20 мая 1929 года в Москве собрался V съезд Советов СССР. На повестке дня один вопрос — первый пятилетний план развития народного хозяйства. История не знала еще такого планирования. Даже в нашей стране хозяйственники располагали до этого лишь годовыми ориентировочными планами. Однако по мере развертывания индустриализации потребовалось дальнейшее укрепление планового начала. Строительство новых промышленных гигантов не укладывалось в рамки годовых контрольных цифр. Нужны были многолетние народнохозяйственные планы, которые раскрывали бы перспективу развития как отдельных предприятий, так и промышленности в целом, определяли бы в конкретных цифрах и сроках основные этапы становления социалистической экономики.

Так родилась идея пятилетних планов. Нашлись у пятилетки и свои противники. Их «теоретиками» выступили правые оппортунисты. Они предлагали снизить темпы роста промышленности, сделать упор на легкую индустрию. Бухарин, например, утверждал, что в стране нет нужного количества строительных материалов, а из «кирпичей будущего» заводы не сделаешь. Отсюда следовало: надо равняться на узкие места.

Маловеры сомневались в способностях советских специалистов, твердили, что из-за границы придется выписать не только инженеров, но даже и каменщиков.

Да, у нас было еще мало специалистов. Не хватало опыта в планировании, и пришлось отвергнуть первые варианты пятилетнего плана.

Но это не смутило партию. К разработке первого пятилетнего плана были привлечены лучшие представители советской научной и инженерной мысли: академик И. Г. Александров (автор проекта Днепрогэса), академик И. М. Губкин, строитель Волховской гидроэлектростанции академик Г. О. Графтио, крупный ученый-экономист С. Г. Струмилин, известнейшие металлурги М. А. Павлов, И. П. Бардин и другие. Активное участие в составлении плана принимали также многие научные учреждения и профсоюзы.

В марте 1928 года в Совнарком поступила записка, составленная 37 виднейшими химиками страны. А. Н. Бах, Н. Д. Зелинский, Н. С. Курнаков, А. Е. Фаворский, А. Е. Ферсман и их коллеги писали, что необходимо усилить внимание к химии. В науке, подчеркивали они, происходит переворот, начинается эпоха, связанная с безграничными возможностями использования катализа, радиоактивности и внутриатомной энергии; резко повышается роль химии в создании новых синтетических материалов.

Члены правительства встретились с учеными, внимательно обсудили их предложения, направленные на подъем химической индустрии, на внедрение химии во все отрасли народного хозяйства. Это нашло отражение в пятилетием плане. Вскоре под председательством Я. Э. Рудзутака при СНК Союза ССР был организован Комитет по химизации. С тех пор этот термин — «химизация» — прочно вошел в нашу жизнь. А годом позже, когда началось сооружение первых химических комбинатов в Бобриках (Новомосковск), Березниках, Хибинах, на Украине и в Казахстане, зародился лозунг «Даешь большую химию!».

К весне 1929 года работа над планом была завершена. Это был грандиозный по тем временам план. В народное хозяйство Советского Союза намечалось внести около 65 миллиардов рублей. Иными словами, на новое строительство и реконструкцию старых предприятий отпускалось ежедневно 35 миллионов рублей. При этом более трех четвертей всех капиталовложений в промышленность должно было пойти на развитие тяжелой индустрии. Всего в течение пяти лет предстояло построить свыше 1500 крупных предприятий, оснащенных по последнему слову техники. Пятилетка намечала бурное развитие работ по электрификации страны согласно плану ГОЭЛРО.

Таков был великий план, рассчитанный на построение фундамента социалистической экономики.

«Бред фанатиков», «Утопия» — пестрели аршинными заголовками буржуазные газеты всех континентов мира. Банкиры Уоллстрита и лондонского Сити, крупнейшие монополисты, магнаты, прислужники церкви — все они не могли, не хотели верить, что за пять лет Советская Россия добьется результатов, для которых капиталистическим государствам понадобились десятилетия. Поражал и отказ от привычных для капитализма методов хозяйничанья и перевод всей советской экономики на рельсы перспективного планирования.

Вот примечательная выдержка из статьи американского экономиста Стюарта Чейза: «Шестнадцать человек проделывают в Москве самый смелый экономический эксперимент, какой когда-либо был известен в истории. Эти шестнадцать человек, представляющие ответственный перед Советом Народных Комиссаров президиум Государственной плановой комиссии, называемой Госпланом, определяют основные моменты экономического будущего для 146 миллионов людей на пять лет вперед...

Представьте себе, что завтра вас попросят отправиться в Вашингтон, сесть за стол в правительственном учреждении, взять перо и бумагу и составить инструкцию для железнодорожных компаний, сталелитейных заводов и каменноугольных копей, для нефтяной промышленности, для министерства финансов, банков и крупных торговых фирм, для фермеров, пароходных обществ и автомобильных предприятий, по которым они в течение пяти лет действия плана должны распределять свои капиталовложения в сырье, планировать производство и сбыт. Даже Генри Форд отступил бы перед такой задачей.

