Фрагмент из книги "Арктика глазами зоолога". Автор С.М. Успенский.
Утро 20 мая проходит в сборах и подготовке к полету. Вес двух человек и самого необходимого груза оказывается намного выше установленного предела. Нашим летчикам это, конечно, известно; однако, с истинным великодушием они не только не запрещают погрузить всю кучу ящиков и вьюков, но даже предлагают захватить с собой кровати-раскладушки и дополнительно кое-что из продовольствия.
Перед самым вылетом у самолета собрались члены нашего отряда и многие из новых знакомых по палаточному городку. Первые нам явно завидуют, вторые, пожалуй, больше сочувствуют. Кое-кто из провожающих пришел не с пустыми руками; в самолете появляются банки с вареньем, кофе, мороженые куры с ярлычками московского мясокомбината и даже бутылка коллекционного коньяка. В последний раз летчики просматривают метеосводки. Все в порядке, можно лететь.
Под самолетом промелькнули фигурки людей, палатки, домики. Около часа летим над сушей — вдоль заснеженных северных берегов островов Котельного, Земли Бунге и Фаддеевского, Но вот позади п они. В море, насколько можно охватить взглядом, только мелкие поля битого льда, перемежаемые черными полосами открытой воды.
Наконец показывается на горизонте и наш остров. Вначале очертания его размыты и неясны, но постепенно они становятся все более и более определенными. Прошло немного времени, стали различимы величественный мыс Эммы и сверкающий под лучами ослепительпо яркого солнца пологий купол центрального ледника. На его склонах хорошо видна просвечивающая сквозь снег паутинка трещин. У берегов видны гряды торосов, местами достигающие гигантских размеров. На суше из-под снега торчат угловатые каменные глыбы. А каково подлетать в туман к этим круто поднимающимся над морем скалам? Однако трещин не видно, на снегу полосы заструг, но садиться можно. Особенно выискивать площадку нет смысла: снег всюду одинаков. Чтобы определить направление ветра, механик бросает за дверь дымовую шашку. Недолгая тряская пробежка — и мы на острове. Впервые за его историю путь до острова так краток и неожиданно легок.
Высадка на остров, на который уже девятнадцать лет не ступала человеческая нога, выглядела просто и буднично. Летчики, хорошо знакомые с капризами арктической погоды, улетели сразу же, едва распрощавшись с нами и наскоро объяснив, как следует улучшить и разметить посадочную площадку. Сбросив куртки, мы принялись за работу, и через несколько часов окрестности приобрели сравнительно обжитой вид. На снегу наметились первые тропинки. Из палатки слышалось спокойное шипение горящего в плите газа. На одной из красных суставчатых радиомачт колыхался алый флаг нашей родины.
В момент высадки иогода показала себя с лучшей стороны: ярко светило и заметно пригревало солнце, его лучи, отражаясь, ослепительно сверкали в гранях бесчисленных снежинок; на снегу лежали густые темно-синие тени. В непривычной тишине чувствовалась какая-то торжественность. Но уже к ночи мы познакомились с тяжелым «характером» этого острова, с которым нам часто пришлось сталкиваться впоследствии. Едва удалось облагообразить наш аэродром — сравнять п разбросать на нем особенно крупные заструги п разметить посадочную полосу флажками,— как неожиданно задул порывистый ветер, солнце подернулось сероватой дымкой, по снегу побежали п завихрились струйки поземки. Видимость сократилась до двухсот-трехсот метров, о приеме самолета в ближайшее время нечего было и думать.
Первую ночь спать не приходится. Приближается первый выход в эфир «новорожденной» радиостанции. Горит в пол-огня одна конфорка плиты, по в палатке тепло. Пьем необыкновенно вкусный чан из куска плотного снега, вырубленного из ближайшего сугроба. Вот и подошел срок радиопередачи. Вновь и вновь Слава выстукивает наши позывные, с надеждой мы смотрим на зеленую коробку рации, стоящую посредине палатки на ящике, однако никто из соседей не отвечает на наши вызовы — нас не слышат.
На следующий день, проснувшись и согрев чай, вновь пытаемся добиться связи, теперь уже при помощи ножного генератора, известного в общежитии иод именем «сол* дат-мотора». Трудимся уже вдвоем, причем моя роль ответственная и не пз легких. Генератор, которому иедали и седло придают сходство с каким-то нелепым бесколес-ным велосипедом, основательно промерз на улице и крутится тяжело.
