.

С особой силой зазвучал в это время голос Ленина. Одна за другой выходят из-под его пера статьи, заметки, резолюции и другие документы. Широк круг проблем и тем, освещаемых в ленинских произведениях. Суть всех ленинских работ можно кратко свести к одному — подготовка авангарда пролетариата к приближающейся новой революции. Изучайте опыт революции, призывал Ленин. Нет ничего гнуснее, чем ликвидаторская проповедь о «переоценке» пролетариатом своих сил в революции; наоборот, он недооценил свои силы. Рабочий класс поднял на борьбу миллионы, но натиск оказался недостаточно сильным, и царизм устоял. Чтобы его свергнуть, надо повести на новый штурм более широкую массу, десятки миллионов, повести более твердо и сознательно.

В связи с этим особое значение приобретало новое поколение революционной демократии, выросшее в условиях революции и ее поражения. Пролетариат вырос количественно, повысилась его сознательность, во многом изменился его общий культурный облик. Сложилось новое поколение крестьян, разбуженных революцией и обогащенных опытом трех Дум. Появилась новая демократическая интеллигенция, тысячами нитей связанная с массами пролетариата и бесправного крестьянства. Задача большевистской партии заключалась в том, чтобы с величайшим вниманием следить за тем, как растет новая, революционная демократия, научиться влиять на нее, а для этого нащупывать пульс жизни, вливаться в толпу, пробираться даже в либеральную гостиную, везде и всегда оставаясь социалистом и демократом.

Красной нитью через ленинскую публицистику того времени проходит идея гегемонии пролетариата. Борьба за нее вступила в новую стадию. Заявление ликвидаторов «не гегемония, а классовая партия» выразило весь дух оппортунизма. Борьбу рабочих во главе народа за свободу всей страны они пытались низвести до борьбы рабочих за право иметь свою классовую партию. Такую политику Ленин гневно заклеймил: «Пролетарий, не сознающий идеи гегемонии своего класса, или отрекающийся от этой идеи, есть раб, не понимающий своего рабского положения; в лучшем случае это — раб, борющийся за улучшение своего рабского положения, а не за свержение рабства»

Ленинские идеи определили все направление революционной деятельности пролетарской партии.

Острая идейная борьба шла в печати. С потоком ликвидаторских идей нелегко было бороться. Ликвидаторы издавали ежемесячный журнал «Наша заря» и двухнедельник «Дело жизни». Им широко раскрыли свои двери «ликвидаторски-трудовическо-вехистский» еженедельник «Запросы жизни» и ежемесячник «Современник», весьма точно названный Лениным «помссыо народничества с марксизмом» 1 2.

С большим трудом большевики наладили издание легальных органов. С декабря 1910 г. стали выходить еженедельная газета «Звезда» и ежемесячный журнал «Мысль». Журнал полиция закрыла уже в апреле 1911 г., газета подвергалась непрерывным гонениям — за год половина номеров (18 из 36) была конфискована или оштрафована; кроме того, с июня до ноября газета не выходила. Только месяц прожил журнал «Современная жизнь» в Баку. К концу 1911 г. положение изменилось в пользу большевиков. Они господствовали в нелегальной печати. Ликвидаторский «Голос социал-демократа» прекратил свое существование, троцкистская «Правда», выходившая в Вене, дышала на ладан, попытка ликвидаторов противопоставить большевистской «Рабочей газете» свою нелегальную газету «Рабочая жизнь» потерпела фиаско на третьем номере. Большевистское слово звучало и в легальной печати. «Звезда» прочно встала на ноги, начал выходить теоретический орган «Просвещение». Большевики влияли на массы и через думскую фракцию.

С оживлением рабочего движения организации РСДРП воспрянули духом. В партию вступило новое поколение передовых рабочих; вся тяжесть работы на местах легла на их плечи. Отовсюду шли радостные вести: «Масса требует массовок и на массовках требует указаний, как вести работу» (Петербург); «Все больше и больше отодвигаются в прошлое апатия, усталость, равнодушие к своим организациям в рабочей среде» (Москва); «Организация возобновила работу по всей линии» (Рига); «Общее оживление служит достаточной гарантией, что партия с.-д. сыграет свою историческую роль» (Екатерииослав); «...период застоя, упадка начинает проходить» (Баку); «Почти не встречаешь уже больше знакомого, холодного и равнодушного взгляда... Вера в грядущее оживает» (Тифлис) '.

Иным было положение партии эсеров. Объективно выражая интересы крестьян, эсеры оставались интеллигентской организацией, далекой от своей социальной базы, не пустившей прочных корней в деревне и слабо чувствовавшейся в рабочих кварталах. Жизнь в местных организациях еле-еле теплилась.