Путешествие на Луну показалось бы обыкновенным смертным не более невозможным».

Стюарт Чейз был не первым и не последним пророком, прогнозы которого опроверг наш народ.

Итак, 20 мая 1929 года. Большой театр.

Прошло, казалось бы, совсем немного времени с того дня, когда делегаты VIII Всероссийского съезда Советов обсуждали здесь план ГОЭЛРО — первый в мире научный план строительства социалистической экономики. Тогда полумрак промозглого зала, простреленные бекеши и шинели делегатов создавали резкий контраст тому, о чем говорилось на сцене театра. Теперь обстановка совершенно иная. Тот же зал, но он залит электрическим светом. У делегатов вид не суровых воинов, а бывалых тружеников, хорошо поработавших за эти девять лет мирного труда.

В качестве докладчика снова Г. М. Кржижановский, председатель Госплана. Через всю сцену протянута огромная географическая карта. На ней — Советский Союз, такой, каким он станет через пять лет. Сейчас все узнают, что скрывается за матовыми кружочками, квадратиками, треугольниками, кривыми и косыми линиями, покрывающими карту.

И вот карта заговорила: на ней зажглись десятки звездочек — это основные угольные месторождения страны. Г. М. Кржижановский говорит о развитии электрификации, и по всей карте — от Мурманска до Владивостока и от Архангельска до Тбилиси — вспыхивают красные и голубые кружочки — огни будущих электростанций. Особенно ярко светится Днепрогэс. Гул восхищения проносится по залу. В конце доклада карта вспыхивает всеми своими огнями — будто чья-то волшебная рука, приоткрыв завесу будущего, показала Советский Союз 1933 года — мощное индустриально-колхозное государство. Громом аплодисментов встречают делегаты эту волнующую картину. В едином порыве все встают, и зал оглашают мощные звуки «Интернационала».

Чувства, владевшие делегатами V съезда Советов, были неотделимы от того энтузиазма, который охватил весь народ. Советские люди увидели в пятилетием плане конкретный путь к заветной цели — к социализму.

Индустриализация ускорила свой бег. Страна покрылась лесами новостроек. Вырастали новые города.

Перед нами — пожелтевший от времени номер газеты «Правда». Он вышел более 50 лет назад, и есть в нем строки, посвященные одному из крупных промышленных центров страны: «Это город, один из самых младших «октябренков» нашей революции, творение энтузиазма народных масс; город, фантастически созданный за четыре каких-нибудь года на безотрадном пустыре, где торчали одинокие чахлые кустики».

А теперь попробуйте ответить на вопрос: о каком это городке писала газета? Совершенно ясно, скажут одни, о Магнитогорске. Почему, возразят другие, вполне возможно, что это Хибиногорск, названный потом Кировском. Он был построен как раз в годы первой пятилетки. А третьи будут думать, что речь идет о Новомосковске или Караганде. Не будем спорить. «Правда» писала о Новокузнецке, но каждый из вас тоже прав. Ведь с того времени в СССР возникли тысячи городов и рабочих поселков.

Новые города. Подобно людям, каждый из них имеет свою биографию, у каждого своя история.

...В начале 1929 года В. В. Куйбышев пригласил к себе металлурга Бардина. Валериан Владимирович знал: Бардин опытный специалист, хорошо знаком с зарубежной техникой, настоящий патриот. Беседуя, они подошли к географической карте. Карандаш Куйбышева стремительно двинулся от Москвы на восток. Остановился он лишь в районе нынешнего Новокузнецка. Тогда такого города еще не было, не было и металлургического комбината. Председатель ВСНХ сказал: «Предстоит открыть новую страницу в истории Западной Сибири. Это глубокая разведка партии и рабочего класса в завтрашний день нашей страны. За вашей работой будут следить не только у нас, в Советском Союзе, но и за границей. Вы должны показать, на что способны большевики». И Бардин выехал в Сибирь. Остались позади 4 тысячи километров. Поезд доставил инженера на крохотную станцию— одинокое маленькое сооружение на левом берегу реки Томи. «Меня ожидала пара лошадей с санями и кучером,— вспоминал позднее И. П. Бардин.— Ехали мимо каких-то ям, землянок, лачуг. «Что это такое?» — спрашиваю возницу.

— Да вот, говорит, стали строить город-сад, и нет ни города, ни сада.

На площадке будущего комбината выделялась только главная контора. К ней примыкал гараж с иностранной машиной и конюшня на восемь лошадей. Рабочих в ту пору было не больше 200 человек, в основном землекопы с лопатами и плотники с топорами...»

