Демократический лагерь в послереволюционной России. 1907—1914 гг.

Третьеиюньский государственный переворот положил конец первой попытке штурма царской монархии. Еще 3 июня — в день переворота — недалеко от столицы, в с. Рождествено, крестьяне демонстрировали с красными флагами и пением «Марсельезы», а на другом конце страны пытались восстать два корабля Черноморского флота — броненосцы «Три святителя» и «Синоп». В конце июня забастовали орехово-зуевские рабочие, поддержанные костромскими текстильщиками. В большинстве губерний еще имели место в деревнях поджоги, потравы лугов, порубки леса, самовольный покос помещичьих посевов, иногда вахват земли, разгром имений, отказ платить недоимки и подати, сопротивление полиции и войскам. В июне пытались восстать саперы в Киеве, в сентябре — солдаты в Севастополе, в октябре — минеры во Владивостоке. В ноябре правительство закрыло все университеты из-за студенческих волнений.

Однако это были «последние тучи рассеянной бури». Борьба постепенно слабела. Во втором полугодии 1907 г. бастовало почти вдвое меньше рабочих, чем в первом, революционном. Из 270 тыс. стачечников около половины (134 тыс.) приходилось на ноябрьскую политическую стачку протеста против суда над социал-демократической фракцией II Государственной думы. Налицо была, по определению Ленина, «одиночная стачка-демонстрация», а не стачечная волна1. Летняя стачка орехово-зуевских текстильщиков так и не переросла во всеобщую забастовку рабочих промышленного Центра. На рабочий класс обрушился двойной удар — военно-полицейский террор царизма и наступление объединенного капитала. Число стачечников из года в год быстро падало: во втором полугодии 1907 г. их было 271 тыс., в 1908 г,— 176 тыс., в 1909 г.— 64 тыс., в 1910 г.— 46,5 тыс. Еще в 1907 г. бастовало почти 42% всех рабочих, а в 1910 г.— всего около 2,5 %■ В последний раз широкий размах приобрела борьба рабочих Баку в начале 1908 г. «Последние могикане массовой политической стачки!»,— писал Ленин о героической борьбе бакинских пролетариев V В годы реакции рабочее движение приняло характер разрозненных стачек на экономической почве, большей частью кончавшихся поражением.

Стачечная борьба совершенно замерла в 1908 г. в 10% губерний Европейской части России, а в 1910 г.—уже в 40%. К этому времени стачка стала редким событием (не больше од-ной-трех в год) на 4/s территории Европейской части России. Спад движения был повсеместный, но неравномерный. Сильнее всего он сказался в районах, где рабочие развили высокую энергию в революции: Петербург с прилегающим районом и Польша в 1908 г. еще дали около половины (45%) всех стачечников, а в 1910 г.—уже менее Vs (17%). Особенно видна была усталость рабочих Петербургского района. Этот передовой отряд российского рабочего движения дал в 1908 г. 25% всех стачечников, ав 1910 г. — всего 6%.

И все же революционный дух пролетариата не был сломлен. Об этом говорили многочисленные факты. Характер движения по-прежнему определяли основные промышленно развитые губернии. Удельный вес рабочих этих губерний в стачечном движении вначале резко упал с 70—75% во время революции до 48% в 1908 г. Однако вскоре их роль вновь стала расти: в следующие годы они составляли около 60% всех стачечников. Симптоматично и относительно высокое участие в стачках текстильщиков. Они позже, чем металлисты, вступили в революцию и значительно уступали им по силе движения. Но в это тяжелое время они обнаруживали известную стойкость, почти сравнявшись с металлистами по числу стачечников на сотню рабочих. О стремлении рабочих к организации говорят и непрерывные попытки создать профессиональные объединения, несмотря на то, что полицейские власти отказали в эти годы в регистрации 498 профсоюзам.

Передовой слой рабочих, который развил наибольшую энергию в революции и подвергся наибольшему разгрому после ее поражения, сохранил способность и готовность вновь подняться на борьбу, вовлекая в нее широкую массу.

