Когда развитие науки стало успешно двигаться вперед по отмеченному пути, некоторые люди, не понимающие того, что происходит в современной биологии, стали заявлять: все это идеализм и мистика, схоластика и метафизика, а потому несовместимо с диалектическим материализмом. Заметим к тому же, что эти люди стали отвергать не только теоретические представления о физико-химической, материальной основе наследственности, но и прямые факты, если они не согласовывались с их взглядами. Согласие или несогласие со своими личными взглядами они превратили в главный, а иногда и единственный критерий принятия или отвержения тех или иных научных положений и опытных данных. К сожалению, эти люди в свое время не были ограничены в своих выступлениях против современной науки. Они пытались затормозить разработку и даже ликвидировать неугодные им научные направления в биологии, насаждая свои собственные взгляды. В результате этого были отвергнуты не только вся корпускулярная генетика, но и вообще современные способы внешних физических и химических воздействий на организм, на половые клетки с целью искусственного вызывания мутаций.

Когда прогресс науки привел к переходу изучения жизни на молекулярный уровень, некоторые догматически мыслящие ученые всячески стали препятствовать этому переходу, объявляя, будто это означает сведение биологии к химии и физике, растворение ее в них. На самом же деле, конечно, это был и есть величайший прогресс научного познания вообще, познания жизни в особенности. Выступая против прогресса наук, догматики тем самым выступали против закономерного хода познапия вещества, поскольку этот ход предполагает на любых уровнях структурной организации материи (в неживых и живых телах) связывание трех сторон вещества — свойств, состава и строения. Тем самым отбрасывался исторический опыт развития всего учения о веществе.

Но может быть, у противников прогресса науки лучше обстояло дело с пониманием собственно биологической стороны явлений жизни?

К сожалению, и это не так. В пределах самой биологии прежде всего подвергалось несправедливым и необоснованным нападкам учение Дарвина — стержень всех прогрессивных материалистических учений биологии за последние сто с лишним лет. Нападки на Дарвина и дарвинизм велись под флагом «творческого дарвинизма», за который критики Дарвина выдавали свои собственные далеко не безупречные воззрения.

Посмотрим, как это делалось. Дарвин признавал внутривидовую борьбу за существование, т. е. борьбу между особями одного и того же вида за пространство, воздух, свет, влагу, пищу. В результате такой борьбы сохраняются и выживают особи, наиболее приспособленные к внешним условиям жизни, а менее приспособленные — гибнут и не оставляют потомства.

Открыв естественный отбор и выяснив его роль в эволюции живой природы, Дарвин превратил всю биологию в точную науку. Он показал несостоятельность существовавших ранее телеологических объяснений, которые давали различные биологи, игнорируя вопрос «почему?» и подменяя его повсюду вопросом «зачем?». В письме к Лас-салю от 16 января 1861 г. Маркс подчеркивал, что в работе Дарвина впервые не только нанесен смертельный удар телеологии в естественных науках, но и эмпирически выяснен ее рациональный смысл. С этого момента всякий возврат от дарвиновского детерминизма назад, к старой телеологии, стал символом реакционности в науке и знаменем борьбы против подлинно научного мировоззрения.

Противники дарвиновской, детерминистической концепции не только отвергли внутривидовую борьбу, которая была ими объявлена «мальтузианством» и проявлением буржуазного мировоззрения, но и выдвинули вместо реальных причин, действующих в природе, какие-то вымышленные цели, к которым будто бы стремятся живые существа, и даже их виды. Например, если семена какого-нибудь растения попали очень густо на участок земли, то по мере их роста часть растений отмирает. Дарвин объясняет это относительной перенаселенностью живых существ на данном участке, недостатком для этих существ пищи, воздуха, влаги и света. Вследствие этого более слабые, менее приспособленные особи не могут достичь зрелости, они хиреют и гибнут, и выживают только более сильные, более приспособленные. Критики дарвинизма отвергли такое объяснение, объявив его мальтузианством. Растения, утверждали они, просто выполнили свою биологическую функцию, например защитную (они защищали собой другие растения этого же вида), а после этого они стали не нужны — вот они и «са-моизреживаются». Словно у растений может быть какая-то цель: пока они нужны для вида, они живут, когда же они становятся не нужны, они уходят из жизни «сами».

В порядке обоснования подобных взглядов на живую природу была придумана целая концепция. Она состоит в следующем: то, что виду полезно, должно быть приятно индивиду. Так как виду полезно, чтобы одни его особи не мешали другим, то тем особям, которые должны самоизре-живаться, должно быть приятно это делать. Они, видите ли, столь галантны по отношению к своим собратьям, что уступают им чуть ли не сознательно свое место в жизни.

Глубоко неверным является и другое положение, выдававшееся за основной закон жизни вида. Оно гласит, что каждый вид стремится максимально увеличить свою массу. Разумеется, никакого такого закона в природе нет, он выдуман. Здесь снова бросается в глаза ссылка на какие-то стремления вида к чему-то такому, что полезно виду и делается в его интересах. Такие ссылки становятся совершенно неизбежными, когда реальная причина явления игнорируется и даже отрицается. В этом случае, хочешь не хочешь, на ее место приходится ставить некоторую вымышленную цель, к которой будто бы стремится организм или вид, и наличием такой цели «объяснять» данное явление.

