А где же лето?

Фрагмент из книги "Арктика глазами зоолога". Автор С.М. Успенский.
В книге рассказывается об экспедиции советских ученых на один из самых удаленных и труднодоступных островов Северного Ледовитого океана — остров Беннета. Автор описывает суровую природу этого острова, его своеобразный животный и растительный мир. Рассказ ведется на фоне описания трудовых будней исследователей — геологов, метеорологов, гляциологов.

Начинался август, но настоящее лето не приходило. Больше того, погода стала заметно ухудшаться. Если не принимать в расчет оазис, где лето давно было в разгаре, температура воздуха на острове теперь лишь изредка поднималась выше нуля. Ночью же, как правило, подмораживало. Часто шел снег, то сухой, то мокрый, с доящем. Снег, выпавший 7 июля сплошным слоем в десять — двенадцать сантиметров, продержался больше педели. 12, 20 и 21 июля температура воздуха падала почыо до —6°, а 6 и 7 августа она вообще не поднималась выше —3°        

Опять выпадал снег, покрывший землю сплошным слоем в пять — восемь сантиметров. Ледяные корки на лужах стали обычным явлением. К такой погоде все мы настолько привыкли, что даже при самом небольшом потеплении шутили: «Жара сегодня, как в Сочи». Однако надежды на лето и изменение погоды еще теплились.

 

Больше всего в тепле нуждались растения. В середине июля листики стелющихся ив развернулись лишь наполовину. На этом развитие их приостановилось: ничего похожего на цветение кустарничка не замечалось. Лето оказалось слишком суровым даже для таких неприхотливых растений, как полярные маки. После заморозков 21 и 22 июля их цветы потемнели и опали. Над кустиками зеленых листьев остались торчать лишь жалкие обломки стебельков. Такое лето, конечно, не благоприятствовало и животным. Стало ясно, что чайки, в том числе и особенно интересующие меня белые чайки, не смогут отложить в этом году яиц. Цри заморозках погибали птенцы и у тех птиц, которые смогли начать гнездование.

 

На плато полуострова Эммелины гнездились несколько пар камнешарок. Птицы благополучно вывели потомство. Еще 29 июля Вениамин Михайлович видел здесь взрослых птиц. 2 августа, проходя по плато, я не встретил ни одной камнептаркн. Заинтересовавшись их неожиданным исчезновением, я стал тщательно осматривать те небольшие участки, на которых птицы устроили гнезда, и нашел двух мертвых, полузанесенных снегом птенцов: одного еще только выведенного из яйца, другого — примерно в недельном возрасте. По-видимому, все птенцы в выводках камнешарок замерзли, а родители, лишившись их, покинули это место. Через несколько дней одиночную взрослую камнешарку я видел на берегу ручья у нашей базы, позже никто из нас не встретил на острове ни одной птицы.

 

По моей просьбе Вениамин Михайлович окольцевал птенцов пуночек в найденном им гнезде. Чтобы проследить, как быстро они начнут расти, Вениамин Михайлович начал ежедневно их взвешивать. Несколько дпей наблюдения шли успешно. Но однажды всех птенцов этого выводка нашли замерзшими. Скорее всего, что накануне Вениамин Михайлович задержался у гнезда немного дольше обычного. Родители в его присутствии не отваживались греть своих детей и все они погибли за очень короткое время, исчисляемое минутами. У берегов устойчиво держался припай. За его кромкой и в полыньях все чаще показывались моржи. Эти морские животные, нуждаясь в отдыхе, подолгу лежат на льдинах или на прибрежных косах. Наблюдения Де-Лонга,, последняя записка Толля, а также найденные нами кое-где на косах остатки скелетов моржей говорили о том, что на пашем острове они залегают регулярно.

 

К моржам у нас был большой интерес. Запасы продуктов, как они экономно ни расходовались, таяли с каждым днем. Пришла пора серьезно задуматься об их’пополнении. Гнездовый сезон чистиков и кайр, которые до сих нор ежедневно появлялись на нашем столе, подходил к концу. Еще недели две — три, и они покинут остров. Нерпы оказались малодоступны. Довольно просто убить медведя. Сейчас мишки заглядывали на остров реже, чем весной, но их следы все-таки встречались. Однако без крайней необходимости на этого добрейшего и редкого в Арктике зверя как-то не поднималась рука. И хотя Герман давно уже поговаривал о медвежьих отбивных, никто из пас — во всякОхМ случае вслух — ие разделял его «кровожадных» порывов.

