Внешняя политика Российской империи. 1905-1914 гг. После Портсмутского мира

Поражение в русско-японской войне и революция в стране значительно осложняли условия, в которых приходилось действовать царским дипломатам, тем более что в обстановке на мировой арене к тому времени произошли существенные изменения. Прежде всего на первый план постепенно выдвигалось соперничество между Англией и Германией. Германия обогнала Великобританию по промышленной мощи и военному потенциалу; германские товары теснили английские на рынках земного шара. Германские империалисты открыто зарились на колониальную империю Англии. Германская армия считалась тогда сильнейшей в мире, а германский военный флот строился такими темпами, что Англия опасалась потери господства на морях.

Англия в апреле 1904 г. заключила с Францией соглашение о разделе «сфер влияния». Таким образом, наряду с франко-русским союзом Германии противостояла англо-французская Антанта. Однако, несмотря на усилия английских и французских дипломатов, объединить франко-русский союз с Антантой было не простым делом. Для Петербурга Англия оставалась традиционным врагом, да к тому же главным вдохновителем «маньчжурской катастрофы». Как строить дальше отношения с Германией и Англией? Эта задача после Портсмутского мира стала весьма важной для русской дипломатии.

Другим фактором явилось резкое ослабление царизма. Его армия была деморализована и небоеспособна, военного флота по существу не осталось. Были подорваны финансы страны. Для подавления революции и укрепления вооруженных сил требовались миллиардные займы за границей. Русская дипломатия оказалась в положении «рычага без опоры». Обострение отношений с любой из держав грозило опасными последствиями. Между тем Англия, Германия и Австро-Венгрия спешили воспользоваться ослаблением России, чтобы вынудить ее пойти на разного рода уступки. Отсюда главная задача русской дипломатии после Портсмутского мира — избежать значительных уступок и в то же время не довести дело до серьезных осложнений.

Третьим сдвигом, имевшим для России особенное значение, было новое нарастание русско-германских и русско-австрийских противоречий, грозивших подорвать наметившееся сближение с этими державами.

С конца XIX в. Германия энергично стремилась к завоеванию русского рынка. Доля германских товаров превышала '/з русского импорта. Вместе с тем в Германию шла почти половина экспортируемой продукции сельского хозяйства России. Воспользовавшись русско-японской войной, германское правительство навязало России в 1904 г. новый, не выгодный для нее торговый договор. Это сильно било по карману русских помещиков, промышленников, коммерсантов и вызывало негодование против Германии в среде буржуазно-помещичьего общественного мнения России.

Одновременно Германия вела наступление на рынки Ближнего и Среднего Востока. Она начала строительство железной дороги через всю Малую Азию до Багдада, что отдавало в ее руки ключевые иозицин этого района. От Багдадской дороги планировались ответвления к Трапезунду и Тегерану; это грозило лишить промышленный и торговый капитал России его преимуществ на рынках Персии.

Упрочение Германии на Ближнем Востоке, особенно в районе Черноморских проливов, неминуемо влекло за собой ослабление влияния России на Балканах и, что самое главное, серьезную угрозу стратегическим интересам России в районе Черного моря. Естественно, русское правительство и буржуазно-помещичье общественное мнение нервозно реагировали на каждое известие об успехах Германии в Константинополе.

Все более острыми становились противоречия и с Австро-Венгрией, экономические и политические позиции которой на Балканах после Берлинского конгресса 1878 г. стали преобладающими. Как известно, национально-освободительное движение балканских народов было направлено не только против турецкого господства, но и против австрийского засилья. В 1903 г. произошел дворцовый переворот в Сербии. Ставленник проавст-рийских кругов король Александр Обренович был убит. На престол вступил Петр Карагеоргиевич, представлявший круги, когорые ориентировались на Россию. Намечалось сближение Сербии с Болгарией. После русско-японской войны, таким образом, перед царской дипломатией на Балканах открывались новые перспективы.

Как воспрепятствовать экспансии Германии в Турции и Персии? Продолжать ли политику соглашений с Германией и Австро-Венгрией или, наоборот, занять непримиримую позицию, опираясь на Англию и Францию? Эти вопросы встали перед русской дипломатией на следующий же день после заключения Портсмутского мира.

Сдвиги произошли и на Дальнем Востоке. Поражение России делало ее менее опасным соперником не только для Японии, но также для США и Англии. Напротив, усиление Японии представляло собой для США явную угрозу. В то же время было известно, что в правящих кругах Японии сильное влияние имели сторонники продолжения войны с Россией. Численность японских войск в Корее и Южной Маньчжурии, несмотря на заключение мира, продолжала оставаться значительной. Угроза со стороны Японии очень тревожила правящие круги Петербурга.

