Революционный кризис осенью 1915 года

В конце августа — начале сентября 1915 г. революционный кризис в России был уже налицо. Через военные поражения страна шла к революции. Слухи об изменах на фронте и в тылу, рост дороговизны, известия о расстрелах рабочих в Костроме и Иваново-Вознесенске, выступления думской оппозиции — все это будоражило страну, наполняя ее смутным ожиданием каких-то больших событий.

Характерной особенностью революционного кризиса осенью 1915 г. было то, что кризис «верхов» и рост буржуазной оппозиции еще опережали в это время широкое народное движение. Одним из проявлений нарастающей неустойчивости правящей верхушки было обострение борьбы внутри самого правительства, а также конфликт между правительством и дворцовой камарильей по ряду важнейших вопросов внутренней и военной политики, в частности по вопросу о соглашении с буржуазией. Эти противоречия обнаружились и при обсуждении кандидатуры нового верховного главнокомандующего. По совету Распутина и царицы Николай II принял решение стать во главе армии. Семь «оппозиционных министров», выражавших несогласие с этим шагом, вынуждены были, как всегда, уступить.

В вопросах внутренней политики на секретных заседаниях Совета министров в августе 1915 г. наметились две линии: одна во главе с Сазоновым за соглашение с «прогрессивным блоком» и совместную работу с Думой, вторая против уступок буржуазии и за скорейший роспуск Думы, где, по словам Горемыкина, «болтают много всякого вздора». По мнению Сазонова, 5/б программы блокистов могли бы войти в программу правительства. Он справедливо полагал, что кадеты первыми пойдут на соглашение, так как Милюков — «величайший буржуй и больше всего боится социальной революции». Горемыкин, напротив, упрямо твердил, что блок создан для ограничения и даже захвата царской власти, против чего он собирался бороться «до последних сил». Решающее слово оставалось за царем, который встал на сторону Горемыкина. 3 сентября Дума была распущена до февраля 1916 г.

«Разгон» Думы в ответ на образование в ней оппозиционного блока Ленин назвал одним из самых рельефных проявлений революционного кризиса в России осенью 1915 г.1

Роспуск Думы вызвал растерянность в буржуазном лагере. Родзянко обратился к императору с письмом, в котором он характеризовал Думу как предохранительный клапан от возможных вспышек и эксцессов революционного характера и требовал отставки Горемыкина. Однако дальше этих увещеваний блокисты не пошли. Милюков призывал к «сдержанности», а главноуполномоченный Союза городов московский городской голова М. В. Челноков советовал молчать до конца войны. В результате деятели «прогрессивного блока» не решились даже отозвать своих представителей из особых совещаний. Спор за власть выиграл Горемыкин. И сразу же начался новый тур «министерской чехарды». На этот раз были удалены «левые» министры: Щербатов, Самарин, Кривошеин. При содействии Распутина министром внутренних дел стал А. Н. Хвостов, прикарманивший во время своего пребывания на министерском посту 1,3 млн. руб. казенных денег.

Именно в это время роль придворной камарильи в государственном управлении приняла гиперболические размеры. В истории русского самодержавия уже давно не было такого нетитулованного временщика, каким стал Г. Е. Распутин — этот полуграмотный сибирский мужик, пьяница и развратник, пользовавшийся почти неограниченным влиянием на царскую семью. Рнспутишцина сыграла огромную роль в окончательном падении престижа царской власти, способствуя созданию настоящего политического вакуума вокруг царизма, который отчетливо обнаружился в февральские дни 1917 г. Революционное движение масс развивалось осенью 1915 г. крайне неравномерно. Если в Петрограде в конце августа 1915 г. уже носились в воздухе идеи всероссийской политической стачки, подготовки вооруженного восстания и создания’ Советов, то рабочая периферия в значительной мере еще только раскачивалась, а революционная активность деревни была крайне незначительна. В известной мере эта пассивность крестьянства компенсировалась, правда, усилием революционного брожения в армии и на флоте. В рабочем движении, за исключением отдельных периодов (сентябрь 1915 г., январь и март 1916 г.), преобладающей формой борьбы вплоть до осени 1916 г. оставались еще экономические стачки, приобретавшие, однако, все более массовый и упорный характер. Отличительной особенностью рабочего и крестьянского движения в это время было также переплетение революционности и стихийного оборончества — так называемый революционный шовинизм, захвативший мелкобуржуазные массы города и деревни, а также высокооплачиваемую верхушку и отдельные политически неразвитые слои рабочего класса.

