В. Я. Сиполс, доктор исторических наук. 1991 г.

Тучи войны стали собираться задолго до того, как 1 сентября 1939 г. раздались громовые раскаты взрывавших землю бомб и снарядов. Наука раскрыла много тайн. Но весь сложнейший механизм того, как поначалу небольшие, локальные смерчи войны, которые зарождались в Европе, Азии и Африке, к концу 30-х гг. слились в единый небывалый по силе тайфун второй мировой воины, все же до конца не освещен. Нераскрытых тайн тех лет даже полвека спустя еще немало.

Больше всего тайн оказалось у фашистской Германии. И это вполне естественно, ибо именно она готовила и развязала воину. Публицисты, историки, да и не только они, уже 50 лет занимаются раскрытием этих тайн. Многое было сделано в ходе работы Нюрнбергского международного военного трибунала над главными немецкими военными преступниками. Издание его материалов — это целых 42 тома. Но это было фактически только начало работы. Хотя Германия была разгромлена и ее архивы попали к державам антигитлеровской коалиции, даже эти архивы раскрыты пока далеко не полностью. В нашей печати уже немало писали об архивах нацистской партии, закрытые для историков двери которых до сих пор охраняются в Западном Берлине американскими солдатами. Вокруг этого архива возникают даже новые тайны —об исчезновении из них важнейших документов.

Написаны уже тысячи книг — и у нас, и за рубежом, в которых одна за другой раскрываются тайны гитлеровского рейха. Но работы историкам хватит еще на многие десятилетия. Более изучены германские военные и дипломатические архивы. Да и то не полностью. Но пока далеко не все известно, например, о тайной деятельности различных органов нацистской Германии в других странах: об их «пятых колоннах» в ряде государств, о сотрудничестве германских фашистов с реакционными правящими кругами многих стран и др. Достаточно напомнить о так и не раскрытой истории таинственного полета заместителя Гитлера по нацистской партии Гесса в Англию весной 1941 г. Кое-какие тайны он унес с собой в могилу. Переговоры англичан с ним зафиксированы и на бумаге, только их пока скрывают в Лондоне от глаз людских.

Немало стало известно о тайнах японских агрессоров. Но все же многие из них также пока гласности не преданы. Советские историки в японских архивах фактически еще и не работали. Попасть туда советскому историку практически невозможно.

Вроде уже давно, в 50-е гг., увидели свет публикации дипломатических документов США за предвоенные годы. Их ценность бесспорна. Там донесения американских послов чуть ли не из всех стран мира. К тому же американские послы были, как правило, великолепно информированы. Но в американских публикациях имеется один «небольшой пробел». В них «забыли» включить документы, раскрывающие политику самой американской администрации. Советские историки, получая изредка возможность поработать в американских архивах, находят там еще много интересного и ценного.

Во всяком случае документы как самих США, так и других стран не оставляют сомнений в том, что Соединенные Штаты были в состоянии внести существенный вклад в дело предотвращения второй мировой войны. В этом единое мнение историков фактически всех стран. Спорят прежде всего о том, почему США не внесли этого вклада.

Примерно одновременно были изданы и сборники английских дипломатических документов кануна войны. Именно они наиболее широко использованы и в работах советских историков. Но оказалось, что и в этих сборниках больше скрыли, чем раскрыли. Если взять новейшие работы английских или любых других историков, рассматривающих политику Англии в довоенные годы, то в них больше сносок на английские архивы, чем на публикации английских документов. Уже одно это свидетельствует о том, что различных тайн, до которых пытаются докопаться историки, а нередко и журналисты, в них еще предостаточно. Некоторые дела британских архивов за 1939 г. решено держать под семью замками даже до 2039 г. Сколько бы ни было лет тому или иному историку, интересующемуся данной проблематикой, ему приходится ставить перед собой нелегкую задачу — прожить еще по крайней мере 50 лет. Пока же об истории английской дипломатии приходится писать «неоконченные романы».

Историки-международники, оказавшись перед опасностью нехватки документального «сырья», а тем самым и своего рода безработицы, с интересом встретили изданные в 80-е гг. сборники французских дипломатических документов второй половины 30-х гг. Поскольку Франция была в самой гуще событий тех лет, эти документы содержат массу интересных сведений, они раскрывают и немало «белых пятен». Впрочем, советскими историками эти сборники проработаны пока явно недостаточно. В них можно найти, например, немало нового ценного материала не только о французской, но и о тогдашней британской дипломатии. В ^частности, они раскрывают немало тайн французской и британской политики попустительства германской агрессии, планы использования фашистского рейха как «ударного кулака» против СССР.

Поскольку сборники французских дипломатических документов имеются далеко не в каждой библиотеке, желающим получить представление о них хотя бы по одном вопросу можно порекомендовать подготовленную на их основе публикацию: «Политические переговоры СССР, Великобритании и Франции 1939 г. в свете французских дипломатических документов»1.

