Неопозитивизм: в полемике с историзмом

Панорама различных вариантов «критики исторического разума» была бы, разумеется, неполна без такого характерного звена как англо-американская аналитическая философия истории, развивающаяся в русле различных модификаций неопозитивистского мировоззрения. Именно в границах этого философского направления в наиболее радикальной форме высказывается скепсис по поводу способности исторического разума судить о целостности истории и строить глобальные прогнозы будущего. В устах его представителей, переводящих проблему смысла истории в русло детального методологического анализа, обретает плоть и кровь тот дух антиутопического мышления, который выражает квинтэссенцию направленности пост классической философии истории.

«Писатель, обращающийся к философии истории,— пишет известный представитель аналитической философии истории В. X. Уолш,— по крайней мере в Великобритании, должен начать с оправдания самого существования своего предмета» 52. Такое высказывание отнюдь не беспричинно, ибо отражает ситуацию отношения к философско-исторической проблематике, сложившуюся в Великобритании и США, где бесспорным является влияние различных версий неопозитивизма 53. Отвергнув традиционные теории исторического развития как не выдерживающие детальной логико-методологической критики фантомы иллюзорного сознания, представители англо-американской аналитической философии истории столкнулись с рядом сложных проблем. И прежде всего — это вопрос: возможен ли целостный взгляд на историю, если предположить, что эмпирически обоснованными и осмысленными могут быть лишь наши знания об отдельных ее периодах?

Среди представителей англо-американской аналитической философии истории, приложивших немало усилий для опровержения существования глобальных систем исторического процесса, без сомнения, особенно выделяется К. Поппер. Работы Поппера во многом определили искания сторонников англо-американской аналитической философии истории в 50—60-е годы, ибо тогда в центре их внимания была модель исторического объяснения, предложенная этим теоретиком в споре с притязаниями «историцизма» 54. И сегодня воззрения Поппера продолжают оказывать влияние на развитие англо-американской аналитической философии истории, хотя она обращается к иным, новым проблемам 55.

В чем же сущность «историцизма», с которым на протяжении долгих лет Поппер ведет затяжную борьбу? Он пишет, что «понимает под ,,историцизмом“ подход к социальным наукам, который предполагает, что исторический прогноз янляется их принципиальной целью и видит путь ее достижения в открытии ,,ритмов“ или ,.типов", „законов" или „тенденций", определяющих эволюцию истории» 56. Из приведенного текста явствует, что Поппер не приемлет «историцизма» из соображений не только внутрифилософского, но и политического свойства. «Историцизм» определяется им, исходя из его следствия — выхода на конкретный прогноз будущего, который предполагает, в свою очередь, некоторые представления о целостности общественного развития, его исторической динамике и движущих силах. Если не существует смыслового единства истории, то невозможен и прогноз будущего. Как сторонник либерального взгляда на процесс социального развития, Поппер не приемлет никаких революционных потрясений, глобальных изменений, а значит, ему надлежит доказать отсутствие исторической необходимости, приводящей к ним. Потому-то его враг — «историцизм» представляется по преимуществу в двух ипостасях — «холизма» (стремления понять целостный смысл истории) и «эссенциализма» (желания постичь сущностные силы социального развития). Критический пафос рас-суждений Поппера направлен на развенчание любых форм «историцизма». Но западноевропейский «историцизм» неприемлем для него в первую очередь потому, что за ним, равно как и за предшествующими формами подобного воззрения на мир, Попперу видится прообраз марксистского понимания истории.