Сентябрьские бои пролетариата начались массовыми политическими забастовками в Петрограде, в которых приняло участие около 83 тыс. рабочих, главным образом металлистов. Поводом послужили аресты 30 рабочих-активистов и служащих больничной кассы Путиловского завода. Стачки, продолжавшиеся со 2 по 5 сентября, сопровождались массовыми митингами и столкновениями с полицией. О характере требований бастовавших рабочих можно судить по резолюции пути-ловцев, принятой 2 сентября (освобождение пяти большевистских депутатов, продолжение нормальной работы Думы, свобода печати, всеобщее избирательное право). Роспуск Думы и известия о проекте «милитаризации труда» в промышленности явились дополнительным фактором активизации рабочего класса. Москва, Нижний Новгород, Саратов, Харьков поддержали Петроград. Всего в сентябре 1915 г., по официальным данным, бастовало около 114 тыс. рабочих, из них 87,6 тыс. приняли участие в политических забастовках. В октябре в стачках участвовало 78 тыс. рабочих, а в ноябре — около 40 тыс. С осени 1915 г. и особенно в 1916 г. рабочее движение в России прочно приобретает массовый характер. Впервые с начала войны оно практически начало соединяться с общедемократическими выступлениями студенчества и так называемых средних слоев города (стычка с полицией на Страстной площади в Москве 14 сентября, забастовки-протесты московских студентов 16 сентября и т. п.).

В общий поток революционной борьбы вливались также волнения в армии и на флоте. Весенне-летнее отступление Юго-Западного фронта, огромные людские потери, недостаток вооружения подрывали моральный дух армии и вызывала у солдат недовольство командованием. В период очередного призыва летом и осенью 1915 г. движение ратников охватило Курскую, Рязанскую, Харьковскую, Ярославскую губернии, Петроград, Москву, Ростов, Астрахань, Барнаул и другие места. Солдаты-новобранцы бежали из эшелонов, причем иногда разбегалось до половины состава маршевых рот; к осени дезертиры исчислялись уже сотнями тысяч. В специальном циркуляре Министерства внутренних дел всем гражданским властям предписывалось принимать самые решительные меры к недопущению побегов и задержанию дезертиров. Вопросом о восстановлении пошатнувшейся дисциплины вынуждена была заниматься и Ставка. Применением экстренных мер командованию временно удалось предохранить армию от дальнейшего распада, но остановить процесс ее революционизирования царские власти уже не могли.

Охваченные стихийно растущим возмущением войной, солдаты и матросы оказывались особенно восприимчивыми к революционной пропаганде. С каждым призывом в армию приходили все новые и новые большевистские агитаторы, а вместе с ними одна за другой появлялись в окопах и на кораблях антивоенные листовки. Работу среди солдат вели также эсеры-интернационалисты. В 1916 г. действовали Северная военная организация эсеров в Новгороде, военные группы в Кронштадте, Владивостоке, Пскове; совместные большевистско-эсеровские военные организации существовали в Смоленске, Томске, Чернигове. Специальная военная группа была также у меж-районцев.

Центром большевистской пропаганды и агитации стали Северный фронт и Балтийский флот, находившиеся в сфере революционного воздействия питерских большевиков. Большую работу среди войск Северного фронта вели и латышские социал-демократы.