В таких же трудных условиях начиналось строительство Магнитогорска. В 1929 году здесь не было даже железнодорожного вокзала. Его заменял обыкновенный вагон. Но именно тогда в городах и селах страны появился плакат: «Товарищ, тебя ждет Магнитострой!» Сотни коммунистов и комсомольцев страстно разъясняли: «Что такое Магнитка? Это руда, это индустрия, и означает она конечным образом социализм. Самый настоящий».

Егору Смертину понравились эти слова. Одним из первых двинулся он на Урал из вятской деревни. Через несколько дней услышал: «Ну, хлопцы, вот и прибыли». Злой зимний ветер сразу же забросил в распахнутую дверь теплушки колючий снег. Неласково встречала Магнитка первых строителей. «Вышли мы из ваго-на,— рассказывает Смертин,— и ничего, кроме голой заснеженной степи, не увидели. Снег кругом — вверху, внизу, справа, слева. Мела пурга. Из других вагонов, также нерешительно озираясь, выходили пассажиры. Все в основном молодые парни и девчата с Украины, из Центральной России, Белоруссии, Башкирии, Татарии... Прибывших встречали десятники. Посыпались вопросы: «А где же Магнитогорск? И жить вроде бы негде совсем, неужто в степи прямо?» «Город Магнитогорск будет здесь вот, где вы стоите, а жить — жить придется пока в палатках,— десятник махнул рукой куда-то в сторону.— Работа тут же, рядом. Завтра распределим по бригадам».

Слов нет, начало было трудным. Все основные работы велись вручную. Тракторы и автомашины можно было пересчитать по пальцам. Порой не хватало даже обыкновенных тачек и лопат. Продовольствие распределяли по карточкам; жили в бараках и палатках. А когда сразу приезжало много рабочих, начинали рыть землянки. Отсюда и пошло выражение «Копай-город». Некоторые не выдержали, испугались, дезертировали. Но большинство выстояло.

17-летним парнем приехал на строительство Хаир Кусембаев. Назначили его кучером к американцам. Разве об этом мечтал Хаир?! Но его уговорили. «Были среди них знающие люди,— рассказывает Хаир,— только быстрой езды не любили. Однажды четыре часа ждал я американца на лютом морозе. Одежонка плохая, в лаптях. Закоченел и погнал лошадей во всю прыть — душу отвести, согреться. На ухабе оглянулся — нет американца, только валенки из снега торчат. Хорошо, не ушибся — в сугроб попал. Ничего он не сказал, да и сказал бы — толку мало: я тогда не только по-ихнему, но и по-русски не понимал. Но с тех пор лишь припущу я коней сильней, хлопнет он меня по плечу и головой закрутит: «Потише»...

Только нельзя нам было «потише». Жизнь не позволяла...»

Да, медлить было, действительно, нельзя.

В коллективной корреспонденции в газету «Магнитогорский рабочий» строители писали: «Кладка печей проходила методами, невиданными в мире. Одновременно клепка домны велась в три яруса и, не считая перебоев в поставке огнеупора, была закончена в 47 дней. В истории кладки доменных печей во всем мире не было еще таких сроков. На кладке доменных печей ударники перегнали технику капиталистических стран. Восьмая коксовая батарея была сооружена в 67 дней вместо 80—90, обычных для таких работ в Америке и Германии». Такого еще не бывало.

Иностранные специалисты недоумевали:

— Что за сроки, что за люди? Мы к такому не привыкли Но советские люди понимали, что именно таких темпов требовала от них индустрия.

Хорошо понял это и строитель Кузнецка землекоп Андрей Филиппов. Вот почему, когда магнитостроевцы вызвали на соревнование основателей Новокузнецка, он в числе первых взял на себя повышенное обязательство. Андрей с детских лет был знаком с лопатой. Знал, где надо подкопать, а где и ударить, чтобы отвалился не маленький кусок, а целая глыба. Сотни внимательных глаз следили за его движениями. Неужели он установит мировой рекорд?

Давно уже зашло солнце, а он все работал и работал. Наконец стали подводить итоги. Сунул Филиппов руку в карман за обязательством и вынул полуистертую бумажку, даже букв нельзя было разобрать, так она износилась, пока он копал. Впрочем, это мало кого смутило; все уже поняли: Андрей победил.

И пусть те, кто сегодня трудится в мартеновском цехе Кузнецкого металлургического комбината, знают: первым на месте их цеха работал и перекрывал заграничные рекорды коммунист Андрей Севастьянович Филиппов, награжденный двумя орденами Трудового Красного Знамени.

О таких, как Смертин и Филиппов, уже тогда рассказывали газеты. О них писали Николай Погодин и Леонид Леонов, Александр Безыменский и Александр Жаров. Помните «Время, вперед!»? Это книга Катаева о людях Магнитки.