Издано немало сборников итальянских дипломатических документов. Но до сих пор не вышли тома, посвященные агрессии фашистской Италии против Эфиопии (1935—1936 гг.). Мало что пока опубликовано из материалов польских архивов за 30-е гг.

Сказанное является своего рода введением к раскрытию некоторых «белых пятен» в истории и на основе советских внешнеполитических документов, недавно ставших доступными историкам. Правда, «новое» имеет тенденцию довольно быстро стареть. Пока увидит свет эта статья, должен выйти новый сборник советских дипломатических документов «Год кризиса. Сентябрь 1938 г. сентябрь 1939 г.» (в двух томах). В нем содержатся многие из тех документов, на которых основывается данная статья. Но не каждый может прочитать двухтомное издание, к тому же в сборнике идет речь не только о «белых пятнах». Кроме того, одни «голые» документы, без необходимых пояснений, тоже не все раскрывают.

Итак, об одном из «белых пятен», т. е. о советско-германских отношениях в канун второй мировой войны.

В связи с приходом к власти в Германии в 1933 г. фашистов с их агрессивной внешнеполитической программой Советский Союз энергично добивался сплочения сил всех стран, заинтересованных в сохранении мира. Он выступал за укрепление Лиги Наций, образование региональных систем коллективной безопасности. Особое значение СССР^ придавал созданию оборонительного союза с Францией и Англией. Это был курс на предотвращение новой мировой войны.

Развитие событий в Европе во многом определялось позицией Англии, являвшейся в то время одной из самых влиятельных в мире держав. Англия тоже не хотела новой мировой войны. Она опасалась потерять в ней все то, чего добилась в результате победы в первой мировой войне. В Лондоне видели, что под угрозой оказалось само существование Британской империи. Английское правительство понимало, что в случае заключения союза Англии, Франции и СССР новую войну можно предотвратить. Желая обеспечить мир для Британской империи, оно, однако, отнюдь не желало мира для Советского Союза.

Британское правительство, возглавлявшееся в то время консерватором Н. Чемберленом, предприняло попытку решить одновременно две задачи. Оно поставило перед собой цель толкнуть фашистскую Германию к нападению на СССР. В Лондоне рассчитывали, что таким путем будет уничтожен или хотя бы серьезно ослаблен Советский Союз, да одновременно пообломают себе зубы и германские хищники. А это даст Англии возможность не только сохранить, но, может быть, и укрепить ее мировые позиции. Проявлением такого курса было, в частности, мюнхенское соглашение Англии и Франции с Германией и Италией 1938 г. Что касается французского правительства, то оно утратило к этому времени самостоятельность в решении даже самых важных для собственной страны внешнеполитических вопросов и шло в фарватере Лондона.            1

Прямо-таки одиозной оказалась позиция Польши. С 1934 г., когда она опубликовала с Германией декларацию о дружбе и ненападении, между правительствами обеих стран то и дело проводились переговоры о сотрудничестве против СССР. Когда весной 1939 г. в Варшаве стало известно, что именно Польша намечена очередной жертвой германских агрессоров, она активизировала свои отношения с Англией и Францией, но категорически отказывалась от какого-либо сотрудничества с Советским Союзом. Однако в июле-августе 1939 г. стало очевидным, что никакой помощи от Англии и Франции Польша ожидать не могла. Более того, Лондон стал готовить новый «Мюнхен», на этот раз за счет Польши. Имеется немало сведений о том, что в таких условиях польские правящие круги были готовы превратить Польшу в фактически зависимое от Германии государство, в его союзника в войне против СССР (с участием Японии, Румынии и, возможно, некоторых других стран).

К осени 1939 г. уже^ не оставалось никаких сомнений в том, что дело явно идет к войне. Ввиду нежелания Англии, Франции и Польши принять советские предложения о сотрудничестве СССР оказался перед серьезной опасностью, причем грозовые тучи войны появились как у западных, так и у восточных границ Советского Союза.

Оказавшись в опасном положении, причем без союзников, Советский Союз вынужден был искать «запасного выхода». Где этот выход, невольно подсказывал даже кое-кто на Западе. В адрес британского правительства раздавались даже прямые предостережения, что если Англия не согласится на сотрудничество с СССР, то она сама толкнет его на какой-то компромисс с Германией. А что Берлин еще с весны 1939 г. начал зондировать возможность ослабления напряженности в отношениях с СССР, в Лондоне было известно.

Чем объяснялись такие зондажи?