При Петербургском комитете РСДРП была создана специальная военная организация во главе с С. Г. Рошалем и старым потемкинцем И. Н. Егоровым (К. Орловым). Она установила тесную связь со многими частями и флотскими экипажами. Партийные ячейки существовали на каждом корабле. Уже весной 1915 г. среди матросов-балтийцев распространялись прокламации Петербургского и Ревельского комитетов партии с призывом к вооруженному восстанию против самодержавия. В августе 1915 г. охранка прямо предупреждала о возможности беспорядков на кораблях.

Тяготы военной службы и революционная агитация привели в октябре к стихийным выступлениям на линкоре «Гангут» и крейсере «Рюрик», а затем на линкоре «Павел I», крейсере «Россия» и учебном судне «Двина». 34 участника волнений на «Гангуте» и 42 матроса с «Рюрика» были преданы военному суду. Морской штаб списал с судов и из береговых батальонов Балтийского флота до тысячи матросов. В декабре были арестованы наиболее опытные большевистские организаторы: матросы И. Д. Сладков, Н. А. Ховрин, Т. И. Ульянцев, Ф. С. Кузнецов; полиция захватила сотни большевистских листовок, шифр, партийные документы. Однако вырвать «революционную заразу» с корнем властям так и не удалось.

Характеризуя крестьянство летом и осенью 1915 г., Ленин указывал, что оно политически частью спит, частью колеблется между шовинизмом и революционностью

В 1915 г. число крестьянских волнений уменьшилось до 177. Внешнее «успокоение» деревни было связано с тремя основными факторами: уходом наиболее активных элементов мужского населения деревни на фронт, сравнительно хорошими урожаями и приостановкой в апреле 1915 г. выделения крестьян на отруба без согласия сельского общества. Это решение было буквально вырвано у правительства целой полосой открытых столкновений крестьян с хуторянами и отрубниками, охвативших весной 1915 г. Харьковскую, Нижегородскую, Самарскую и другие губернии.

Однако скрытый потенциал крестьянского движения оставался очень высоким. Даже министр внутренних дел Хвостов вынужден был признать, что настроение деревни напоминает 1905—1906 гг. Характерно в этом отношении и высказывание одного из курганских помещиков в конце августа 1915 г.: «Ой! Колыхнется масса... Колышется даже... Пока еще верят несколько Думе, но надолго ли хватит этой веры? А потом?.. Потом останутся ведь действительно „свои средства11: красный петух да дубина» 1 2.

Таким образом, с осени 1915 г. Россия вновь вступила в предреволюционное состояние. Однако обстановка, в которой развертывалось революционное движение, существенно изменилась не только по сравнению с кануном первой русской революции, но и по сравнению с летом 1914 г., когда страна стояла перед всеобщей политической стачкой и вооруженным восстанием. Гораздо более острые формы принял кризис «верхов». Значительно повысился уровень революционной сознательности масс. Угнетенные классы получили в свои руки оружие, которое нужно было лишь «переложить с одного плеча на другое» и направить против истинных врагов трудящихся — царизма и буржуазии. Параллельно с революционным кризисом в России ширился фронт борьбы пролетариата в других капиталистических странах. Осенью 1915 г. была одержана и первая победа на пути к созданию нового Интернационала: в сентябре состоялась международная социалистическая конференция в Цим-мервальде, где большевики возглавили левое, подлинно революционное крыло интернационалистов.

Все эти факторы в сочетании с процессом дальнейшего, притом все более быстрого развития монополистического и государственно-монополистического капитализма в России создавали благоприятные предпосылки для перерастания новой буржуазнодемократической революции в непосредственную борьбу за социализм.