Земляные работы не прекращались и тогда, когда сильные морозы сковывали вязкую глинистую почву площадки. Экскаваторы задыхались на морозе, но каменную землю надо было во что бы то ни стало разломать. Комсомольцы объявили субботник. Дезертиров не было. Были энтузиасты, борцы. В густом морозном тумане комсомольцы начали колоть землю кайлами. Коченели ноги, обмерзали пальцы, но ни один боец не покинул фронта. На освещенной прожектором площадке работали всю ночь. И победили мороз, стужу, победили упрямую Сибирь.

Победили не только Сибирь. Весной 1932 года еще у всех на устах были Магнитка, Новокузнецк, Хибиногорск, а в стране уже родился клич «Даешь Комсомольск-на-Амуре!».

Есть нечто символичное в том, что первые строители этого города сошли на берег с небольшого корабля, который назывался «Колумб». Да, они были первооткрывателями. В таежной глуши предстояло им заложить промышленный центр, построить первенец дальневосточной металлургии.

Временами, когда становилось совсем трудно, молодежь запевала песню. Пели о героях гражданской войны, о том, как партизанские отряды занимали города. Однажды, оборвав товарищей, кто-то спросил: «Как вы думаете, братцы-ленинградцы, сможет стройка обеспечить всех на зиму жильем?» И уже на следующий день по предложению ленинградцев после работы начали строить жилые дома.

Появились улицы, потом кварталы со школами и фабриками-кухнями, стадионами и больницами, клубами и банями. Так было и в Комсомольске-на-Амуре, и в Магнитогорске, и в Хибинах, и в Караганде...

Это были новые арсеналы социалистической индустрии. Главной фигурой в них был рабочий. Всего за годы первой пятилетки общее число рабочих и служащих увеличилось почти до 23 миллионов — более чем в два раза по сравнению с 1928 годом. Вместе с семьями они составили 88 процентов всех городских жителей.

Столь быстрый рост превысил все наметки. Произошло это потому, что сами масштабы нового строительства и реконструкции вышли за рамки первоначальных планов. Уже в ходе пятилетки понадобилось создать вторую угольно-металлургическую базу страны — Кузбасс, освоить производство синтетического каучука, построить тракторные заводы в Харькове и Челябинске, апатитовый комбинат в Хибинах и т. д. От некоторых объектов пришлось отказаться. Этого потребовали не только накопленный опыт планирования, открытия ученых и геологов, но и быстро растущие потребности социалистической экономики.

К концу 1930 года опустели биржи труда. В прошлое уходила безработица с ее длинными очередями ждущих «места». В газетах, у заводских проходных запестрели объявления: «Требуются...» Усложнилась работа вербовщиков, людей, которые по заданию предприятий нанимали рабочую силу для заводов и строек, шахт и транспорта. В практику широко вошел организованный набор, коллективные договоры между промышленными и сельскими районами. Так новая обстановка выдвигала новые задачи.

Где же взяли индустрия и строительство необходимые пополнения? Частично их дал город, главным образом за счет молодежи и женщин, но основную массу (примерно две трети) составили выходцы из деревни. Почти все они не знали промышленного производства, впервые сталкивались с дисциплиной машинного труда. Но и это препятствие не остановило поступь нашей индустрии. Опираясь на кадровых рабочих, организуя соревнование, партия подняла трудящихся на борьбу за досрочное выполнение пятилетки.

«Кипит, ломая скалы, ударный труд». Это слова одной из самых популярных песен, которые родились в годы первой пятилетки. Страна была охвачена пафосом социалистического соревнования, и песня хорошо выражала думы и чаяния миллионов людей, которые каждый день своим трудом делали социализм «живым, настоящим, правдашним».

Мы уже знаем, что первые ударные бригады появились еще в 1926 году. Постепенно их становилось все больше и больше. Тысячи таких героев, как Н. Некрасов и А. Банников, А. Филиппов и тверские ткачихи, ускоряли строительство новой жизни, выступали запевалами трудовых починов. Чувствовалось, что в развитии творческой активности масс наступает новый этап.

Партия своевременно учла это. 20 января 1929 года «Правда» опубликовала ранее неизданную статью В. И. Ленина «Как организовать соревнование?». Только при социализме, писал Владимир Ильич, рабочий человек впервые получает возможность работать на себя и на свое государство, на общее благо народа. «Социализм не только не угашает соревнования,— подчеркивал В. И. Ленин,— а, напротив, впервые создает возможность применить его действительно широко, действительно в массовом размере, втянуть действительно большинство трудящихся на арену такой работы, где они могут проявить себя, развернуть свои способности, обнаружить таланты, которых в народе — непочатой родник и которые капитализм мял, давил, душил тысячами и миллионами».