Один из мотивов — чисто традиционный. Германия была заинтересована в сохранении с СССР существовавших между двумя странами торговых связей. В создавшихся международных условиях этот интерес даже обострился. По инициативе германской стороны в январе 1939 г. намечалась поездка в Москву для переговоров по этому вопросу представителя министерства иностранных дел Германии К. Шнурре. Он заведовал восточноевропейской референтурой отдела экономической политики министерства и был в этой области признанным специалистом. К тому же он был вхож к министру иностранных дел Германии И. фон Риббентропу и получал указания непосредственно от него. Именно он и стал на первых порах тем лицом, через которое под прикрытием торговых переговоров германская дипломатия начала зондировать вопрос и о нормализации политических отношений между двумя странами. Одновременно с этим вступали в дело и германские дипломаты более высокого ранга.

Что касается намечавшейся еще в январе поездки Шнурре в Москву по торговым делам, то эта поездка все же не состоялась. Сведения о ней попали в печать ряда стран, вызвав немало шума и домыслов, в связи с чем она была немцами отменена.

Иногда можно встретить утверждение, что Сталин своим докладом 10 марта 1939 г. на XVIII съезде ВКП(б) дал, мол, Берлину понять, что СССР готов к улучшению отношений с ним. В действительности же доклад никаких оснований для этого не давал. Достаточно сказать, что германское посольство в Москве в своих письмах и телеграммах в Берлин о съезде не отмечало даже малейших намеков такого рода. Напротив, как в докладе, так и во многих выступлениях делегатов съезда агрессивная политика Германии то и дело подвергалась критике. К тому же именно в дни заседаний съезда (18 марта) Советское правительство направило Германии ноту с решительным осуждением захвата ею Чехословакии. В советской ноте указывалось, что действия Германии «не могут не быть признаны произвольными, насильственными, агрессивными».

В начале апреля 1939 г. в Германии был разработан план нападения на Польшу (план «Вайс»). Германия была заинтересована в том, чтобы ее война с Польшей осталась локальной, т. е. не переросла в войну общеевропейскую, а тем более мировую. Поэтому германская дипломатия стала проявлять активность как в отношении Англии, так и СССР, стремясь к тому, чтобы в случае войны Германии с Польшей они оставались нейтральными.

Поскольку Гитлер пока не решался на войну против Советского Союза, он заявил своему министру иностранных дел И. Риббентропу, что ^«необходимо инсценировать в германо-русских отношениях новый рапалльский этап» и «проводить с Москвой в течение определенного времени политику равновесия и экономического сотрудничества». Как писал статс-секретарь министерства иностранных дел Германии Э. Вайцзеккер, германские дипломаты «начали ухаживать за русскими».

Из германской прессы стали исчезать столь свойственные для нее ранее антисоветские инсинуации. Германские дипломаты все чаще стали заговаривать с советскими представителями о расширении торговых связей, а затем и об улучшении отношений между двумя странами вообще. Например, П. Клейст, советник Риббентропа по вопросам Восточной Европы, 7 апреля получил от него соответствующие указания.

17           апреля поднял этот вопрос в беседе с советским полпредом в Берлине А. Ф. Мерекаловым статс-секретарь МИД Германии

Э.            Вайцзеккер. Затем, в связи с отъездом из Германии Мерекало-ва, германские представители стали обращаться по этому вопросу к Г. А. Астахову, возглавлявшему в качестве временного поверенного в делах СССР в Германии советское полпредство в течение всего лета 1939 г. 5 мая заговорил с ним об улучшении отношений между двумя странами заведующий восточноевропейской референтурой отдела экономической политики МИД Германии К. Шнурре, 9 мая — заведующий отделом печати МИД Германии Б. фон Штумм.

Касаясь этих обращений, Астахов отмечал в своем письме в Народный комиссариат иностранных дел 12 мая: «Немцы стремятся создать впечатление о наступающем или даже уже наступившем потеплении германо-советских отношений». Вместе с тем он отмечал, что «слишком уж ясны мотивы, заставляющие немцев изменить тон в отношении нас, чтобы к этому можно было относиться достаточно серьезно».

Мотивы эти были изложены Гитлером, в частности, в разговоре со своим адъютантом Н. фон Беловым. «В наших интересах,       

сказал он, установить взаимопонимание с Россией, так как мы таким путем могли бы изолировать Польшу и одновременно отпугнуть Англию».

Вскоре было подключено к делу и посольство Германии в Москве. Германский посол Ф. фон Шуленбург официально поставил перед наркомом иностранных дел СССР В. М. Молотовым 20 мая вопрос о возобновлении экономических переговоров. С этой целью снова предлагался приезд в Москву К- Шнурре. Однако Советское правительно не считало возможным из-за напряженности в отношениях между СССР и Германией вести переговоры о расширении торгово-экономических связей между двумя странами. Нарком констатировал в этой беседе, что прежние переговоры по этому вопросу оканчивались безрезультатно. Поэтому в Москве «создается впечатление, что германское правительство вместо деловых экономических переговоров ведет своего рода игру; что для такой игры следовало бы поискать в качестве партнера другую страну, а не правительство СССР. СССР в игре такого рода участвовать не собирается». Нарком заявил германскому послу, что «для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база».