Политический, либеральный подтекст рассуждений Поппера, связанных с критикой «историцизма», просматривается в том, что всю историю социальной мысли он рассматривает под углом зрения противоборства «историцистских» концепций, обосновывающих необходимость «закрытого общества», нивелирующего человеческую свободу и творческие усилия, и теорий, которые, напротив, открывают простор творящему свою судьбу индивида, ведут к защите «открытого общества». У колыбели «историцистского» мышления, по Попперу, стоит Гесиод со своей космогонией, но его подлинный создатель — Гераклит, который не только открыл идею изменения, по и пожелал найти «неумолимый и неизменный закон судьбы» 57. Платон и Аристотель наполнила «историзм» присущим им «эссенциализмом», обосновывая свой идеал «закрытого общества». Поппер всецело осуждает натуралистический «йсторйцйзм» античности, а также его различные теологические версии, появившиеся в христианской мысли. Не менее враждебен он и по отношению к натуралистическому «историцизму» Нового времени, наследию представителей немецкой классической фи* лософии. Особое его неприятие вызывает гегелевская философия: «Гегель как источник любого современного историцизма был прямым последователем Гераклита, Платона и Аристотеля. Гегель достиг чудесных вещей. Как для мастера логики для него было детской игрой использовать свой могучий диалектический метод для получения физически реальных кроликов из чисто метафизических шелковых шляп» 58. Автор книги «Открытое общество и его враги» весьма остроумно подмечает главный недостаток диалектики Гегеля, заключающийся в ее отвлеченно-спекулятивном характере и обращает острие своей критики против общефилософских и философско-исторических воззрений немецкого мыслителя в первую очередь потому, что считает его ответственным за появление марксизма как «наиболее разработанной и опасной формы историцизма» 59.

В конечном итоге тема «нищеты историцизма» доводится Поппером до своего логического финала — дискредитации марксизма, доказательства его «ненаучно-сти»60. Марксизм интерпретируется как служащий всецело делу «пророчества», а материалистический подход к общественным явлениям критикуется с точки зрения позитивистской теории факторов.

«Историцистские» концепции, которым объявляет войну Поппер, с его точки зрения, при всем их родстве на почве «холизма», «эссенциализма» и стремлении к предсказанию хода общественного развития все же различаются на «антинатуралистические» и «натуралистические», приверженные физическому идеалу знания 61. Британский теоретик последовательно доказывает несостоятельность этих форм «историцизма», так или иначе притязающих на «схватывание» смысла истории и предсказание ее будущего «курса».

В разделе книги «Нищета историцизма», посвященном анализу «антинатуралистического историцизма», Поппер критикует такие наиболее общие его «пороки», как «холизм» и «эссенциализм», составляющие черты сходства с «натуралистическим вариантом». По наряду с этим выделяются и специфические признаки «антинатуралистического историцизма»: акцентирование новизны и сложности социальных феноменов, отрицание «вечных законов» общества, роли эксперимента и возможности однозначного подхода к историческим явлениям, негативное отношение к количественным методам, возможности точного предсказания будущего, интуитивизм.

Главный удар попперианской критики направлен против основания любых форм и модификаций «историцизма» — «холизма» и «эссенциализма», на базе которых возникают попытки суждений о едином смысле социального развития и прогнозы будущего.

В своем неприятии «холизма», целостного взгляда на процесс социально-исторического развития, предпо лагающего наличие в нем единого смысла, Поппер исходил из методологической предпосылки номинализма62, т. е. из того, что смыслом обладают лишь те фактуаль-пые предложения и теоретические конструкции, которые сопоставимы с индивидуальными, эмпирически фиксируемыми событиями. «Радикальный номинализм» Поппера приводит к отрицанию осмысленности глобальных философско-исторических конструкций, ибо они в конечном итоге, по его мнению, оказываются оторванными от эмпирического материала.

Можно понять пафос рассуждений британского философа, ибо в XX столетии глобальные исторические конструкции зачастую оказывались мифологизированными конструкциями истории, служащими непомерным политическим амбициям их творцов. Они становились идеологическим обоснованием кровавых кошмаров, которые порождали тоталитарные режимы. Естественно, что сегодня, когда человечеству угрожают бесчисленные беды, ставящие вопрос о его выживании, трезвое отношение к минувшему — залог решения современных проблем. Но можно ли лишить человека права па построение обобщающего образа всемирной истории? Никакими философско-методологическими увещеваниями этого сделать нельзя: потребность обозреть целостность истории неистребима. Другое дело, что совсем не лишне прислушаться к требованию эмпирической обоснованности любых обобщающих исторических конструкций. Приступая к их созданию, важно осознать те методологические и мировоззренческие предпосылки, которые направляют поиск целостной картины истории, задуматься об их возможностях и лимитах.