Передовые рабочие, коммунисты и комсомольцы восприняли ленинскую статью как призыв партии к действию. Так понял ее и Михаил Путин. Было ему тогда 35 лет, и работал он бригадиром обрубщиков на ленинградском заводе «Красный выборжец». Был он не только бригадиром, но и агитатором. Его, коммуниста ленинского призыва, рабочие слушали охотно. Усаживались всей бригадой вокруг верстака, задавали вопросы, спорили. Однажды в обеденный перерыв прочитали статью В. И. Ленина о соревновании, разговорились. Завод в то время с планом не справлялся: мешали прогулы, опоздания, брак. А бригада Путина считалась передовой. Из восьми человек четверо — члены партии, один — комсомолец. Нормы всегда перевыполняли. Но как подтянуть других? Не раз думал об этом Путин. Статья Ленина подсказала ответ. Решили вызвать другие бригады на соревнование.

— Мне почему-то казалось,— вспоминает Михаил Елисеевич,— что наше решение непременно надо закрепить каким-то документом. И я предложил написать договор. Вначале ребята не понимали, что это за документ и зачем он нужен. Но потом согласились и решили:

снизить добровольно расценки на 10 процентов;

поднять производительность труда на 10 процентов;

не допускать брака в работе;

быть одной из самых дисциплинированных бригад в цехе.

Вот и все. Тому, кто берет на себя обязательства в наши дни, эти пункты могут показаться очень скромными. А где же учеба? А про поведение в быту?..

Тогда таких обязательств обычно не было. Среди рабочих многие не умели читать и писать. Вчерашние крестьяне нередко верили в бога, охотно справляли церковные праздники, ради этого и прогул не считали грехом.

Забегая немного вперед, познакомимся с анкетами делегатов I Всесоюзного съезда ударных бригад, который проходил в декабре 1929 года. Их заполняли передовые рабочие—ведь в Москву послали лучших из лучших. Тем не менее примерно половина посланцев имела только начальное образование, а каждый пятый вовсе не прошел школьного обучения. И это среди передовиков! А работники ВЦСПС, характеризуя состав участников съезда, писали: «На фоне всей рабочей массы делегаты выделяются сравнительно высоким уровнем своего образования». Может, описка? Отнюдь нет. Когда К. А. Бородулин пришел в 1929 году в депо Москва-Сортировочная, его в отделе кадров спросили: «Какое у вас образование?»

—           Окончил Рузаевское ФЗУ,— с гордостью ответил двадцатилетний паренек.

—           Ну что ж, образование неплохое,— сказали ему.— Поработайте сперва слесарем, а там и в бригадиры переведем.

Так оно и получилось. В ту пору общий уровень грамотности был весьма скромным. Среди рабочих, например, неграмотных было еще 14 процентов.

Анкеты лучших ударников показывают и другое. Почти половина делегатов начала трудовой путь на капиталистических предприятиях. Примерно каждый восьмой был связан с деревней, имел землю. (А в целом в рядах рабочего класса таких было гораздо больше: среди текстильщиков — 18,4 процента, у металлистов — 20,2, среди горняков — 24 процента.) Связь с сельским хозяйством во многом ослабляла заинтересованность рабочих в работе предприятий, сказывалась на дисциплине труда, на психологии людей. Многие еще не оставили мечту о собственном участке и доходе, пребывание в городе считали временным.

Не мудрено, что почин М. Е. Путина встретил у некоторых не только сомнение. Раздались голоса:

—           В начальство лезешь!

—           Ни к чему мне ваш договор!

—           Хотите по карману ударить?

Подобные факты были не только в 1929 году, когда социалистическое соревнование еще только становилось массовым. Известный новатор Никита Изотов столкнулся с ними и в 1932 году. В мае он опубликовал в «Правде» статью о передовых методах работы на угольной шахте. Многие забойщики заворчали: «Ишь

грамотный нашелся секреты раскрывать! Работал бы себе втихую».

Но разве могли привычки и предрассудки старого мира остановить волну народного энтузиазма?! Большинство рабочих сразу же поддержало призыв партии развернуть социалистическое соревнование. Вчерашний единоличник добровольно снижал расценки; молодой производственник работал без прогула; цех не допускал брака. Это была не просто борьба за досрочное выполнение плана. Это был переворот в сознании людей.

Соревнование будило мысль, заставляло смотреть на предприятие глазами хозяина, учило дисциплине, объединяло.

Одновременно с красновыборжцами весной 1929 года договоры стали заключать и другие заводы. Началось межзаводское соревнование.

К концу 1929 года в стране насчитывалось более 300 тысяч ударников. Первые итоги их славной деятельности подвел Всесоюзный съезд ударных бригад, заседавший с 5 по 10 декабря в Колонном зале Дома союзов. Рапортовали Украина и Урал, Ленинград и Сормово. Это был не просто праздник, шел деловой разговор, намечались новые вехи, вскрывались недостатки. Обсуждение не прекращалось в перерывах, продолжалось и после заседаний.