Отклонение германского предложения о возобновлении экономических переговоров и приезде с этой целью в Москву Шнурре немало обескуражило Берлин. Э. Вайцзеккер выражал опасения, что новое обращение к СССР с подобными предложениями связано с «опасностью повторного отказа». Он отмечал 27 мая в письме Шуленбургу, что новая немецкая инициатива может вызвать в Москве саркастический смех.

В Берлине было решено предпринять очередной зондаж на менее официальном уровне. 30 мая Вайцзеккер отмечал в беседе с Астаховым, что есть возможность улучшить советско-германские отношения. Тон германской прессы в отношении СССР уже не такой, как прежде. В последней речи фюрера (28 апреля) нет задевающих СССР выражений. «Эти моменты создают возможность дальнейшей нормализации отношений,— сказал Вайцзеккер, йот Советского правительства зависит сделать выбор».

После этой беседы Вайцзеккер записал в своем дневнике, что германское правительство «вносит инициативные предложения», но русские по-прежнему «проявляют недоверие».

Вернувшись из поездки в Берлин, Ф. Шуленбург снова 28 июня посетил В. М. Молотова. Он заявил, что «германское правительство желает не только нормализации, но и улучшения своих отношений с СССР». Посол подчеркнул, что это заявление сделано по поручению Риббентропа и с одобрения Гитлера. Он напомнил, что еще со времени беседы Вайцзеккера с Астаховым германская сторона ожидает ответа на поставленные им вопросы, однако он снова получил от ворот поворот. Советник германского посольства в Москве В. фон Типпельскирх констатировал, что посольство «сделало все возможное», но безрезультатно.

Тактическая установка немцев в ходе этих зондажей заключалась в том, чтобы получить принципиальное согласие советской стороны начать переговоры. Они давали понять, что в случае получения такого согласия внесут важные конкретные предложения.

Однако Советское правительство, не реагируя на эти зондажи, усиленно пыталось все же договориться с Англией и Францией. Оно еще 17 апреля 1939 г. внесло предложение о заключении- между тремя державами договора о взаимной помощи, дополненного военной конвенцией, а также о совместном гарантировании ими неприкосновенности Польши, Румынии и Прибалтийских государств. И советская дипломатия прилагала все силы, чтобы добиться осуществления этой инициативы, что могло бы предотвратить новую мировую войну.

Анализируя причины сдержанных ответов советской стороны, К. Шнурре отмечал 30 июня, что главной причиной является, должно быть, нежелание одновременно с происходящими в Москве переговорами с англичанами и французами вести переговоры также с Германией. Снова в течение целого месяца немцы не решались обращаться к Советскому правительству с подобными предложениями.

7 июля 1939 г. германскому посольству в Москве были направлены указания попытаться сделать шаг вперед хотя бы по экономическим вопросам, выступив с очень серьезной инициативой. Берлин выражал готовность предоставить Советскому Союзу кредит в размере 200 млн. марок для размещения в Германии советских заказов. Несколько дней спустя советник германского посольства в Москве Г. Хильгер передал эти предложения наркому внешней торговли СССР А. И. Микояну. Ведение переговоров с немцами по этому вопросу было поручено заместителю торгового представителя СССР в Германии Е. И. Бабарину (торгпреда, как и полпреда, СССР в то время в Берлине не имел). Из документов германского правительства видно, что оно намеревалось вести экономические переговоры в духе ясно выраженной предупредительности, так как не только по экономическим, но прежде всего по политическим соображениям желало скорейшего заключения соглашения.

Для Советского Союза получение в то время такого крупного кредита, по которому он мог бы закупать в Германии промышленное оборудование и другие товары, в том числе имевшие оборонное значение, представляло бесспорный интерес. Тем более что расплачиваться за кредит пришлось бы только через 5—7 лет. Ни Англия, ни Франция, ни США Советскому Союзу такие возможности не предоставляли, напротив, они срывали выполнение своих обязательств по уже размещенным в них советским заказам.

К концу июля 1939 г. в Германии развернулась непосредственная подготовка к нападению на Польшу. Германскому правительству было известно, что Лондон и Париж к этому времени дали согласие на переговоры военных делегаций Англии, Франции и СССР. Это не могло не вызвать в Берлине определенное беспокойство. Но в Берлин поступали и сведения о том, что на самом деле позиция Англии и Франции не изменилась и заключать с Советским Союзом договор о взаимопомощи они все же не собирались. Это давало германскому правительству возможность рассчитывать, что англо-франко-советские переговоры по-прежнему останутся без каких-либо результатов. А из этого делался вывод, что Советское правительство ввиду отсутствия других альтернатив в конце концов может оказаться вынужденным изменить свое отношение к германским зондажам.