Своеобразный запрет, налагаемый Поппером па мировоззренческие обобщения относительно хода всемирной истории, в конечном итоге выливается в полемику с марксистским мировоззрением по поводу создания универсальных прогнозов будущего человечества. Поппер отвергает любые типы глобальных «пророчеств», именуемых им «утопиями». И действительно, утопическое мышление, несущее в себе запал фанатической веры в предзаданный финал развития общества, отнюдь не безопасно. Очевидно, например, что утопические черты, присущие социальному идеалу Маркса, стали отправной точкой деяний практиков казарменного социализма, доведших их воплощение в реальность до абсурда. Занимая позицию «антихолизма», Поппер говорит о необходимости обратиться к задаче постепенного, эмпирически обоснованного изменения современной ситуации 63.

«Антихолизм» и «антиэссенциализм» сплетены воедино в попперианской доктрине. Поппер учит, что номинализм предполагает отказ от поиска скрытых сущностей, столь близких сердцу любого приверженца ненавистного ему «историцизма». «Истори-цисты» вне зависимости от их «натурализма» или «ан-тинатурализма» едины в поиске сущности исторического развития, которая претерпевает трансформацию. Автор же «Нищеты историцизма» не приемлет никаких сущностных характеристик исторических явлений. Ясно, однако, что нельзя запретить человеку, обобщающему исторический материал, воздержаться от поисков каких бы то ни было теоретических конструкций. Отчетливо сознавая это обстоятельство, Поппер признает правомерность создания социально-научных исторических концепций и поиска некоторых, эмпирически подтверждаемых законоподобных формул, позволяющих упорядочить имеющийся материал, по историку возбраняется подниматься до мировоззренческих обобщении и сущностей. Ему дается совет не задумываться о пути, глубинных истоках изучаемых им явлений, ибо в противном случае, подвергнувшись искусу отклонения от исторического номинализма, он впадет в туманные философские рассуждения, будет атакован призраком «метафизики».

«Натуралистический историцизм», который представляется Попперу вполне совместимым в ряде случаев с «антинатуралистпческим» и родственным ему общей приверженностью «холизму», «эсеенциализму» и глобальным «пророчествам», стремится объяснить и предсказать определенные события на основе универсальных законов04. Поппер, не принимающий «натуралистического историцизма», тем не менее солидаризируется с его установкой па унификацию метода науки путем экстраполяции на сферу социальных явлений физической методологии. Против каких же утверждений «натуралистического историцизма» считает своим долгом вести борьбу этот теоретик? Эти положения «натуралистического историцизма» таковы: социология есть теоретическая история, а ее задачей является раскрытие социальной динамики, законов исторически го развития, позволяющих увидеть цепь исторической необходимости, которая дает возможность в глобальном масштабе предрекать будущее.

Поппер не приемлет идеи о том, что ход истории может чему-либо научить социолога. Ведь в своей критике «холизма», адресованной «антинатуралистическо-му исторнцизму», но справедливой для «историцизма» в целом, он уже отверг мысль об единой истории человечества. На его взгляд, полезнее просто «анатомировать» общество в статике, взяв его со стороны общих, доступных опыту черт. С подобных позиций становится понятным отказ британского философа от изучения динамики общественного развития.

«Идея самодвижения общества — идея, что общество, подобно физическому телу, может двигаться как целое по определенному пути и в определенном направлении — есть чисто холистическое заблуждение» — провозглашает Поппер. Он отвергает мысль, что наука способна обнаружить законы движения общества, подобно тому как Ньютон открыл законы, управляющие движением физических сил. Взамен теоретику, изучающему общество, может быть дано право судить о тенденциях социального развития. Утверждение о существовании той или иной тенденции общественного развития не есть, однако, по Попперу, признание объективной необходимости, запечатлевающейся в исторических законах, а просто констатация некоторой статистической регулярности — мерки для изменения событий истории, определения их значимости6в. Выводы Поппера обусловлены всем ходом его размышлений о невозможности обнаружения законов развития человеческого общества.