Детина-сибиряк, рабочий Омских мастерских Демченко ухватил за рукав своего товарища по съезду...

— Ты постой! С Надеждинского? А почему вы даете нам мягкие рельсы? Мнутся... Почему?

Встретились два ударника. Говорили долго. Зал опустел. Погасили свет. В полумраке стояли эти двое и «сводили счеты».

В дни съезда по предложению сормовских рабочих лучшие ударники вступали в ряды ВКП(б). Так партия, организуя соревнование, втягивая в него массы, сама пополнялась лучшими сынами и дочерьми народа. Связь коммунистов с трудящимися прочилась. Строительство социализма ускорялось. И то, что вчера казалось невозможным, становилось реальностью.

...Ни до Октября, ни после, вплоть до конца 20-х годов, наши отечественные предприятия не производили блюминги. Попытка Советского правительства купить для металлургических заводов страны прокатные станы за рубежом натолкнулась на кабальные условия капиталистических стран. Американские монополии потребовали за поставку блюминга баснословную цену — в семь раз большую его фактической стоимости. Ответственный заказ был передан Ижорскому заводу. Страницы газет запестрели огромными заголовками: «Даешь советский блюминг!»

На заводе возникло около трех десятков новых ударных бригад. Соревновались рабочие, соревновались бригады, соревновались цехи. Все население Колпина, где был расположен завод, жило интересами рабочего коллектива. Иногда у проходной можно было наблюдать такие сцены:

—           Что ты, одурел, что ли?! — кричала женщина на мужа.— Третьи сутки домой глаз не кажешь! Тебе что — семья недорога или...

—           Да не кричи ты! Видишь же, из цеха не выхожу. И не я один.

—           С ума посходили мужики, ей-богу, посходили!..—не унималась женщина. Но тон ее понемногу становился мягче. «Мужик» хлебал горячие, принесенные из дому в чугунке наваристые щи. Женщина смотрела с любовью в его заросшее щетиной лицо.

Муж уходил в цех, а жена еще долго стояла у проходной, расспрашивая вахтера, как идут дела на заводе.

За девять месяцев героический коллектив Ижорского завода выполнил правительственное задание. Люди делали блюминг, а блюминг преображал людей.

Соревнование открыло широкий простор развитию творческой инициативы рабочих масс, порождало все новые и новые формы ударной работы. На Ростовском заводе сельскохозяйственных машин возникла первая в стране сквозная ударная бригада. Она объединяла рабочих различных цехов, связанных с выпуском одного и того же изделия. В результате была обеспечена бесперебойность работы, налажено общезаводское планирование.

В Донбассе тоже родилась форма социалистического соревнования — «общественные буксиры»; горняки передовой шахты «Артем» решили оказать помощь своим соседям, которые не выполняли план.

Шагом вперед было появление хозрасчетных бригад. Теперь рабочие наряду с обычными для ударников обязательствами увеличить количественные показатели планировали и уменьшение затрат на расход сырья, материалов, инструмента, электроэнергии и т. д. Почин открывал широкий простор борьбе за снижение себестоимости продукции и увеличение внутрипромышлен-ных накоплений.

Первая хозрасчетная бригада была организована в феврале 1931 года литейщиками Невского машиностроительного завода в Ленинграде. А к апрелю 1932 года в важнейших отраслях советской промышленности свыше трети рабочих состояло в хозрасчетных бригадах.

Исключительное значение имело социалистическое соревнование на стройках. Здесь особенно много было выходцев из деревни, сезонников, чернорабочих. Поначалу многие приходили только из-за денег. «На всем старались экономить,— вспоминает Александр Бусыгин,— каждая копейка была на счету. Кормились всухомятку, даже в столовую не ходили. Много было среди сезонников любителей «длинного» рубля. Не столько работали, сколько шныряли по стройке, узнавали, где лучше платят, на чем больше заработать можно. На стройке шла борьба за темпы, за качество. Пример товарищей заражал. Вместе с другими сезонник выходил на аврал: в свободное от работы время помогал другому участку, спасал из покрывавшейся тонким слоем льда реки плоты, выходил на субботник расчищать площадку. Так перековывался человек. Еще год тому назад «своя» избушка, «своя» корова заслоняли в его глазах весь свет, а тут глаза открылись, и он видел, до чего бедны были до сих пор его интересы, до чего мелки были его мысли. Я сам прошел через все это».