Как сохранить на Дальнем Востоке хотя бы оставшиеся позиции? Попытаться ли закрепить Портсмутский мир соглашением с Японией или, наоборот, заручиться поддержкой ее основного теперь соперника — Соединенных Штатов?

Эти вопросы русской дипломатии тоже предстояло решать немедленно.

Сдвиги в международной обстановке происходили на фоне роста мирового революционного движения. Бурные отклики за границей на события в России не оставляли сомнения в том, что империалистам предстоят крупные неприятности и в собственных странах и в колониях. Страх перед революцией, перед национально-освободительным движением народов Китая, Индии, Персии и других колониальных и зависимых стран придавал соперничеству между империалистическими державами особое напряжение.

Борьба партий по вопросам внешней политики

Большинство русских помещиков и буржуазии выступали за сближение с Англией против Германии. Голоса сторонников сближения с Англией в 1905 г. звучали еще глухо, но постепенно делались все более настойчивыми. Буржуазно-помещичьи группировки от кадетов до октябристов и умеренно-правых включительно в один голос ратовали за ориентацию на Англию, или, точнее, на англо-французскую Антанту. Непрестанно воюя между собой по вопросам внутренней политики, они были почти единодушны в области внешней политики; различие между ними сводилось лишь к тому, что кадеты с самого начала стояли за союз с Англией, тогда как октябристы и особенно умеренно-правые боялись открытого разрыва с Германией и предлагали вести англо-русское сближение Оолее осторожно.

Сторонники сближения с Англией имели за собой влиятельные силы. Когда один из лидеров умеренно-правых, крупнейший помещик и капиталист граф В. А. Бобринский заявлял о солидарности в области внешней политики с октябристами, то было ясно, что он говорит от имени значительной части помещичьего класса. А когда на съезде представителей промышленности и торговли России поднимался вопрос о том, что русское правительство плохо борется с «германской угрозой», когда в том же духе выступали с думской трибуны кадет Милюков или октябрист Гучков, то точно так же не составляло тайны, что это был голос российской империалистической буржуазии.

Нельзя было, однако, развертывать борьбу против Германии и Австро-Венгрии на Ближнем Востоке, не обеспечив себя с тыла. Поэтому в «общественном мнении» России стали усиливаться голоса за соглашение и даже за союз с Японией. Но здесь единодушия уже не было; часть «антантофилов» во главе с Милюковым рьяно проповедовала необходимость сближения с США против Японии.

Горький опыт революции подсказывал самодержавию, что без опоры на буржуазию власти ему не сохранить. С осени 1908 г., когда в связи с Боснийским кризисом самодержавию пришлось особенно туго на мировой арене, начали происходить неслыханные прежде явления: министр иностранных дел стал совещаться с лидерами умеренно-правых и октябристов (а позднее и кадетов); председатель Совета министров начал вести беседы по вопросам внешней политики с председателем Московского биржевого комитета, а Коновалова, Рябушинекого, Полякова, Морозова и других столпов русского капитала стали приглашать на заседания Совета министров по вопросам, связанным с внешней политикой.

Иную позицию в области внешней политики занимала крайне-правая группировка. «Самое тесное сближение с Германией» — таков был рецепт крайне-правых для укрепления позиций царизма и внутри страны, и на мировой арене. Союз с Германией — это помощь «немецкого бронированного кулака» как последнее средство в борьбе с революцией, это «сдерживание» Австро-Венгрии на Балканах, это, наконец, обеспеченный тыл для реванша на Дальнем Востоке.

Крайне-правые количественно представляли собой ничтожную часть «общественного мнения» России; но за их спиной стояли несколько министров, большая группа сановников Государственного совета и многие влиятельные дипломаты, тесно связанные с придворными кругами; главное же — за ними стояла значительная часть придворной камарильи, в том числе ряд лиц из непосредственного окружения царя.

П. Н. Дурново и И. Л. Горемыкин, ближайшие сотрудники министра иностранных дел барон М. А. Таубе и К. А. Губастов, послы и посланники Ю. П. Бахметев, барон Р. Р. Розен, П. С. Боткин, помощник министра двора князь Н. С. Долгорукий, гофмаршал граф П. К. Бенкендорф, обер-церемониймейстер граф В. А. Гендриков, начальник канцелярии царя князь В. Н. Орлов — уже одного этого, далеко не полного перечня достаточно, чтобы составить представление о том удельном весе, который имели сторонники сближения с Германией в правящих кругах России. И когда В. М. Пуришкевич или А. И. Дубровин, издатель журнала «Гражданин» князь В. П. Мещерский или обозреватель «Нового времени» М. О. Меньшиков изо дня в день предостерегали против «подчинения русской политики коварным английским козням», то ни для кого не было тайной, чье именно мнение они выражают.