Назревание революционного кризиса в России и других странах обусловило постановку целого ряда новых проблем марксистской революционной теории. Опираясь на научный анализ новейшей стадии капитализма, Ленин сформулировал в августе 1915 г. свой гениальный вывод о возможности победы пролетарской революции и построения социалистического общества первоначально в одной, отдельно взятой стране. В 1916 г. в книге «Империализм, как высшая стадия капитализма» вождь большевистской партии подвел итог своей огромной теоретической работе по изучению империализма. Установив его основные признаки, Ленин подчеркнул, что империализм является кануном социалистической революции. Особое внимание он уделил в этот период вопросу о соотношении объективных и субъективных условий пролетарской революции, дав классическое определение основных черт революционной ситуации. При этом Ленин беспощадно разоблачал оппортунистическую сущность меньшевизма и троцкизма, подчеркивая, в частности, полную несостоятельность троцкистской теории «перманентной революции». Важное место в теоретической деятельности Ленина занимают в 1915—1916 гг. национальный вопрос и проблема соединения пролетарских революций с демократическим по своему характеру национально-освободительным движением угнетенных народов против империализма.

С борьбой за превращение империалистической войны в войну гражданскую была связана и разработанная Лениным в статье «Несколько тезисов» (октябрь 1915 г.) большевистская программа мира, включавшая в себя освобождение всех зависимых, угнетенных и неполноправных народов, отмену тайных договоров, аннулирование кабальных займов.

Ленинская теория революции вооружала партию, рабочий класс, всех трудящихся ясной программой борьбы за мир, демократию и социализм.

Назревание революционного кризиса отразилось и на тактике мелкобуржуазных партий. Даже откровенные социал-шовинисты типа Плеханова, потеряв веру в способность царизма выиграть войну, заговорили о революции для спасения страны от разгрома. 25 декабря 1915 г. на страницах парижской газеты «Призыв» сторонники Плеханова и группа правых эсеров во главе с Бунаковым и Авксентьевым сформулировали политическое кредо революционного шовинизма: «В России революция может вспыхнуть до окончания войны... И не конец войне положит она, а даст ей новый толчок, новый размах. Ибо цель у нее определенная и ясная — отбросить победоносного врага и защитить родину».

Революционный шовинизм, как политическое течение, объединяло меньшевиков, правых эсеров и трудовиков во главе с Керенским. Его социальную основу Ленин видел в промежуточном положении мелкой буржуазии, в ее постоянных колебаниях между буржуазией и пролетариатом, между националистическими предрассудками и оборончеством, с одной стороны, и революционным протестом против войны — с другой '.

Сочиняя рецепты революции, «не наносящей ущерба обороне страны», «революционеры-шовинисты» фактически низводили ее до уровня верхушечного дворцового переворота и стремились любой ценой избежать повторения бурных событий 1905 г. Вся тактика «революционеров-шовинистов» была подчинена интересам либеральной буржуазии, в которой они видели ближайшего политического преемника самодержавия. Недаром Ленин подчеркивал, что шовинизм мешает «призывцам» быть даже последовательными буржуазными революционерами-де-мократами. Известная общность интересов пролетариата и мелкой буржуазии на почве борьбы с царизмом не могла заслонить принципиального расхождения между ними по вопросу о войне и судьбах социалистической революции. Поэтому соглашение большевиков с «революционерами-шовинистами» было невозможно: «Наш лозунг — против шовинистов, хотя бы революционеров и республиканцев, против них и за союз международного пролетариата для социалистической революции», — подчеркивал Ленин *.

Большевики пошли лишь на временный компромисс с представителями левых меньшевиков (Мартов, Троцкий) и эсеров-интернационалистов (Чернов, Натансон), вошедшими осенью 1915 г. в Циммервальдское объединение, что отнюдь не означало прекращения непримиримой идейной борьбы большевиков против российского и международного центризма по основным вопросам войны, мира и революции.

Осенью 1915 г. центристы также выдвинули лозунг революции для ликвидации войны и самодержавного строя. Однако они по-прежнему строили все свои планы исключительно в расчете на «полевение» русской буржуазии и совершенно умалчивали о крестьянстве как союзнике пролетариата в революционной борьбе. При этом центристы отрицали всякую возможность перерастания буржуазно-демократической революции в России в социалистическую.