Стихла и крестьянская борьба: от 177 выступлений во втором полугодии 1907 г. до 80 в 1909 г. Число уездов, затронутых крестьянским движением, сократилось за те же годы со 161 до 96. Почти семикратно сократились поджоги — от 245 в 1907 г. до 36 в 1910 г. Редкими стали убийства помещиков, разгромы помещичьих усадеб. Почти совершенно прекратились выступления на Кавказе и в Прибалтике, где во время революции бушевала подлинная крестьянская война. Резко ослабла революционная пропаганда в деревне. Еще в 1907 г. полиция зарегистрировала издание социал-демократических листовок к крестьянам в Астраханской, Вологодской, Вятской, Екатеринославской, Ко-венской, Московской, Нижегородской, Новгородской, Оренбургской, Орловской, Тобольской, Томской, Тульской и Харьковской губерниях, в Латвии и на Урале, а в 1910 г.— только в Москве и Саратове.

Но на почве столыпинской аграрной политики зрели новые противоречия в деревне. Об этом говорил рост крестьянских выступлений против реформы: в 1907 г. они составляли всего лишь 4% всех крестьянских выступлений, в 1909 г,— 25%, в 191Q г., с некоторым оживлением крестьянской борьбы, достигли 41%. Количество поджогов хозяйств кулаков возросло с 3 до 42%, Значительно усилилась агитация крестьян против столыпинской аграрной политики. В 1907 г. она составляла немногим более 7ю всех зарегистрированных случаев агитации, а в 1910 г. было уже 3/4 подобных фактов.

В глубинах крестьянской массы росло озлобление. Привычными стали выступления на сходах самих крестьян против властей. Полиция тревожно отмечала революционную агитацию крестьян, вернувшихся в родную деревню из тюрьмы и ссылки.

Демократические организации

В условиях военно-полицейского террора широкие общественные круги охватило уныние и неверие в возможность дальнейшей борьбы. Массы устали после нескольких лет величайшего революционного напряжения. Демократия должна была прежде всего правильно оценить новую обстановку, сложившуюся в стране, и соответственно строить свою тактику.

Партия рабочего класса переживала кризис. На нее с особой силой обрушился правительственный террор. Не было ни одного местного комитета, который не подвергся бы полицейскому разгрому. За тюремной решеткой находился ряд членов Центрального Комитета партии. Сомнения и колебания проникли и в ев ряды. Мелкобуржуазные интеллигенты бежали из партии, часть неустойчивых рабочих отошла от нелегальной партийной работы. Партийные организации резко сократились в своем составе, связи между ними ослабли. Организационное ослабление соединялось с идейным разбродом. В РСДРП действовало множество фракций и групп: ликвидаторы, голосовцы, отзовисты, троцкисты, примиренцы разного толка. Меньшевики поспешили заявить, что столыпинщина снимает вопрос о новой революция в России. Это была капитулянтская позиция, глубоко чуждая революционному духу марксизма. Меньшевики заранее отказывались от борьбы, которая только и могла решить, по какому пути пойдет послереволюционная Россия. Они проделали позорный путь от отстаивания на II съезде оппортунистического метода строительства нелегальной партии до открытой проповеди ликвидации этой нелегальной партии. Отрекаясь от революционной программы и тактики партии, меньшевики строили свою легальную «столыпинскую рабочую» партию; в 1910 г. у ликвидаторов был уже в России свой легальный центр. Дипломатическим прикрытием ликвидаторов были голосовцы, названные так по имени издаваемого за границей группой меньшевистских литераторов органа «Голос социал-демократа». Часть меньшевиков во главе с Плехановым, возмущенная действиями ликвидаторов, выступила в защиту подпольной партии; она образовала группу меныневиков-партийцев. Колебания проникли и в ряды большевиков. Некоторые нестойкие большевики призывали отказаться от легальных форм работы и отозвать социал-демократическую фракцию из Государственной думы, чем толкали партию на глухую тропинку сектантства. В конце 1909 г. они оформили свою фракционную группу «Вперед». Троцкисты развивали гнилую «теорию» о сожительстве патриотов партии с ее разрушителями в рамках одной партии. В 1911 г. возникла еще одна'фракционная группа — примиренцев.

Особенно глубокий идейно-организационный развал переживали мелкобуржуазные партии и группы. Народные социалисты (энесы), сойдя фактически на нет как цельная партийная организация, сохранились в виде литературной группы журнала «Русское богатство». Типичные оппортунисты крестьянской демократии, они чурались революционного подполья и республиканской пропаганды, вздыхали о легальности и парламентаризме.