 

Наконец, оставался еще выход; вызвать по радио самолет, который бы сбросил продукты. Нас уже ие раз об этом запрашивали. Однако каждый понимал, с каким риском и трудностями связан полет на этот скалистый, окутанный туманом остров. Поэтому самолет пока лучше не вызывать. Вся надежда на моржей: это и отбивные, и материал для исследования. Черепа, содержимое желудков зверей и многое другое представляло бы для меня большой интерес.

 

Давление воздуха все время менялось. Особенно резко оно упало в конце июля. 28 июля стрелка барометра зловеще поползла влево. Прошло еще два дня. Стоял полный штиль. С купола ледника сползал густой туман. Давление продолжало падать; к полудню 30 июля стрелка барометра дошла до 720 миллиметров и, наконец, остановилась.

 

Поведение птиц в эти дни было необычным: по-видимому, такое состояние атмосферы они переносили очень болезненно. Два бургомистра расхаживали по берегу ручья у нашего лагеря и непрерывно как-то странно кричали не своими голосами. Над ручьем, словно ища укрытпя »от надвигающейся бури, попискивая, долго метался плавунчик. Стайки чистиков, обычно тесно связанных с морем и избегающих летать над сушей, встречались теперь далеко от берега. Бросалось также в глаза, что все птицы вели себя неосторожно. Когда я проходил берегом ручья, поморник и бургомистр безрассудно кружились надо мной па расстоянии всего нескольких метров. Резкое изменение давления воздуха ощущали и люди. Все чувствовали себя непривычно разбитыми, две ночи подряд никто не мог уснуть.

 

Нужно было ждать сильного шторма. Камнями и дополнительными оттяжками мы надежно укрепили палатки, метеобудку, шлюпку — все, что мог сокрушить пли унести ветер. Однако урагана не последовало. Ночью пошел снег, задул несильный ветер.

 

Припай начал отрываться от берегов острова только во второй декаде августа. Несколько дней северный ветер разламывал и расталкивал льды. Море все ближе подступало к берегам. Однажды, едва успев провести в утренний срок метеонаблюдения, с радостной вестью в нашу палатку вбежал взволнованный Герман: «Море очистилось!».

 

Как было не радоваться! На берегах теперь можно ждать моржей, иа чистой воде — птиц, К нашему острову сейчас может подойти корабль, сесть поблизости летающая лодка. Об этом тоже следовало подумать: приближался срок окончания наших работ. Наконец, просто надоело видеть у берегов изо дня в день один и те же торошеиые льды, хотелось послушать неумолчный и такой богатый оттенками голос моря.

 

Выскочив из палатки, я с трудом узнал знакомые места. Море очистилось до горизонта и шумело. Лишь кое-где остались стамухи — безнадежно засевшие иа мелях льдины. На воде рядом с берегами плавали чистики, невдалеке стайками пролетали моевки, время от времени показывались бургомистры.

 

Взяв свое обычное снаряжение — фотоаппарат, бинокль и ружье, я пошел к морю. День выдался солнечный, Дувший ночью ветер — виновник случившихся изменений — утих. Миновав галечпиковую косу, я поднялся па высокие прибрежные скалы п невольно остановился, У подножия скал кормились несколько чистиков. Глубина моря в этом месте не превышала двух метров. Мне хорошо было видно, как птицы передвигаются под водой. Вот одна из них нырнула и, размахивая крыльями, быстро «полетела» в толще воды. Именно «полетела», настолько движения ее походили па обычный полет в воздухе. Достигнув дна, чистик начал тщательно обследовать его, заглядывая под камни и даже ныряя то иод один, то под другой.

 

Наконец, что-то схватив, он показался па поверхности. В клюве чистик держал рачка, похожего па креветку. Несколько раз он опускал в воду клюв со своей добычей, словно ополаскивал ее, затем разбежался и, быстро семеня красными лапками но поде, полетел к гнезду. В море виднелись и несколько кормящихся кайр. Однако близко к берегу они не подплывали, п наблюдать за их подводным передвижением оказалось невозможным.