В книге «Открытое общество и его враги» Поппер задает вопрос о существовании универсального смысла истории и дает на него отрицательный ответ, вытекающий из его критики «историцизма». «Не существует истории человечества,— пишет он,— а есть лишь неисчислимое количество историй различных аспектов человеческой жизни» 65 66 67. В этих словах конденсируется «антимегафизическая» позиция Поппера, который, как мы видели, усмотрел в «историцизме» опасную попытку сформулировать глобальные мировоззренческие обобщения относительно хода всемирной истории.

Но остался ли Поппер непоколебимо на этой позиции? Как известно, его собственные воззрения претерпели значительную эволюцию в 60—70-е годы, когда он приходит к «метафизике третьего мира», утверждая наряду с существованием физического мира и мира сознания наличие царства объективного духа, идей, эволюционирующего во времени68. В данной связи несколько меняются его взгляды на смысл истории. Он пытается совместить гносеологическую позицию критики «историцизма» с концепцией, определяющей роли науки, духовной культуры в жизни общества. В предисловии ко второму изданию книги «Нищета историцизма» Поппер прямо говорит о том, что наука есть определяющий фактор общественного развитиябЭ. В статье «Плюралистический подход к философии истории» он развивает ту же самую мысль, но при этом, отдавая пальму первенства науке, все же добавляет, что вся целостность духовной культуры направляет развитие общества 69 70. Не возвращается ли таким образом Поппер к раскритикованному им «холизму» в философии истории, возрождению идеи единой духовной субстанции общественной жизни? Чисто логически можно предположить такой ход развития его мысли: если есть эволюция духа во времени как фактор, определяющий жизнь общества, то значит есть и определенное единство духовного начала, задающее смысл истории. Поппер, однако, избегает такого вывода и говорит о присутствии в истории не единого смысла, а «сюжетной линии» 71. В истории мысли, с его точки зрения, нельзя узреть необходимость, задающую ее единство, а следовательно, невозможен и глобальный прогноз. Прежняя критика «историцизма» оказывается спасенной, хотя достигается это ценой определенной непоследовательности в суждениях.

«История плюралистична,— утверждает Поппер. — Она имеет дело не только с человеком, но и с людьми. В первую очередь она позволяет нам поднять проблему влияния роста знания, истории искусства и фактора эволюции человека на людей. Это и есть, как я предполагаю, одна из величайших проблем истории» 7". Плюралистическая установка позднего Поппера сопровождается акцентированием значимости роли духовной культуры, объективного «потока идей» в истории общества. Проще говоря, позицию Поппера можно свести к утверждению множества рационально осмысленных историй. «Холистическому историцизму» он противопоставляет свой «методический индивидуализм», что роднит его воззрения с неокантианским историческим номинализмом риккертианского типа73. По мнению Поппера, можно реконструировать смысл лишь индивидуальных фрагментов истории, предложив, что индивиды, действующие в той или иной ситуации, руководствуются абсолютно рациональными мотивами поведения. Исторические события в подобной интерпретации могут быть объяснены посредством ссылки на индивидуализирующие условия и общий закон о стандарте поведения человека в определенной ситуации. «Ситуационная логика» Поппера предполагает в качестве законов поведения людей набор трюизмов, которые отнюдь не вскрывают существенные характеристики исследуемых объектов, отмечены неисториз-мом 75. Поппер, высоко оценивающий в целом творчество Р. Дж. Коллингвуда, отвергает его теорию «проигрывания» исторических событий как субъективистскую, противопоставляя ей «объективизм» своего «ситуационного анализа»76 77. Па деле же «объективизм» Поппера чреват субъективизмом н релятивизмом.

Суть попперовской «ситуационной логики» обнаруживается, когда он обращается к вопросу об объективности интерпретации истории. Здесь он прямо говорит, что нет возможности отличить правильность одной исторической интерпретации от другой, ибо смысл истории выявляется только при наличии многообразия понимания ее событий. «Ситуационная логика» вскрывается подчас «равноценными» концепциями, конкурирующими друг с другом и предполагающими полярность мнений. Вполне естественно предположить вслед за П. Скагестадом, что подобная установка может привести к релятивистским следствиям ”.