Заграничный центр эсеров-интернационалистов и его орган газета «Жизнь» также проповедовали «революционный пацифизм», развивая идею революции общеевропейского масштаба во имя мира «без победителей и побежденных». В самой России эсеры-интернационалисты в некоторых случаях шли на прямой контакт с большевистскими организациями в подготовке стачек, выпуске листовок и других мероприятий. Характерно, что в 1916 г. Петербургский комитет эсеров заявлял, что «не братоубийственной войной народов, а гражданской войной против буржуазии и помещиков добудет свою лучшую долю трудовой народ» 1 2. В дальнейшем логика борьбы привела многих левых эсеров в ряды активных участников Октябрьской революции.

Активизация деятельности меньшевиков, эсеров, анархистов и некоторый рост их влияния в рабочей среде в конце 1915—1916 г. были связаны с изменениями в социальном составе рабочего класса, а также с общим оживлением мелкобуржуазной стихии в стране под влиянием войны. Большевистские организации были серьезно ослаблены репрессиями правительства и не могли охватить своим влиянием всего рабочего класса России. Кроме того, пораженческая тактика большевиков в то время еще отпугивала политически неразвитые слои рабочих, чем пользовались мелкобуржуазные партии. Однако в основных промышленных центрах страны большевики по-прежнему вели за собой большинство сознательного пролетариата. Это доказали и выборы рабочих групп военно-промышленных комитетов, проходившие начиная с осени 1915 г.

Инициатором привлечения пролетариата к участию в мобилизации промышленности явилась часть московской «национальной» буржуазии во главе с Рябушинским, Коноваловым, Гучковым, Третьяковым. Традиционная политика репрессий в сочетании с элементами патриархального попечительства, практиковавшаяся царизмом в рабочем вопросе, с каждым днем все больше обнаруживала свою полную несостоятельность. Поэтому буржуазия считала необходимым перейти к новым, «европейским» методам регулирования отношений между трудом и капиталом. Привлекая рабочих в военно-промышленные комитеты, Гучковы и Коноваловы рассчитывали посеять иллюзии о едином патриотическом фронте пролетариата и буржуазии и хотя бы на время ослабить накал стачечной борьбы. В рабочих группах буржуазная фронда видела и одно из средств давления на царизм, рассчитывая использовать их в той большой политической игре, которую она затеяла осенью 1915 г. В свою очередь правительство дало согласие на создание рабочего представительства, втайне надеясь затруднить тем самым положение буржуазной оппозиции, которая неминуемо должна была прийти в столкновение с пролетариатом.

Большевики призвали рабочих бойкотировать военно-промышленные комитеты. На августовском пленуме ПК РСДРП было решено использовать предвыборную кампанию в агитационных целях, провести выборы уполномоченных и поручить им при благоприятных условиях провозгласить себя Советом рабочих депутатов, отказавшись от вхождения в комитеты. Это решение было одобрено затем и Русским бюро ЦК РСДРП, возобновившим осенью 1915 г. свою деятельность в новом составе (А. Г. Шляпников —от заграничной части ЦК, В. Н. За-лежский и И. И. Фокин — от ПК, Г. И. Осипов — от рабочей группы страхового совета; позднее в бюро вошли известный правдист К. С. Еремеев и Е. А. Дунаев). В разработанном ПК РСДРП специальном наказе выборщикам говорилось о необходимости «смести старый строй России и на его развалинах организовать демократическую республику». В статье «Несколько тезисов», опубликованной в «Социал-демократе» 13 октября 1915 г., Ленин предупреждал об опасности выдвижения лозунга Совета рабочих депутатов вне связи с восстанием. В то же время Ленин целиком и полностью одобрил тактику использования выборов в организационных и агитационных целях при отказе от участия в работе самих комитетов, созданных буржуазией для продолжения империалистической войны.