Выводы Шуленбурга о том, как в Москве было воспринято его заявление, были весьма скептическими. В результате беседы он сообщал в Берлин, что в Москве по-прежнему наблюдается недоверие к Германии и Советское правительство «преисполнено решимости договориться с Англией и Францией». Э. Вайцзеккер в очередной раз отмечал в своем дневнике 6 августа, что Берлин прилагает все более настойчивые усилия, чтобы договориться, но Москва по-прежнему никакого ответа не дает.

Даже западные историки отмечают исключительную сложность положения Советского Союза в связи с нежеланием Англии и Франции пойти на сотрудничество с ним в деле защиты мира в Европе. Вот, например, как освещает этот вопрос в своей книге о происхождении второй мировой войны английский историк Л. Мосли. Отмечая естественный рост в СССР подозрительности в отношении мотивов политики Англии и Франции, он пишет, что советские руководители понимали, что «не могут доверять ни той ни другой стороне. Они опасались, что затягивающие переговоры представители западных держав и стремящиеся уговорить германские политики в любой момент могут оказаться просто обманщиками и опять договориться, как они уже сделали это в Мюнхене, оставив русских в еще большей изоляции, чем когда-либо. Нужна была осторожность».

В письме в. НКИД от 8 августа Астахов изложил свои предположения относительно объектов возможных политических переговоров, которые имеют в виду немцы. Это — «освежение» Рапалль-ского (1922 г.) и других политических договоров или замена их новым договором, «ненападение» по линии прессы и радио, восстановление хотя бы части закрытых в СССР германских консульств, какая-то форма культурных связей (обмен книгами, музыкальными произведениями и др.). Астахов отмечал, что в данный момент немцы готовы пойти на известную договоренность, чтобы нейтрализовать СССР в случае нападения на Польшу. «Что же касается дальнейшего,— писал он,— то тут дело зависело бы, конечно, не от этих обязательств, но от новой обстановки, которая создалась бы в результате этих перемен и предугадывать которую я сейчас не берусь».

Это был тот момент, когда в Москве стал проявляться интерес к поддержанию некоторых контактов с германской стороной. Отвечая на это письмо, 11 августа Молотов телеграфировал Астахову: «Перечень объектов, указанных в Вашем письме от 8 августа, нас интересует. Разговоры о них требуют подготовки и некоторых переходных ступеней от торгово-кредитного соглашения к другим вопросам. Вести переговоры по этим вопросам предпочитаем в Москве».

На следующий день во время очередной беседы с К- Шнурре Г. А. Астахов сообщил, что ряд конкретных объектов (культурные связи, пресса, «освежение» договора и др.), упоминавшихся в разное время немецкими представителями, интересует советскую сторону, но «желательно беседовать о них в Москве и притом «по ступеням», не начиная с самых сложных».

Получив из Москвы такой отклик, германская сторона сразу же резко активизировалась. На следующий день Шнурре известил Астахова, что германское правительство хотело бы приступить к переговорам «возможно скорее» и согласно вести их в Москве. Оно хотело бы поручить ведение переговоров «кому-либо из ближайших доверенных лиц Гитлера».

Обстановка в Европе тем временем продолжала накаляться. Тучи войны сгущались. Полным ходом шла переброска германских войск к польским границам, что ни для кого уже не оставалось секретом.

15 августа Шуленбург зачитал Молотову заявление германского правительства с предложением о восстановлении советско-германского сотрудничества. В нем говорилось, что реальных противоречий в интересах Германии и Советского Союза не существует и никаких агрессивных намерений против СССР Германия не имеет. «Германское правительство стоит на точке зрения,— говорилось в заявлении,— что между Балтийским и Черным морями не существует ни одного вопроса, который не мог бы быть разрешен к полному удовлетворению обеих стран. Сюда относятся вопросы Балтийского моря, Прибалтийских государств, Польши, Юго-Востока и т. д.». Обострение германо-польских отношений вызывает необходимость внесения в скором времени ясности в германо-советские отношения. Для этой цели И. Риббентроп готов на короткое время прилететь в Москву.