 

Такое распределение птиц па воде не случайно. Подобную картину можно наблюдать па Новой Земле, Мурмане, Курильских островах п вообще там, где встречаются эти обитатели птичьих базаров. Добывание корма на различной глубине и в неодинаковой удаленности от берегов исключает борьбу между кайрами и чистиками из-за пищи, в чем есть немалый биологический смысл.

 

Чистики промышляют в прибрежных водах. Они используют очень небольшие полыньи, трещины, разводья среди льдов и питаются преимущественно донными животными. Кайры также передвигаются под водой при помощи крыльев, прекрасно ныряют, но ловят рыбу и рачков главным образом в толще воды. Район охоты кайр очень велик; случалось, что рыбаки доставляли этих птиц, запутавшихся в сетях, с глубины тридцать и даже сорок метров. Гнездящиеся па тех же птичьих базарах моевки, в отличие от кайр и чистиков, нырять не могут и добывают корм в поверхностных слоях воды.

 

В тот же день мы заметили у берега трех молодых розовых чаек, выведшихся в этом году. Их появление лишь случайно совпало со вскрытием моря. Они вовсе не отдавали предпочтение соленой морской воде и, пожалуй, даже охотнее кормились в устье нолузамершего ручья, у лагеря. Свое юношеское серое оперение чайкам предстояло полностью сменить на прекрасный розовый наряд взрослых птиц только через полтора с лишним года.

 

Скорее всего эти птицы вывелись в одном гнезде и были родными братьями и сестрами — так дружно и неразлучио они держались. Позже, когда молодые розовые чайки стали появляться у нас часто, я все больше убеждался в том, что их группки, состоящие из двух-трех птиц,— птенцы одних родителей. Иногда чайки объединялись в общую стаю, по разлетались опять-таки одними и теми же компаниями.

 

Голосом и поведением молодые розовые чайки мало отличались от взрослых птиц. Разве что они были еще более доверчивы и подпускали к себе человека на несколько шагов.

 

Надежды на моржовую залежку как будто бы начали сбываться. Как только море очистилось от льда, у берегов показались взрослые, очень крупные моржи. Повсюду виднелись их головы, поблескивали массивные клыки. Подняв фонтан брызг, морж с шумом выпускал из легких воздух, затем несколько минут плавал на поверхности воды, с сопением отдувался и, наконец, нырял вновь. Уходя иод воду, он показывал вначале свою округлую спину, а затем — направленные вертикально вверх задние ласты. Через пять — шесть минут зверь появлялся, но уже в другом месте.

 

(Слава оказался большим любителем лодочных прогулок и, не теряя времени, спустил на воду резиновую лодку. Однако в одно из первых плаваний в море у него произошла неприятная встреча. У лодки, вдали от берега, фыркая выпырпул крупный мо|рж. Наш моряк пустился наутек, но зверь не отставал. Показываясь из воды то с одного, то с другого борта, он упорно пытался заглянуть внутрь лодки, каждую минуту угрожая проткнуть массивными клыками ее утлое тело.

 

Дима и Герман находились в это время на берегу и с волнением наблюдали за происходящим, но помочь не могли. Другой лодки у пас не было, а стрелять было рисковало: пуля могла пробить лодку и поразить гребца. Приключение, к счастью, окончилось благополучно. У самого берега морж нырнул и больше вблизи не показывался. После этого случая Славино увлечение гребным спортом прошло.

 

Ликование по поводу открытого моря, увы, скоро кончилось. Едва стих ветер, как лед стал подходить к берегам; через несколько дней море до самого горизонта покрылось белым панцирем. Моржи не могли залечь на суше. Наши продовольственные запасы иссякали. В избытке оставались только соль и чай. Но патронов хватало^ и нужды в мясе мы пока не терпели. Гораздо хуже дело обстояло с обувью. Острые грани базальтовых обломков нещадно резали кожу, и сапоги разваливались. В резерве имелись две пары резиновых саног маленького размера; они пришлись впору только Герману и Вениамину Михайловичу. Остальные берегли свою обувь как могли и всячески холили ее. Я ходил в сапогах, перевязанных веревкой, ибо иного способа укрепить подметки не было. Даня и Дима часто латали сапоги.