Трудовики из главной партии II Государственной думы превратились в III Думе в небольшую фракцию. Чтобы выдержать такой удар, у них не было ни последовательных убеждений, ни прочной нелегальной организации. Трудовики представляли слабо организованную группу, крайне неустойчивую в политике.

Эсеры после поражения революции так и не смогли выйти из кризиса, а провокация Азефа — одного из основателей эсеровской партии и руководителя ее боевой организации — усилила их разложение. Партию эсеров раздирали острые разногласия. Одни предлагали признать собственнические устремления деревни и выделить коллективистическое крестьянство как базу создания крестьянской социалистической партии. Другие заявляли, что революция переживает катастрофу и единственное средство спасти ее — террор, пересмотр всего миросозерцания партии в смысле признания решающей роли инициативного меньшинства. А руководители эсеровской партии упрямо повторяли: «В России нет сил для совершения буржуазной революции. В России или совсем не будет революции, или она будет социальной», другими словами — социалистической; «Крестьянство неоднородно, но дифференциации, распадения его на обособленные классы с противоположными интересами не происходит», различия между пролетариатом и крестьянством «не классовые, а групповые»; «Современный момент является для нас одновременно моментом организационного собирания сил и усиления боевой тактики» *. Отсюда вытекала тактика эсеров: бойкот Думы, «центральный» террор, боевая подготовка к будущему вооруженному восстанию. Красочную картину состояния этой партии нарисовал Ленин: «Воз в канаве. Лошади распряглись. Форейтор сидит верхом на тумбе и, заломив шапку набекрень, „поздравляет" себя с „единогласием11. Вот картина эсеровской партии»

Положение в стране, разброд в демократическом лагере возлагали особую ответственность на рабочий класс. Основную задачу пролетарского авангарда четко сформулировали большевики, руководимые Лениным: терпеливо и упорно готовить массы к новой революции, исходя из новых условий борьбы.

Наглядной демонстрацией двух в корне противоположных оценок перспектив и задач пролетариата были вышедшие в феврале 1908 г. большевистский «Пролетарий» и меньшевистский «Голос социал-демократа». Меньшевики обрушились на нелегальную революционную партию, которая якобы «пришла в полное расстройство и очутилась в роли какого-то пятого колеса при рабочем движении» 1 2. Большевики уверенно заявили: «Нас недаром прозвали твердокаменными. Социал-демократы сложили пролетарскую партию, которая не падет духом от неудачи первого военного натиска, не потеряет головы, не увлечется авантюрами. Эта партия идет к социализму, не связывая себя и своей судьбы с исходом того или иного периода буржуазных революций. Именно поэтому она свободна и от слабых сторон буржуазных революций» 3.

Как ни свирепствовала реакция, ей не удалось вытравить революционный дух у рабочих. Об этом говорили выборы в III Государственную думу осенью 1907 г. Французскому пролетариату потребовалось около 10 лет, чтобы оправиться от разгрома Парижской Коммуны. Российский пролетариат, несмотря на разгул торжествующей контрреволюции, послал в Думу только социал-демократов. Дополнительные выборы в Думу в Петербурге в 1909 г. свидетельствовали о возросшем влиянии большевиков не только среди рабочих, но и мелкого городского люда.

Рабочий класс России не сломило поражение революции, ибо у него была своя марксистская партия, с которой его сроднили многие годы классовых битв. Боеспособность большевиков, их связь с массами не удалось разрушить ни полицейскими преследованиями, ни нападками фракционеров.

В лице пролетарского авангарда сохранилось боеспособное революционное ядро. В Государственной думе социал-демократы сотрудничали с представителями мелкобуржуазной демократии — трудовиками, беспартийными демократами, демократическими элементами мусульманской группы, даже с прогрессивными священниками, отражавшими настроения деревни. При всех колебаниях трудовики своим поведением в Думе напоминали, что жива крестьянская демократия. Рабочие группы на легальных съездах — народных университетов, фабрично-заводских врачей, кооперативов, женском, антиалкогольном и др.— сплачивали демократические элементы, превращая эти съезды в крупные политические события.

В условиях жесточайшей реакции рабочий класс активно вмешивался в политическую жизнь страны, собирая вокруг себя все живые силы.