Это было уже настолько серьезное обращение, да и обстановка в Европе накалилась в такой степени, что нарком счел необходимым выразить удовлетворение в связи с желанием германского правительства улучшить отношения с СССР. Вместе с тем он в косвенной форме дал понять, какие конкретные вопросы могли бы интересовать Советский Союз. Он отметил, что получил из полпредства в Италии сообщение о якобы существующем «плане Шу-ленбурга», предусматривающем: «1) содействие Германии урегулированию взаимоотношений СССР с Японией и ликвидации пограничных конфликтов с ней; 2) заключение пакта о ненападении и совместное гарантирование Прибалтийских стран; 3) заключение широкого хозяйственного соглашения с СССР». Нарком спросил, насколько это сообщение соответствует действительности, обратив особое внимание на договор о ненападении. Что касается приезда Риббентропа, то он подчеркнул «необходимость провести подготовку определенных вопросов для того, чтобы принимать решения, а не просто вести переговоры».

Через день, получив соответствующие указания из Берлина, Шуленбург заявил Молотову о готовности Германии заключить с СССР договор о ненападении и гарантировать совместно с ним Прибалтийские государства. Германия готова также употребить свое влияние для улучшения советско-японских отношений. Поскольку в любой момент, продолжал посол, могут произойти серьезные события в отношениях Германии с Польшей, желательно принципиальное и скорое выяснение германо-советских отношений. Для переговоров и подписания соответствующих договоров Риббентроп готов прибыть в Москву в любой день начиная с 18 августа.

Молотов отметил, что первым шагом к улучшению отношений между СССР и Германией могло бы быть заключение торгово-кредитного соглашения. Вторым шагом затем могло бы явиться заключение пакта о ненападении «с одновременным принятием специального протокола о заинтересованности договаривающихся сторон в тех или иных вопросах внешней политики». Нарком отметил, что вопросы, затронутые в германском заявлении от 15 августа, не могут быть отражены в договоре, они должны быть включены в протокол. Перед приездом Риббентропа необходимо провести соответствующую подготовку.

Таким образом, Молотов настаивал на том, чтобы все договоренности были закреплены в договорном порядке, а на приезд Риббентропа и на этот раз согласия не дал. Тут впервые был поставлен вопрос о подписании одновременно с договором также и протокола, содержащего те дополнительные обязательства, которые была готова взять на себя Германия. Иногда пишут, что Молотов предложил подписать секретный протокол, но такого предложения нарком не делал. СССР был заинтересован в том, чтобы все германские дополнительные обязательства были опубликованы вместе с договором. Через день, 19 августа, Шуленбург, извинившись за настойчивость, с которой он добивался приема, заявил Молотову, что положение крайне обострилось и не исключен конфликт между Германией и Польшей. Еще до возникновения конфликта, сказал он, «необходимо выяснить взаимоотношения между СССР и Германией, так как во время конфликта это сделать будет трудно». Германский посол снова и снова настаивал на необходимости скорейшего приезда в Москву Риббентропа. Он заявил, что последний имел бы неограниченные полномочия Гитлера заключить «всякое соглашение, которое бы желало Советское правительство». «Риббентроп мог бы заключить протокол,— говорил посол,— в который бы вошли как упоминавшиеся уже вопросы, так и новые, которые могли бы возникнуть». Германская сторона готова, неоднократно подчеркивал посол, «идти навстречу всем пожеланиям Советского правительства».

Через несколько часов послу, наконец, было сообщено, что Риббентроп мог бы приехать в Москву 26—27 августа. Ему был передан также проект договора о ненападении.

В тот же день в Берлине было подписано советско-германское торгово-кредитное соглашение.

21 августа состоялось последнее заседание советских, английских и французских военных представителей. Ввиду обструкционистской позиции Англии, Франции и Польши оно окончилось безрезультатно. Это означало, что заключение советско-англо-французского договора о взаимопомощи оказалось невозможным. Советскому Союзу приходилось выбирать другую альтернативу.

В середине дня 21 августа от Шуленбурга была получена телеграмма Гитлера Сталину— случай беспрецедентный. Германский канцлер сообщал о согласии принять советский проект договора о ненападении. В случае поездки в Москву ответственного германского государственного деятеля мог бы быть в самое короткое время согласован и текст дополнительного протокола. «Поэтому я еще раз обращаюсь к Вам с предложением,— писал германский канцлер,— принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, самое позднее в среду, 23 августа». Он имеет чрезвычайные полномочия «для составления и подписания пакта о ненападении, а также протокола».

Текст телеграммы Гитлера свидетельствовал о том, что Германия намеревалась напасть на Польшу, причем и в случае, если советско-германский договор о ненападении не будет подписан. Гитлер проявлял такую заинтересованность в скорейшем урегулировании отношений с СССР, что заявил в кругу своих приближенных о готовности в случае необходимости и самому поехать в Москву.

Советское правительство имело информацию, полученную от полпредств, военных атташе, а также разведки, о том, что нападение Германии на Польшу возможно в ближайшие же дни. Одно из полученных им сообщений разведки содержало следующие сведения: «Развертывание германских войск против Польши и концентрация необходимых средств будут закончены между 15 и 20 августа. Начиная с 25 августа следует считаться с началом военной акции против Польши».