Долгие, а для меня и «горячие» часы бесплодных попыток выйти в эфир, наконец окончились: к исходу дня нам отвечает один из ближайших соседей — станция на острове Генриэтты. Слышат они нас неважно, но любезно предлагают принять радиограммы и передать их дальше по назначению. Настроение сразу поднимается: теперь мы не одиноки и наши дела не так уж плохи.
22 мая пурга разыгралась не на шутку. Температура воздуха упала до —20° Палатку грызли и рвали колючие потоки снега; при сильных порывах ветра каркас ее прогибался и скрипел. Ночью ветром свалило и изогнуло одну из радиомачт. Выправить и вновь поставить ее на место удалось лишь с большим трудом. Видимость упала до 50 метров. На нашей посадочной площадке в снежной мгле можно различить лишь самые близкие к нам флажки.
На всякий случай тщательно учли наши запасы продовольствия и топлива. Выяснилось, что при экономном расходовании и того и другого нам должно хватить недели на две. Как ни капризна и плоха здешняя погода, невероятно, чтобы за это время она не «улыбнулась» хоть ненадолго и не прилетели бы наши товарищи с основными грузами.
Пурга стихла на следующий день так же неожиданно, как и началась. hog натяжение было очень велико; иод тяжестью человека они прогибались, издавая глухое утробное уханье.
С улучшением погоды опять начались радиопередачи и «велосипедные упражнения». На этот раз они увенчались большим успехом. Впервые удалось связаться с Темном. Оттуда передали, что самолет к нам скоро вылетит. В палатке усидеть теперь было трудно. То и дело кто-нибудь из нас выскакивал на улицу и пристально всматривался в горизонт.
Вдруг неожиданно послышался похожий па комариный ппск шум мотора. Прошли минуты, а может быть, только секунды, и крошечной точкой показался вдали самолет. Вот он все ближе, ближе и, наконец, скрываясь в вихрях снежной пыли, уверенно садится на полосу у флажков. Из открывшейся двери, улыбаясь, выглядывает Вениамин Михайлович. Теперь нашего полку прибыло, нас здесь уже трое. Привезена и новая порция груза. Летчики на этот раз собираются назад еще поспешнее, так и не выключив мотор. Только что окончившаяся пурга оказалась последней серьезной пургой в этом зимнем сезоне. Лето уже не за горами, а с его непременным спутником — туманом мы познакомились в тот же день, едва успев проводить самолет.
По количеству дней с туманами остров Беннета занимает в Арктике, пожалуй, одно из первых мест, так как довольно мощный ледник, на котором теперь стоит наша палатка, постоянно охлаждает и конденсирует над собой водяные пары. «Сырья» для туманов достаточно. Участки открытого моря, где идет усиленное испарение, видны всюду: это и разводья под берегами и большие полыньи, над которыми на горизонте темнеет «водяное» небо.
Это обстоятельство не только усложняло переброску нашего отряда и всех грузов на остров, но и грозило сорвать ее вообще. За две недели — с 24 мая по 6 июня — у нас было 12 дней, когда густой туман висел над куполом ледника круглые сутки или большую их часть. Отдельные просветы, как правило, совпадали с теми часами, когда в Темпе стояла нелетная погода. Правда, один рейс, удачно подгадав к появившемуся у нас «окошку», летчики сделать все-таки смогли.
28 мая они привезли еще часть груза и одного из знакомых по палаточному городку, геолога Даниила Соломоновича Сорокова. Экспедиция, в которой он участвовал, обследовала соседние острова, но в общих чертах должна была описать и остров Беннета. Даниил Соломонович рассчитывал пробыть у нас всего 2—3 дня. Однако планам его не суждено было осуществиться: полеты к нам приостановились, и он вынужден был остаться с нами.
Плохая погода связывала и принуждала к безделью. За этот период удалось сделать лишь два небольших маршрута. В первый поход по острову я отправился 25 мая с Вениамином Михайловичем. Наш путь лежал к полуострову Чернышева, названного так Толлем в честь видного русского геолога и палеонтолога Феодосия Николаевича Чернышева. С первыми шагами по суше за пределами ледника ясно стало, что паше представление о дикой и мрачной природе острова, сложившееся во время пол'ета над ним, полностью соответствует действительности. Даже такие суровые арктические земли, как северный остров Новой Земли, тоже скалистый и покрытый ледниками, или находящиеся совсем невдалеке от нас острова Котельный и Бельковский, выглядели гораздо приветливее и казались теперь ласковыми и гостеприимными.