Отстаивая определенный курс внешней политики, помещики и буржуазия стремились привлечь на свою сторону подлинное общественное мнение страны — народные массы. Перед лицом народных масс буржуазно-помещичьи группировки всегда выступали под лозунгами «национального единства», борьбы с «реакционной» Германией на стороне «прогрессивных» Англии и Франции.

На удочку буржуазной пропаганды попадали эсеры. Угрозу русскому революционному движению они видели только в опасности германской интервенции, упуская из виду, что финансовая помощь царизму правящих кругов Франции тоже способствует подавлению революции, что сближение с Англией усиливает прежде всего царизм. То же самое можно сказать и о меньшевиках с их линией на соглашение с либералами. Выбирать надо не между кадетами и социал-демократами, утверждали меньшевики, а между кадетами и придворной камарильей; и поскольку сближение с Германией усиливает камарилью, нужно выступать против нее. Это было начало того пути, который привел позднее эсеров и меньшевиков в лагерь империалистической русской буржуазии, к союзу с Антантой.

Последовательно отстаивали интересы пролетариата и крестьянства в области внешней политики только большевики. Ленин указывал, что в борьбе за внешнеполитическую ориентацию страны речь идет не об отношении русского народа к другим странам, а о различных направлениях все той же антинародной, империалистической политики царизма. «Русский народ,—разъясняла большевистская печать,— нимало не заинтересован в восстановлении и укреплении международного влияния русской дипломатии, в том, чтобы служить пешкой в руках английской и французской буржуазии против буржуазии германской или в тому подобных международных комбинациях. Симпатии русского народа должны быть не на стороне враждующей между собой европейской буржуазии, а на стороне солидарного, несмотря на различие национальностей, европейского пролетариата, борющегося против буржуазного господства» *.

«Долой всякую колониальную политику, долой всю политику вмешательства и капиталистической борьбы за чужую землю, за чуждое население, за новые привилегии, за новые рынки, проливы и т. п.!» 2 — с этими ленинскими призывами революционная русская социал-демократия выступала против внешней политики царизма и в печати, и с думской трибуны. Эта позиция в дальнейшем привела большевиков к протесту против империалистической бойни, к лозунгу превращения империалистической войны в гражданскую.

Позиция царского правительства

В своей внешней политике царское правительство должно было считаться и с мнением прогермански настроенной части дворцовой камарильи, и с мнением буржуазно-помещичьих группировок, выступавших за сближение с Англией. Правда, до 1905 г. вопрос о том, на кого ориентироваться во внешней политике, не стоял еще так остро. Существовал союз с Францией, в то же время борьба с Японией и ее союзницей Англией вынуждала опираться на Германию. Проблема, стоявшая перед царской дипломатией, заключалась в том, как совместить опору на Германию с франко-русским союзом, без которого сближение с Германией грозило превратиться в подчинение Германии.

С. Ю. Витте, судя по его «Воспоминаниям», еще будучи влиятельным министром финансов, склонялся к мысли, что решением этой проблемы может быть Континентальный союз России, Германии и Франции против Англии. Эту идею поддерживал министр иностранных дел граф В. Н. Ламздорф. Весьма возможно, что ее разделял и Николай II, относившийся к Англии прямо-таки с ненавистью. В разгар русско-японской войны германское правительство дважды пыталось использовать это в своих целях.

В октябре 1904 г., в связи с «Гулльским инцидентом» 3, Вильгельм II телеграфировал царю о необходимости совместно бороться против Англии; он рассчитывал подорвать франкорусский союз, поставив Францию перед свершившимся фактом русско-германского соглашения. Переговоры тянулись до декабря, но не дали никакого результата.

Вторая попытка вовлечь Россию в фарватер германской политики или во всяком случае расколоть франко-русский союз была предпринята Вильгельмом в июле 1905 г., когда он нанес визит Николаю II, отдыхавшему на яхте в финских шхерах, около острова Бьерке. С точки зрения кайзера, момент был чрезвычайно удобным: С. Ю. Витте отправился вести переговоры в Портсмут, Ламздорф остался в Петербурге. Предстояла сравнительно нетрудная задача: уговорить царя. И действительно, Николай II легко поддался на уговоры. Видимо, убежденный, что речь идет о будущем русско-франко-германском соглашении против Англии, которую царь считал виновницей всех бед на Дальнем Востоке, он подписал договор о союзе с Германией. Бьеркский договор содержал обязательства России и Германии о взаимной помощи в Европе в случае нападения на одну из договаривающихся сторон какой-либо европейской державы. Он должен был войти в силу сразу после заключения мира между Россией и Японией. После этого Россия должна была побудить Францию присоединиться к этому договору.