Явное отклонение подобных установок от материализма очевидно. Их теоретическим источником послужили, в частности, некоторые неправильные положения о том, будто бы марксизм относится к Дарвину критически, по-скольку-де дарвинизм отвергает диалектически понятое развитие, в которое включается и понятие революции. А так как при этом революция ошибочно отождествлялась с качественным изменением вообще, то и получалось так, будто Дарвин был плоским, или вульгарным, эволюционистом.

Это было вопиющей несправедливостью по отношению к Дарвину. Правда, говоря о живой природе, Дарвин употреблял выражение: «Природа не делает скачков». Но используя этот старинный афоризм, Дарвин под скачками имел в виду резкие, внезапные, ничем не обусловленные взрывы и мнимые «революции», которые еще Кювье противопоставлял идее развития и которых природа действительно нигде и никогда не делает. Согласно Дарвину, качественные изменения в природе совершаются постепенно, в течение длительного времени. Ничего антидиалектического в этом представлении нет. Напротив, ошибочна и ан-тидиалектична трактовка всякого качественного изменения как революции и резкого скачка. Заметим, что такая трактовка, лежащая в основе теории «порождения» одних видов другими, не могла быть проверена объективно, так как всякий раз, когда у других ученых проверочный опыт не удавался, следовало объяснение: подтверждения не получается потому, что тот, кто ставил опыты, не хотел, дескать, получить это подтверждение. Если бы он захотел, то опыт удался бы.

Это сплошной субъективизм в понимании опыта и получаемых путем него фактов, в понимании практики как критерия истины: захотел — получилось, не захотел — не получилось. Между тем истина и факт как ее кусочек — это нечто объективное, не зависящее от мнений и желания людей. Некогда спириты говорили: кто верит в медиумов и хочет увидеть духов, тот это увидит, а кто не верит и не хочет увидеть,—не увидит по причине своего неверия. Аналогичным образом еще раньше рассуждали алхимики, стремясь убедить доверчивых людей, будто их опыты доказывают чудодейственную силу «философского камня», способного якобы превращать неблагородные металлы в золото. Энгельс и Менделеев показали, что такой подход исключает возможность по-научному, критически проверять факты (или то, что выдается за факты) и помогает вводить в заблуждение легковерных людей.

Мы считаем, что взгляды, отстаиваемые носителями негативной реакции на прогресс науки, всегда заслуживают научной критики, которая должна вестись независимо от того, кто конкретно из числа ученых такие взгляды выдвигает и обосновывает. Это касается и тех, которые от имени диалектического материализма пытались философски оправдать и «обосновать» негативную реакцию на прогресс науки, в том числе и на прогресс биологии, выдавая эту реакцию за единственно приемлемую естественнонаучную основу для объединения всех прогрессивно мыслящих ученых в их борьбе за наилучшее разрешение великих задач, стоящих перед биологической наукой. В действительности же, конечно, все обстояло как раз наоборот, и никак нельзя было изображать регресс и тормоз в развитии науки как ее прогресс и стимул.

Резюмируя диалектический путь познания вещества, рассмотренный нами в свете высказываний Энгельса, можно сказать, что здесь чрезвычайно ярко проявляется единство исторического и логического, о котором писал Энгельс.

В истории учения о веществе это единство было нами прослежено в трех различных разрезах. Во-первых, каким образом три категории материалистической диалектики — качество, количество и мера — образовали собой последовательно возникавшие в истории химии ступени изучения вещества, в частности ступени развития экспериментальных методов его исследования.

Во-вторых, в каком смысле три категории диалектической логики — единичность, особенность и всеобщность — выступили как следующие друг за другом этапы познания вещества, в частности этапами научных открытий новых законов природы.

В-третьих, каким путем три метода познания, или соответственно три подхода к исследованию природы — непосредственное созерцание, анализ и синтез,— проявляются в последовательном раскрытии трех сторон всякого вещества — его свойств, состава и строения.

Все это подтверждает идеи Энгельса о диалектике естествознания и его истории на материале диалектического хода познания вещества. В частности, здесь особенно наглядно и убедительно выступает та мысль Энгельса, что логическое есть то же самое историческое, но только очищенное от случайностей, от зигзагов мысли и забегания ее вперед; короче говоря, логическое есть историческое, освобожденное от его исторической формы.

Этот вывод имеет громадное принципиальное значение для разработки с марксистских позиций истории естествознания и вместе с тем теории материалистической диалектики, включающей в себя всю диалектическую логику. Данные идеи Энгельса и вытекающие из них выводы прямо смыкаются с идеями Ленина, высказанными им в «Философских тетрадях», о том, что диалектика (диалектическая логика) есть обобщение (итог, квинтэссенция) истории всего человеческого познания, в том числе истории естественных наук, и что продолжение дела Маркса и Гегеля, а значит, и дела Энгельса, должно заключаться в диалектической обработке истории человеческой мысли, естествознании и техники. Анализ диалектического хода развития учения о веществе дает для решения этой задачи великолепный материал.

Этот материал показывает, что не только категории диалектики (качество, количество и мера, явление и сущность, единичное, особенное и всеобщее, часть и целое, абстрактное и конкретное и др.), но и ее познавательнологические приемы и средства (анализ и синтез, индукция и дедукция, абстрагирование и конкретизация, обобщение и ограничение и др.) могут и должны рассматриваться как определенные логические ступени, которые проходит познание человека при своем движении к истине. Диалектическая обработка истории естествознания и его отдельных отраслей как раз и состоит прежде всего в том, чтобы эти ступени познания выявить с полной определенностью, представить их в логически обобщенном виде и в их последовательной связи, раскрыв тем самым общую диалектическую закономерность развития человеческого познания как его внутреннюю необходимость.