На обращенных к солнцу склонах кое-где начали появляться первые проталины, или скорее «пропарины», так как снег здесь не таял, а, минуя жидкое состояние, испарялся. Повсюду виднелись обломки базальтов, а кое-где чахлые и худосочные лишайники, мхи, крошечные сухие стебельки полярных маков. Только неприхотливые накипные лишайники разрастались относительно пышно и многоцветной коростой покрывали камни. Безмолвие нарушали лишь пуночки (пока одни самцы). Их было уже немало, и звонкие песни птичек неслись и с суши, и откуда-то с морских льдов, и с неба. В последнем случае самого певца рассмотреть не удавалось: взмахивающие черные концы крыльев как бы существовали сами по себе.
Второй маршрут, по которому мы двинулись 29 мая с Вениамином Михайловичем и Даней *, был более продолжительным. Пройдя около 30 километров, обстоятельнее осмотрели юго-восточную часть острова и наметили место для основного лагеря, который решили при первой возможности перенести с ледника на берег моря. Этот план созрел у нас после возвращения из первого похода по острову, так как выяснилось, что на вершине купола туманы более плотные и чаще образуются, Чем у его подножия. Кроме того, нас больше устраивало хождение от лагеря к местам работ по тундре и каменистым россыпям, нежели по склонам ледника, таящим хорошо замаскированные глубокие трещины.
Это путешествие, занявшее 14 часов и предпринятое тоже с разведывательными целями, явилось одним из самых тяжелых за все время работы на острове. Лыжи еще оставались в Темпе, и поэтому мы с каждым шагом проваливались по щиколотку, а местами и по колено в мокрый снег. Кое-где на прибрежном припае удавалось выходить на медвежьи тропы и тем самым экономить силы. Белые медведи, следы которых встречались часто, вязнут в снегу не меньше человека, но они прекрасно разбираются в физических свойствах снега: избегают тех участков, где он слишком рыхлый, обходят стороной запорошенные трещины на льду, находят самые удобные и легко преодолимые проходы среди торосов. По проложенным ими тропам можно идти, как по асфальту.
Особенно утомительными и длинными показались последние километры. Привалы устраивались уже через сотни метров. Все тяжело валились на снег, отлеживались и, с трудом поднявшись, медленно брели дальше. Сказывалась зимняя сидячая жизнь в городе. (Потом, в середине лета, каждый из нас проходил по отвратительной дороге гораздо большие расстояния, но никогда не чувствовал такой усталости.)
Однако, когда на горизонте показалась палатка, скрывающая под черной обшивкой все блага жизни, силы неизвестно за счет какого резерва удесятерились и остановки кончились.
Во втором маршруте кроме медвежьих следов мы встретили и песцовые. Песец, по-видимому один и тот же, много бродил по припаю под южным берегом острова; следы были и очень старые, обледеневшие, полузапесенные снегом, и совсем свежие. Очевидно, животному здесь жилось неважно, он особенно интересовался трещинами во льду, подолгу бродил вдоль них, часто раскапывая снег и собирая скудные дары моря. Тут же у трещин под надувами снега песец устраивал свои лежки. Опять видели самцов пуночек, особенно па галечных пляжах, среди выброшенных морем бревен плавника. Как и несколько дней назад, их песни слышались также с припая и из-за гряд торосов. Что делали эти сухопутные, как принято считать, зерноядные существа на льду, было совершенно непонятно.
На прибрежных скалах оказались большие колонии чистиков. Их обитатели — черпые морские птицы размером с небольшую утку, с белыми зеркальцами на крыльях й кораллово-красными лапками — уже слетелись к местам будущих гнездовий. Отдельные пары и небольшие группы чистиков сидели на заснеженных карнизах и выступах скал. Отовсюду несся их негромкий хрипловатый свист. На участке протяженностью пять-шесть километров гнездилось не менее двух тысяч пар чистиков.
Небольшие стайки птиц носились и в воздухе. Одни улетали в южном или юго-восточном 'направлениях, другие возвращались оттуда. По-видимому, в море имелись большие разводья, где чистики кормились. Это было приятным открытием. Гнездовья представляли серьезный продовольственный резерв, к нему мы впоследствии нередко обращались. Сейчас десяток добытых на скалах птиц пополнил наши продуктовые запасы, а для меня кроме того они стали материалом для исследований и началом собираемых коллекций.