Итогом рассуждений Поппера явились полное «раз-ведение» сфер философии и истории. В своем неприятии «холизма» он нанес удар даже по тезису Коллингвуда о существовании идеи истории как константного призыва к постижению ее смыслового единства. Его воззрения оказали чрезвычайно сильное влияние на англо-американскую аналитическую философию истории не только в период дебатов по проблеме исторического объединения (50—60-е годы), но и на этапе обсуждения вопроса о специфике исторического повествования — нарратива (середина 60—80-е годы). И сегодня такие ведущие представители нарратнвистской философии истории, как В. Б. Галли, А. К. Данто, X. Фэйн и др., считают своим долгом вернуться к теме смысла истории, поднятой Поппером.

Обращаясь к проблеме специфики исторического повествования, А. Данто всецело солидаризируется с подходом Поппера к вопросу о смысле истории. Как и Поппер, он отрицает возможность научной философии истории: «Философия истории — интеллектуальный монстр, «кентавр», как однажды назвал ее Якоб Бурхардт, который не есть ни история, ни наука, хотя она похожа на историю и делает заявления, которые присущи лишь науке»7S. История, согласно концепции Данто, не существует как целое, а являет собою лишь отдельные повествования о ее фрагментах, обладающие истинностью, благодаря их принципиальной верифицируемости, эмпирической подтверждаемости, запечатлеваемой авторами источников. С такой точкой зрения не может согласиться Б. Б. Галли, который, несмотря на свою нелюбовь к глобальным мировоззренческим обобщениям, верит в возможность написания всеобщей истории в различных вариантах и разными авторами, ведомыми коллингвудианской идеей истории 78 79. Здесь налицо неприятие попперианской критики смыслового единства истории.

В настоящее время полное отрицание Поппером возможности мировоззренческих обобщений относительно смысла истории открыто критикуется даже некоторыми представителями англо-американской аналитической философии истории. Примером тому позиция X. Фэйна, который предлагает возродить спекулятивную философию истории в русле аналитической традиции. Такая философия истории, баризуясь на отказе от утверждений об изучаемой ею реальности самой по себе, даст, по Фэйну, принципы подхода ко всемирно-историческому процессу. «Нет ничего плохого в занятиях философа историей и в праве историка говорить философски об истории» 80. Взгляды Фэйна весьма симптоматичны для эволюции современной англо-американской аналитической философии истории. Ведя борьбу против умозрительных схем исторического процесса с точки зрения требования эмпирической обоснованности знания, они так или иначе столкнулись с неискоренимостью попыток человека охватить единым взором весь путь, пройденный человечеством.

Заслугой сторонников англо-американской аналитической философии истории является основательная проработка логико-методологических проблем исторической науки. Это позволило им сосредоточить резонный огонь критики на спекулятивных интерпретациях истории, провести линию последовательного неприятия догматических концепций ее истолкования, венчающихся утопическими идеалами будущего. Одновременно развитие их воззрений обнаружило недостаточность лишь методологического подхода к познанию истории. «Высвечивая» те формы и методы, которыми пользуется исследователь прошлого, мы неминуемо задаем себе вопрос о том, способен ли наш разум проникнуть в смысл свершившегося в истории. Для этого философия и историческое знание должны идти рука об руку.

Выясняя компетенцию познающего историю разума, сторонники «философии жизни», неокантианства, неогегельянства, аналитической философии истории и других школ западной мысли разрушили представления о его чистоте, незамутненности практическими потребностями и интересами людей. «Критика исторического разума» выявила его социокультурную обусловленность, вовлеченность в мир человеческих ценностей, прояснила возможности воображения, направляемого философской «идеей истории», и одновременно показала необходимость «заземления» любых рассуждений о смысле всемирно-исторического развития на базис эмпирических данных. Расставшись с представлениями классической! западноевропейской философии о способности разума прозреть универсальный путь исторического развития, «Критика исторического разума» стала своеобразной предпосылкой реконструкции того видения истории, которое было предложено философской классикой Нового времени. Осмысление проблемного поля, намеченного ею,— важный шаг в выработке современного взгляда на активность разума, стремящего постигнуть смысл истории.