 

Этот вопрос серьезно волновал нас, заставляя все чаще задумываться о необходимости доставки новой обуви самолетом.

 

В довершение ко всему курильщики (все островитяне,, за исключением Славы и Вениамина Михаиловича) остались без табака и папирос: стали злыми, раздражительными.

 

Все мы скучали по письмам и газетам. Небольшая походная рация позволяла нам поддерживать связь с соседями, но широковещательных радиостанций не принимала. Время от времени мы узнавали о главных новостях с Большой Земли от темповских радистов, но считали, что этого недостаточно. По радио приходили и весточки от родных и друзей. В Темпе и Тикси нас ждали письма. Это было куда больше, чем лаконичные, неизбежно шаблонные радиограммы.

 

Наконец, раздумья о том, стоит или нет просить самолет, кончились, т. к. появился больной: у Дани разболелся зуб. Вначале его щеку раздул огромный флюс, вызывавший у всех незлобливые смешки. Даня по-прежнему работал, ходил в маршруты и только по ночам, согревая щеку, спал в нахлобученной шапке. Прошло два — три дня, и стало выясняться, что болезнь зуба дело нешуточное. Опухоль оставалась прежней, но боль стала невыносимой. Даня перестал есть и спать: даже выбегал ночью из палатки н бегал вокруг лагеря.

 

Заниматься своими делами он, конечно, не мог. Даня добросовестно следовал многочисленным советам товарищей: полоскал рот спиртом и просто пил его, промывал горячим чаем, настоем петрушки и моркови, глотал лекарства из нашей аптечки — облегчения не наступало. Несколько раз Дапя подступал ко мне с просьбой п требованием вырвать больной зуб. Я пытался это сделать, хотя представлял, насколько такая операция противоречит элементарным основам медицины. Взять с собой на остров специальные зубные щипцы, конечно, ие пришло в голову.

 

За неимением их пошли в ход обыкновенные пассатижи. предварительно прокипяченные и смазанные йодом. Однако, как широко пн раскрывал Даня рот, ухватиться таким несовершенным инструментом за обломок зуба ие удавалось.

 

Вызвать самолет теперь было необходимо, и Слава передал в Теми нашу просьбу.

 

Прошло несколько дней, полных томительных ожиданий. В эфир мы выходили теперь каждое утро. Слава ие медлил, как обычно, с подъемом и на его лице в такие дни появлялось особое торжественно-сосредоточенное выражение. Часто сообщали погоду на острове.

 

В начале сезона, принимая самолеты на куполе ледника, мы составляли примитивные, но вполне устраивающие летчиков метеосводки. И, конечно, грешили: в нетерпеливом ожидании следующего рейса почти невольно приукрашивали свою погоду. Теперь метеонаблюдения на острове вел Герман. Ни о каком, даже легком, приукрашивании ие могло быть и речи. Он составлял тексты сводок только в полном соответствии с показаниями приборов и состоянием погоды.

 

Наши теперешние сообщения никак не вдохновляли летчиков. Но вот погода стала улучшаться, и Герман дал наконец утешительную сводку, из Темпа сразу же ответили: ищите самолет.

 

Вскоре он появился, и на бреющем полете летчики сбросили грузы на узкую и короткую полоску прибрежной косы, с двух сторон ограниченную громадами отвесных скал.

 

Через несколько часов, радостные и возбужденные, мельком пробежав полученные письма, газеты и журналы, мы уже перетаскивали к нашей хозяйственной палатке (курильщики, конечно, с папиросами в зубах) мешки, ящики, свертки. Торопиться с их уборкой стоило. Едва затих вдали, за полуостровом Чернышева, шум моторов, как небо заволокли густые сизые тучи, хлопьями повалил снег. К утру ои лежал уже полуметровым слоем, п разыскать под гтим сбротттеттттыо грузы было бы теперь нелегко.

 

Теперь мы располагали в большом выборе средствами для лечения зубной боли, и отттт действительно облегчили Папины страдания.

Категория: Наука и Техника | Добавил: fantast (24.09.2019)
Просмотров: 412 | Рейтинг: 0.0/0