Типичные мелкобуржуазные интеллигенты, эсеры легко переходили от отчаяния к громкой революционной фразе. Еще в ноябре 1910 г. они писали о студентах: «Абсолютная пустота с одной святыней и идеалом в виде аттестата и тепленького места» 1 2 3. Но вот вспыхнуло студенческое движение и они уже объявляют студенчество «застрельщиком и авангардом нового общественного подъема». На вопрос «Что делать?» эсеры отвечали: «Необходимо немедленно приступить к практической подготовке всенародного вооруженного восстания». Недаром один из эсеров горестно спрашивал: «Придет время общественного подъема — и где, и с чем мы очутимся? Будет ли у нас общественно-политический опыт? Будет ли у масс привычка прислушиваться к нам?» s

Время подъема было уже не за горами. В начале 1911 г. масса еще медленно раскачивалась. День 9 января прошел сравнительно спокойно; кое-где появились листовки, небольшая демонстрация, организованная социал-демократами, состоялась в Риге. Глухое брожение в глубинах масс нашло свое выражение в студенческом движении. Бурной жизнью жили студенческие организации разных направлений. Во многих городах возникли коалиционные советы, в которые вошли социал-демократы и эсеры. Студенты-кадеты пытались задержать движение, но потом, боясь изолировать себя от студенческой массы, также вошли в эти советы. Волнения достигли высшей точки в январе 1911 г., когда по всей стране началась студенческая забастовка. На студентов градом обрушились исключения, аресты, высылки. В высшие учебные заведения ввели полицейских, под их охраной некоторые профессора читали лекции в почти опустевших аудиториях. Особенно накалилась обстановка в Московском университете, все мало-мальски прогрессивные ученые в начале февраля покинули его стены. Это был подлинный разгром старейшего центра русской науки и просвещения. Ушли многие профессора и из Киевского политехнического института.

В защиту науки и высшей школы, в защиту студентов выступили представители рабочего класса в Государственной думе. Особенно остро протестовали социал-демократы и трудовики против разгрома Московского университета. Кадеты отказались подписать их запрос, затем спохватились и с опозданием внесли свой, составленный в весьма умеренных тонах.

Массы, хотя и медленно, приходили в движение. Об этом говорила маевка 1911 г.; выпуском прокламаций ее отметили 15 социал-демократических организаций, польские и латышские социал-демократы.

В основе общественного оживления было рабочее движение. Число стачечников в 1911 г. более чем удвоилось по сравнению с 1910 г., достигнув 105 тыс. человек. Наиболее заметные размеры стачки приобрели в Москве и Центральном промышленном районе, в Петербурге, Польше и на юге Украины. 1911 год, по определению Ленина, представлял «медленный переход в наступление со стороны рабочих масс» '.

Рост революционных настроений в массах нашел свой выход в организованной большевиками кампании за освобождение сосланных на каторгу социал-демократических депутатов II Государственной думы. 29 октября с требованием пересмотра дела втородумцев выступила «Звезда». 15 ноября социал-демократы внесли в Думу запрос об этом деле. В тот же день в Петербурге начались революционные митинги на крупных заводах. На всю рабочую Россию раздался призыв путиловцев, в котором звучал голос революции: «Освобождение рабочих депутатов II Думы должно быть и будет делом рук самих рабочих» 1 2. Запрос поддержали рабочие по всей стране.

С революционными событиями в стране тесно переплетались драматические события в Думе. Трижды на своих заседаниях черносотенная Дума, боясь разоблачения гнусной провокации правительства, отказывалась гласно рассмотреть запрос социал-демократов. От заседания к заседанию росло число депутатов, подписавших этот запрос. А когда черносотенное большинство все же решило рассмотреть запрос на закрытом заседании, социал-демократы и трудовики, а вслед за ними и вся буржуазная оппозиция покинули зал, как бы признав, по характеристике Ленина, «на минуту гегемонию с.-д.» 3.

Это была революционная кампания по своим задачам, методам и направлению. В изданной «Рабочей газетой» прокламации прозвучали лозунги, вскоре ставшие ведущими во всех обращениях большевиков к массам: «Демократическая республика! 8-часовой рабочий день! Вся земля — без выкупа — крестьянам!»4. Рядом с большевистской кампанией о «втородумцах» жалко выглядела затеянная ликвидаторами «петиционная кампания»: «петиция» о нраве коалиции, т. е. свободе союзов, в течение почти года собрала только 1300 подписей.

Две линии — две кампании. Большевики воспитывали в рабочем классе понимание своих исторических задач как передового борца за свободу всего народа. Ликвидаторский лозунг «свободы коалиций», выражавший одно частичное специфически рабочее требование, не носил общенародного характера, на нем нельзя было воспитать класс-гегемон. Рабочие произнесли свой приговор, пошли за революционными лозунгами большевиков, найдя в них ясное выражение народного возмущения царской монархией и всем эксплуататорским строем, воплощенно своих стремлении к свободе и лучшей жизни.