В долине, выбранной для основного лагеря, оказалась богатая и чуть ли не пышная растительность (конечно, в возможностях нашего острова). На «пропаринах» росли неплохие ягельники, среди заснеженной тундры темными бугорками возвышались кустики полярных маков, которые, по всей вероятности, слишком «поспешили» выглянуть из естественных парничков. Эти парнички (они встречаются не очень часто в других частях Арктики), как правило, образуются на каменистой или щебнистой почве вокруг тех травянистых растений, подле которых годами скапливаются их отмершие части, С наступлением весны при гниении таких стебельков и листьев начинает выделяться тепло. Вначале под снегом образуется небольшая камера, затем снег над камерой, пригреваемый и сверху и снизу, превращается в тонкую ледяную пластинку, и парничок готов. Как и в настоящем парнике, растение развивается тут очень быстро. И не удивительно, что позже, когда в тундре было еще много снега, а по ночам случались порядочные морозы, на проталинах уже зеленели листья и набухали бутоны полярных маков. Благодаря этой замечательной биологической особенности, связанной с краткостью и низкими температурами лета, маки, как и некоторые другие арктические растения, значительно удлиняют свой вегетационный период.
Всю первую неделю июня погода не позволяла нам высунуть нос из палатки. О следующем маршруте нечего было и думать. Туман, казалось, временами достигал консистенции киселя. Часто шел мокрый снег. 4 июня ненадолго поднялась пурга. В эти дни туманы и морозы вызывали на леднике быстрое осаждение изморози. С наветренной стороны па радиомачтах, ручках воткнутых в снег лопат и пешен за несколько часов нарастал рыхлый, напоминающий чешую слой толщиной в десять — пятнадцать сантиметров.
Гигантские кристаллы изморози очень быстро заполняли следы на снегу и делали их незаметными. Это препятствовало походам: возвращаясь обратно, мы рисковали долго проблуждать в тумане в поисках палатки или вовсе не найти ее.
Изморозь, по-видимому, представляет один из важных источников питания ледника, пополняя его снеговой покров, который постепенно превращается затем в фирн — полуснег-полулед — и в конце концов в настоящий лед. В один из безнадежных ненастных дней мы вырубили у палатки небольшой шурф. Оказалось, что на поверхности ледника лежит слой снега толщиной около метра; в нижних слоях он постепенно уплотняется и незаметно переходит в смерзшиеся прозрачные кристаллики фирна. Толщина фирнового слоя около полуметра. Наконец, также постепенно, фирн сменяется толщей синеватого плотного льда.
6 июня, к концу дня, погода резко улучшилась, и полеты к нам возобновились. С очередной частью груза прилетел второй геолог Дмитрий Александрович Вольнов, который рассчитывал побыть на острове также два-три дня. Оба геолога хотели скорее закончить работу и покинуть нас.
Общими усилиями удалось, наконец, осуществить перебазирование основного лагеря к берегу моря. На куполе ледника осталась только часть оборудования, необходимая для гляциологических работ. 8 июня мы принимали очередной самолет. Он доставил кроме порции груза также метеоролога Германа. До сих пор Герман занимал высокий пост «полномочного директора и распорядителя» нашей перевалочной базы в Темпе и комплектовал очередные партии грузов. Он постоянно был в курсе наших островных дел и при первых намеках на улучшение погоды «взбадривал» и поторапливал летчиков. Метеоролог, видимо, пользовался в Темпе немалой популярностью. Как рассказывали геологи, обитатели палаточного городка называли Германа в шутку (то ли за небольшой рост, то ли за ревностное отношение к делу) «улухан-тойоном», что по-якутски значит «большой начальник». Попав на остров, Герман с видимым облегчением сложил с себя бремя административных обязанностей и спешно принялся за оборудование метеорологической площадки.
Никто не подозревал, что с этим самолетом работы по переброске нашего отряда на остров закончились. Через несколько дней мы получили сообщение, что летать к нам стало невозможно. Таким образом, «кратковременный визит» геологов на наш остров неожиданно затягивался. На основной базе оставались грузы с оборудованием, продовольствием, наш гляциолог Юрий Александрович (до сих пор его держали там многочисленные хозяйственные дела). Но делать нечего, нужно было начинать основные работы теми силами и оборудованием, которым мы теперь располагали. | |
| Просмотров: 418 | |