Между тем мир с Японией был заключен. Напряженность в отношениях с Англией спала. Нужда во французском займе становилась все неотложнее, а Германия настаивала на созыве международной конференции по вопросу о Марокко, явно рассчитывая на поддержку России. Нужно было открывать карты, и Николай II поведал о Бьеркском договоре Ламздорфу. Тот немедленно бросился к Витте с текстом договора. «Да это — прямой подвох!»,— воскликнул Витте, сразу поняв скрытый смысл договора. После долгих уговоров удалось убедить царя фактически ликвидировать Бьеркский договор. В ноябре 1905 г. Вильгельму было сообщено, что союзные обязательства России в отношении Германии не распространяются на случай войны Германии с Францией и что русско-французский союз сохраняет силу вплоть до заключения договора между Германией, Францией и Россией. Это был дипломатический отказ, поскольку французское правительство не желало и разговаривать о подобном договоре. Мало того, оно дало понять, что не предоставит займа России без ее согласия поддержать Францию против Германии на международной конференции в Альхесирасе по марокканскому вопросу. Тяжелое финансовое положение заставило царское правительство принять это условие.

На Альхесирасской конференции в январе — апреле 1906 г. Россия вместе с Англией поддерживала Францию; там же начались беседы русского и английского послов, подготовивших ночву для переговоров о будущем соглашении между обеими державами. 4 (17) апреля 1906 г. был заключен заем на сумму около 850 млн. руб. (2250 млн. франков), из которых более 2/зприходилось на долю французских и английских банков. Заем помог царизму задушить революцию, но в то же время он усилил зависимость России от англо-французской Антанты.

Вместе с тем возросла угроза со стороны Японии. К концу 1905 г. в японских правящих кругах усилилось влияние сторонников более «жесткой» политики в отношении России. Началась демонстративная перегруппировка японских войск. Тон японской дипломатии сделался вызывающим. В феврале 1906 г. военная тревога средгг правящих кругов России значительно усилилась. К весне 1906 г. напряжение на Дальнем Востоке несколько спало, но было очевидно, что для избавления от угрозы со стороны Японии необходимо либо идти на сближение с ней и с Англией, либо искать спасения в союзе с США и Германией.

Словом, нужно было срочно вырабатывать конкретную программу внешней политики и, кроме того, обеспечить поддержку ей со стороны Государственной думы. Ламздорф не годился для такой роли, и после долгих колебаний Николай II остановил выбор на А. П. Извольском.

Извольский был во многих отношениях противоположностью Ламздорфу. Конечно, их роднила преданность самодержавию, стремление спасти царизм от захлестывавшей его революционной волны, но как государственные деятели это были разные люди. Ламздорф являл собой тип чиновника старого закала, всю карьеру прошедшего в канцелярии министерства. Составить ноту, написать отчет — на это он был мастер. Но пересматривать устоявшиеся взгляды, отстаивать свое мнение, особенно перед Думой,— одна мысль об этом приводила его в смятение. Извольский, напротив, импонировал царю не только как дипломат, но прежде всего как энергичный политический деятель с определенной программой, которая настойчиво пропагандировалась им в правящих кругах. Что он не отличался дальновидностью, что за его красноречием крылся авантюризм, это выяснилось лишь позднее.

Что именно предлагал Извольский? Если верить его «Воспоминаниям», то он якобы с самого начала предлагал примкнуть к англо-французской Антанте. И поскольку его политика в конечном счете действительно способствовала вовлечению России в лагерь Антанты, его часто изображают сторонником антигерманской коалиции с самого вступления на пост министра. Однако свидетельства коллег Извольского, а главное — его собственные действия рисуют более сложную картину. Извольский вступил на министерский пост примерно с такой программой действий: заключаются соглашения по наиболее спорным вопросам как с Англией и Японией, так и с Германией и Австро-Венгрией, чем достигается сближение с Англией без разрыва с Германией; этим соглашениям обеспечивается поддержка и со стороны придворных «германофилов», и со стороны «общественного мнения», выступающего за сближение с Англией. Чтобы еще более расположить «общественное мнение» в свою пользу, предполагалось отступить от буквы «основных законов» 1906 г., исключавших вопросы внешней политики из ведения Государственной думы, и практиковать выступления министра иностранных дел с думской трибуны.

Такая линия внешней политики, по замыслу ее инициаторов, обещала необходимую царизму передышку для восстановления вооруженных сил, сулила все выгоды «третьего радующегося» в надвигавшемся англо-германском конфликте; она должна была гарантировать царизму в его борьбе с революцией помощь и Германии и Антанты, содействовала сплочению вокруг самодержавия буржуазно-помещичьих группировок. Неудивительно, что Николай II — убежденный противник сближения с Англией против Германии — полностью одобрил ее. Одобрили ее также послы России в Париже, Лондоне и Риме, к которым Извольский специально ездил совещаться. В апреле 1906 г. он получил министерский портфель и приступил к проведению своей программы в жизнь.