В таких условиях продолжать и дальше затягивать согласие на визит Риббентропа в Москву было уже невозможно. Вечером 21 августа Советское правительство сообщило, что оно не возражает против приезда германского министра иностранных дел в Москву 23 августа. Об этом появилось сообщение и в советской печати.

Однако согласие на визит Риббентропа не означало, что Советское правительство отказалось от дальнейших попыток добиться заключения соглашения с Англией и Францией. 22 августа представителям иностранных телеграфных агентств в Москве было передано сообщение о том, что прибытие Риббентропа для заключения договора о ненападении не является несовместимым с продолжением переговоров между СССР, Англией и Францией в целях организации отпора агрессии. Напротив, заключение договора о ненападении вполне совместимо с заключением тройственного договора между СССР, Англией и Францией. Эти акции ни в коем случае не исключают друг друга. Англо-франко-советский пакт, дополненный военным соглашением, имел бы целью обуздать Германию, если бы она продолжала агрессивные действия. Заключение же пакта о ненападении между СССР и Германией ослабило бы напряженность, существующую между двумя странами.

Это сообщение было доложено Риббентропу. Остается лишь гадать, как он воспринял его.

Германский министр иностранных дел прилетел в Москву 23 августа. В результате состоявшихся в тот же день переговоров ночью был подписан советско-германский договор о ненападении. Договор сразу же был опубликован. Что касается подписанного одновременно секретного дополнительного протокола, то два наиболее существенных абзаца этого протокола гласят:

«1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами.

2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана».

Для того чтобы правильно оценить суть приведенных двух абзацев протокола, необходимо вернуться к вопросу о том, какие интересы были у Германии и какие у СССР. Как видно из сказанного выше, интересы Германии в то время заключались в том, чтобы разгромить Польшу. Для этого она намеревалась оккупировать территорию Польши до Нарева, Вислы и Сана, т. е. примерно половину страны. Интересы же Советского Союза были совершенно иными. Он по соображениям собственной безопасности был заинтересован в том, чтобы германские войска в случае нападения их на Польшу остановились в своем продвижении на восток по возможности дальше от советских границ. В протоколе и была установлена линия, которую германские войска не должны были переступать. Так что интересы СССР и Германии были по существу противоположными.

При анализе текста протокола внимание уделяется, в частности, двум абзацам, следующим за процитированным текстом:

«Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития.

Во всяком случае, оба правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия».

Разумеется, правительства одних государств по нормам международного права не имеют права решать судьбу других государств. Но такие нормы относятся к мирному времени, в ходе мировых войн многие законы уже не действуют. Реальное положение было таково, что судьба Польши уже была решена тем, htq Германия собиралась буквально через несколько дней совершить нападение на Польшу и разгромить ее. Стоял вопрос лишь о том, как будет «оформлена» в будущем территория Польши. В Германии рассматривались различные варианты. У нее был уже и некоторый «опыт». В результате ликвидации Чехословацкого государства часть его территории была присоединена к Германии (Судетская область). Чехия и Моравия стали протекторатом Германии. Словакия стала формально самостоятельной, но фактически находилась в полной зависимости от Германии.

Западные районы Польши в Берлине было заранее решено присоединить к Германии. Оккупировать западноукраинские и западнобелорусские земли, захваченные Польшей в 1920 г. в результате вооруженной интервенции, в Берлине, по-видимому, в то время не собирались, чтобы не вызывать конфликта с СССР. Как «оформить» остальную часть Польши, решено еще не было (забегая вперед, можно отметить, что впоследствии эта часть Польши стала «генерал-губернаторством»), В принципе СССР был заинтересован в сохранении независимости Польши. Достаточно напомнить, что 10 мая прибывший в Варшаву заместитель наркома иностранных дел СССР В. П. Потемкин предложил польскому правительству заключить договор о взаимопомощи, а также в случае подписания договора о взаимопомощи с Англией и Францией Советский Союз выражал готовность распространить гарантии трех держав на Польшу. Но теперь реальность была такова, что в ближайшее время Польша как действительно самостоятельное государство в результате нападения со стороны Германии перестанет существовать. И для СССР в таких условиях немаловажное значение имело обязательство Германии не решать вопроса о будущем Польши без учета мнения СССР. Разумеется, Советский Союз был заинтересован, в частности, в том, чтобы в случае разгрома Германией Польши районы Украины и Белоруссии, захваченные ранее Польшей, не были перезахвачены Германией, а были воссоединены с УССР и БССР.