Такой путь проделали многие, в том числе и бригада Мирса-ида Ардуанова. Сначала это была артель — 35 землекопов, в основном татары и башкиры. Пришли они в Березники, где сооружался химический комбинат. Пришли с одной целью — заработать побольше, а там видно будет. «Артель наша,— рассказывал позднее Ардуанов,— цементировалась прежде всего рублем. Но, выбрасывая десятки и сотни кубометров земли для закладки будущих корпусов комбината, мы постепенно начали понимать, что строим и для кого строим».

Соревнование помогало понять жизнь по-новому. Почему подкулачники так ненавидят ударников? Вслед ардуановцам бросают угрозы: «Избить ударничков, опять из-за них расценки снизили!» Одного их товарища убили. Был и такой случай. Прибегает незнакомец. «Ардуанов, пойди посмотри, у нас там что-то со стропилами неладно». Разве можно отказать в помощи? Подлез Мирсаид под балку и... очнулся в больнице: перелом ключицы, лопатки и сдавление грудной клетки. Следствие показало, что балка была надпилена и подмазана цементным раствором.

Но вражьи вылазки не испугали. Стали работать еще лучше, ликвидировали неграмотность, перешли в бетонщики. 14 человек во главе с Мирсаидом вступили в партию. Старая артель умерла, на смену ей пришла ударная бригада. За десять часов полагалось делать 250 замесов, ардуановцы давали до 575. Завоевали Красное знамя стройки и ни разу никому его не уступили.

Размах социалистического соревнования сделал реальным осуществление пятилетки в четыре года. На 17 месяцев раньше, чем первоначально предполагалось, был построен Турксиб. Железная дорога протяжением 1452 километра прорезала территорию Казахстана, Киргизии и РСФСР. К 1 мая 1930 года к месту смычки магистрали, одновременно строившейся с севера и юга, съехались десятки тысяч людей: строители, казахи из близлежащих аулов, гости из многих городов и сел страны. Здесь, у будущей станции Айна-Булак, должно было состояться торжественное открытие линии.

Около праздничной арки, сделанной в виде семафора, осталось лишь одно несоединенное звено. По обе стороны от него — вагонетки с укладочным материалом. Раздается команда, и «северяне» устремляются навстречу «южанам». Во главе лучших бригад коммунисты Бубчиков и Гнусарев. Последний костыль забивал начальник строительства Шатов. Появляется лозунг: «Путь открыт!» И наконец мимо ликующих людей, под звуки оркестра арку пересекает паровоз, в кабине которого коммунисты Дмитриев и Ягунов.

Потом митинг, торжественные приветствия, здравицы. Сибирь и Средняя Азия соединились.

Полтора месяца спустя была одержана еще одна победа. 17 июня 1930 года в Сталинграде был собран первый трактор. Из Саратова на завод з полном составе прибыли участники краевой партконференции. Вместе с другими делегациями остановились они у механосборочного цеха. Поперек конвейера — красная лента. Около нее — с ножницами пионер Володя Кошаев, сын рабочего-металлиста. Слева — колхозник Иван Кистинев, справа — крестьянин-единоличник Иван Самойлов. Пройдя 49-е звено конвейера, приближается трактор. За руль садится мастер Киселев. Лента разрезана. По площади прокатывается мощное «ура».

Через несколько дней трактор № 1 был привезен в столицу. На улицах города его радостно встречали москвичи. Он остановился у Большого театра, где заседал XVI съезд ВКП(б). Громом аплодисментов встретили делегаты сообщение о том, что на десять месяцев раньше срока сдан в эксплуатацию Сталинградский тракторный завод.

Трактор № 1 вы можете увидеть и сегодня. 23 года проработал он на социализм. Служит ему и сейчас. Зайдите в Музей революции, там среди многих других реликвий нашей славы стоит и он. Казалось бы, что тут удивительного: старенький трактор, мало похожий на современные мощные тягачи. Но как не подходит к нему слово «экспонат»! Около него останавливаются пионеры и комсомольцы, люди разных возрастов и профессий; теплеют их взгляды, сердца наполняются гордостью: перед ними живая история, та самая, которая помогает не только лучше понять прошлое, но и во весь рост увидеть настоящее.

На одном из стендов Музея Революции хранится и другая реликвия тех времен — маленький кусок первого синтетического каучука, полученного в СССР на промышленной установке. Кто не мечтал иметь свой искусственный каучук! В годы первой мировой войны Германия сделала отчаянную попытку обеспечить себя собственным сырьем для резины. Но каучук получался крайне низкого качества, стоил необычайно дорого. Затея себя не оправдала. Академик С. В. Лебедев, конечно, знал об этом. Знал об этом и Г. В. Пеков, которому Ленинградский горком партии поручил возглавить строительство первой опытной установки для получения синтетического каучука по методу Лебедева. С. М. Киров не случайно выбрал Пекова. Он знал этого балтийского моряка, члена партии с 1917 года, как опытного хозяйственника и организатора. Понравился он и ученому. Пеков, в свою очередь, быстро заразился энтузиазмом химика. Они сдружились. Под их руководством работа закипела. Союз науки и труда дал замечательные плоды. Ударные темпы сметали все преграды. Лопались колбы, перегорали моторы, но люди не отступали. Опыты велись круглосуточно. Скажи им тогда про нормированный рабочий день — они бы улыбнулись и пожали плечами: «Стране нужен каучук». Часто приезжал Сергей Миронович, подбадривал, волновался вместе со всеми, но верил в успех. И успех пришел.