Меньшевики, напротив, выступали за участие пролетариата в комитетах, мотивируя свою соглашательскую тактику необходимостью использовать рабочие группы для защиты экономических интересов пролетариата и его политической организации, а также для «подталкивания» буржуазии на борьбу с царизмом. Кампанию за участие рабочих в военно-промышленных комитетах возглавил рабочий-металлист завода Эриксона меньшевик К. Гвоздев. Часть эсеров также одобрила предательскую тактику меньшевиков, рассчитанную на подчинение пролетарского движения интересам буржуазной оппозиции.

Борьба большевиков с социал-оборонцами развернулась уже на первых предвыборных собраниях питерских рабочих в конце августа—сентябре 1915 г. Впервые с начала войны большевики и меньшевики могли открыто изложить перед рабочими спои взгляды по важнейшим вопросам политической жизни страны. На состоявшемся 27 сентября общегородском собрании выборщиков, которые должны были избрать рабочие группы Центрального и Петроградского областного военно-промышленных комитетов, с яркими речами выступили члены ПК большевиков В. Н. Залежский и С. Я. Багдатьев. Они развернули перед собравшимися всю программу большевиков по вопросам войны, мира и революции, включая пункт о поражении царизма.

Несмотря на выступление целого десятка ораторов-«патрио-тов», собрание 90 голосами против 81 одобрило заявление об отказе рабочих от участия в Центральном военно-промышленном комитете. Вместе с большевиками голосовало около 30 эсе-ров-интернационалистов и беспартийных.

Однако меньшевики не сдавались. Вскоре в газетах появилось открытое письмо Гвоздева. Ссылаясь на допущенное якобы большевиками нарушение процедуры собрания, он требовал повторных выборов. Йовое собрание состоялось 29 ноября. Для борьбы с гвоздевцами большевики вступили в блок с межрай-онцами и эсерами-интернационалистами. Уже на предварительном совещании этих групп было решено считать повторные выборы фальсифицированными и от голосования отказаться. 29 ноября после ухода интернационалистов в выборах приняло участие менее половины всех уполномоченных — 95 из 218. Они избрали рабочую группу Центрального военно-промышленного комитета в составе 10 человек (К. А. Гвоздев, Г. Е. Брейдо, В. М. Абросимов и др.). В Петроградский областной военно-промышленный комитет было избрано 6 рабочих.

Очень острые формы приняла борьба между большевиками и меньшевиками на предвыборных собраниях в Харькове, Киеве, Самаре, Баку. В Самаре, например, предвыборная кампания растянулась почти на полгода. В Харькове, Нижнем Новгороде, Луганске, Баку большевикам удалось убедить рабочих отказаться от участия в комитетах. Учитывая печальный опыт Петрограда, буржуазия перестала стремиться к соблюдению «демократии»: выборы фальсифицировались, от участия в них искусственно устранялась значительная часть рабочих, в некоторых провинциальных комитетах члены рабочих групп назначались администрацией и т. п. В отдельных случаях выборы не были допущены властями или самой буржуазией. В целом большинство рабочих России осталось в стороне от этой кампании; к февралю 1917 г. всеми правдами и неправдами в 244 комитетах было создано всего 58 рабочих групп.

К концу 1916 г. «военно-промышленные социалисты» оказались фактически в полной изоляции. Правительство относилось к ним крайне враждебно, усматривая в рабочих группах опасную затею «левых партий», а основная часть буржуазии также не склонна была идти на рискованные эксперименты, вроде создания примирительных камер, бирж труда, регулирования заработной платы и т. п. Наконец, та часть рабочих, которая вначале видела в гвоздевцах «защитников» своих интересов, вскоре убедилась в их полном бессилии и сговоре с буржуазией. Поэтому ни одно из намеченных рабочими группами мероприятий (созыв рабочего съезда, создание института фабричных старост, улучшение продовольственного дела) не увенчалось успехом. Практическая деятельность гвоздевцев окончательно разоблачила их в глазах сознательного пролетариата как либеральных рабочих политиков, агентуру буржуазии в рабочем движении.