Как свидетельствуют имеющиеся материалы, Риббентроп в Москве прямо не говорил о том, что предстоит германское нападение на Польшу. Но фактически это вытекало из его слов. И с этим необходимо было считаться. Руководствоваться в те дни иллюзиями (за неделю до начала мировой войны), разумеется, было бы неразумно. Правда, была еще и возможность того, что войны все же не будет: в случае, если Польша капитулирует до нападения Германии на нее. Но и это не снимало бы указанных вопросов, так как Германия и в таком случае занялась бы перекройкой карты Польши.

Вряд ли было бы правильно, если бы Советское правительство в то время отказалось от подписания процитированного протокола. Разумеется, было бы лучше, если бы формулировки протокола были иными. Но Риббентроп, прибыв в Москву, сразу же сообщил, что он может оставаться в Москве не более 24 часов. А это означало, что времени для переработки формулировок предложенного немецкой стороной текста протокола фактически не было. Приходилось решать. Можно было принять дополнительные германские обязательства, хотя они и были изложены в приведенных выше формулировках. Можно было от этих обязательств отказаться, но это фактически сводило бы почти на нет и значение договора о ненападении с Германией вообще. Другого пути не было.

Сейчас плюрализм мнений. Мое мнение таково, что договор о ненападении, взятый вместе с дополнительными обязательствами Германии по секретному протоколу, имел в то время для СССР существенное значение, что подтверждается дальнейшим развитием событий. Если большинство стран Европы вскоре же оказались втянутыми в мировую войну, многие из них были разгромлены, потеряли независимость, то СССР еще почти два года оставался в стороне от этой войны, мог продолжать жить в условиях мира. Когда Германия все же напала на СССР, то это нападение началось с районов, расположенных на несколько сот километров западнее советских границ 1939 г. А это имело в ходе Великой Отечественной войны принципиально важное значение. Кстати, не только для советского народа, но это было и в общечеловеческих интересах.

Советско-германский договор о ненападении не только содействовал укреплению безопасности у западных границ СССР, но привел к стабилизации обстановки и на восточных границах страны. Японские агрессоры вынуждены были положить конец своим агрессивным действиям против СССР и МНР. Опасность войны одновременно на два фронта — на западе и на востоке — была в то время снята.

Решение Советского правительства заключить договор о ненападении с Германией было в тогдашних условиях фактически вынужденным, но вполне естественным и единственно возможным, так как добиться создания эффективной англо-франко-советской коалиции не удалось. Альтернативы договору о ненападении с Германией не оставалось.

В беседе с французским послом в Москве П. Наджиаром В. М. Молотов подчеркнул, что Советское правительство решило заключить договор с Германией лишь тогда, когда окончательно убедилось, что в англо-франко-советских переговорах не может быть достигнуто ничего положительного. В интервью народного комиссара обороны К. Е. Ворошилова корреспонденту «Известий» также указывалось, что СССР заключил пакт о ненападении с Германией в результате того, что «военные переговоры с Францией и Англией зашли в тупик в силу непреодолимых разногласий».

Весьма показательны выводы, к которым пришли иностранные авторы, изучавшие этот вопрос. Так, английский историк А. Тейлор отмечает, что Советский Союз стремился прежде всего «кбез-опасности в Европе... Объяснение этого очевидно. Советские государственные деятели... не доверяли Гитлеру. Союз с западными державами представлялся им курсом, лучше обеспечивающим безопасность». Советское правительство «повернулось в сторону Германии только тогда,— пишет он,— когда удостоверилось, что заключение этого союза невозможно».

Американские историки Т. Бейли и П. Райан отмечают, что Советский Союз, «хорошо зная о повсеместных разговорах на Западе о натравливании Гитлера на него, мудро ушел из-под удара». Английский историк Ф. Бэлл, отмечая, что соглашение с Германией позволило СССР укрепить свою безопасность, добавляет, что не может не вызвать удивления тот поток оскорблений, который обрушился на голову советских руководителей за то, что они заключили «соглашение, которое было лучшим из возможных».

В западной историографии все же и до сих пор нередко высказывается недовольство по поводу заключения советско-германского договора о ненападении. Среди множества мотивов в тех или иных вариантах просматриваются два главных: Германию упрекают за то, что она изменила своим заверениям о намерении напасть на СССР; Советский Союз — по существу за то, что он сорвал попытки англо-французской дипломатии ввести его в заблуждение и поставить в крайне опасное положение.

Подписанием договора о ненападении с Германией Советский Союз добился в тогдашней сложнейшей обстановке фактически максимума того, что было возможно. Если многие другие страны скользили по наклонной плоскости к войне, то СССР мог пока продолжать жить в условиях мира.

Англия, Франция и Польша, не пожелавшие пойти на сотрудничество с СССР, подорвали собственные позиции, свою безопасность. Вторая мировая война началась внутри самой породившей ее капиталистической системы. А в конечном итоге получили по заслугам и державы-агрессоры, развязавшие войну.