Сообщение о том, что в Советском Союзе получена первая партия синтетического каучука, взбудоражило весь капиталистический мир. Там не верили, что советская наука и техника смогли добиться таких успехов. Даже знаменитый американский изобретатель Томас Эдисон заявил: «Этого нельзя сделать. Я бы даже сказал больше — весь этот отчет является фальшивкой. На основании моего собственного опыта и опыта других сейчас нельзя сказать, что получение синтетического каучука вообще когда-либо будет успешным».

Тем временем в Ярославле, Воронеже и Ефремове началось строительство больших заводов. Они строились с невиданной даже для нашей страны быстротой. Осенью 1932 года СК-1 и СК-2 начали давать продукцию. (Германия получила свой синтетический каучук в 1937 году, а США —еще пятью годами позже.)

Рассказывая об энтузиастах пятилетки, нельзя не вспомнить героические будни днепростроевцев. Здесь в прямом смысле слова ударный труд ломал скалы, крошил пороги, обуздывал стихию. В 1932 году на стройке работали уже 5200 коммунистов, 7500 комсомольцев. Это и была та ударная сила, за которой шли десятки тысяч строителей. И ломали они не только скалы, ломали устаревшие графики и нормы, привычки и понятия старого мира.

Когда началась сборка агрегатов, первая турбина была смонтирована за 34 рабочих дня, а пятая — еще на десять дней быстрее. (В Соединенных Штатах на аналогичную работу уходило в среднем 45 рабочих дней.) Иностранные специалисты считали это чудом. Но и это было еще не все: строители решили закончить сооружение плотины к 1 мая 1932 года — на семь месяцев раньше срока, установленного правительством. За сезон 1932 года предстояло уложить более 400 тысяч кубометров бетона; рабочие увеличили эту цифру до 500 тысяч.

Намечая такой рубеж, наши инженеры решили посоветоваться с опытными американскими консультантами. Они пришли к одному из крупных специалистов, развернули перед ним график и стали делиться своими планами. Но инженер-иностранец даже не взглянул на график. Через переводчика он сказал: «Об укладке 500 тысяч кубометров в один сезон не может быть и речи...» Не поддержал встречный план коллектива даже сочувствовавший строителям глава американской технической консультации Купер. «Это несерьезный разговор,— заявил он.— Окончание строительства есть вопрос такого отдаленного будущего, что надеяться на событие чрезвычайное было бы легкомыслием». И все же «чудо» свершилось. Между левым и правым берегами Днепра развернулось социалистическое соревнование. По предложению комсомольцев и коммунистов началось проведение «социалистического часа». Это означало, что после трудового дня все члены партии и ВЛКСМ работают еще один час. Тысячи беспартийных поддержали их. По предложению ударников стали проводиться «субботники индустриализации». Нормы выработки у передовиков поднялись вдвое. Каждой ночью высоко в небе зажигалась звезда, и тогда строители узнавали, какой берег днем потрудился лучше.

23 марта 1932 года ударники уложили в гребень плотины последнюю бадью бетона. Огромная полукруглая стена длиной 760 метров, высотой (вместе с основанием) 64 и шириной 44 метра пересекла русло могучего Днепра. 1 мая 1932 года первый гене-ратор-Днепрогэса дал промышленный ток. 10 октября состоялось торжественное открытие гиганта советской гидроэнергетики. И Купер, вынужден был признать: «С точки зрения достижений инженерного искусства днепровские сооружения являются самыми значительными из подобного рода сооружений, когда-либо выполненных человеком». Это сказал специалист, строивший самую большую в США Вильсоновскую плотину, гидростанцию на Ниагарском водопаде и другие крупнейшие сооружения эпохи.

На открытие Днепрогэса приехали Калинин и Орджоникидзе. 70 лучших строителей были награждены тогда орденами. Поздравляя 45-тысячный коллектив днепростроевцев, нарком тяжелой индустрии Серго Орджоникидзе сказал: «Эта станция построена нашими силами, и она самая большая станция во всем мире. А сколько было хныканий среди маловеров, сколько было злорадства по ту сторону границы, когда мы начинали строить это гигантское сооружение. Неверующие и сомневающиеся, милости просим убедиться: Днепровская гидроэлектростанция вступила в строй».