Фрагмент из книги "Арктика глазами зоолога". Автор С.М. Успенский.
Зима надвигалась медленно, но неотвратимо. Морозы усилились. Без конца сыпал мелкий сухой снег. Оперируя научной терминологией, Герман назвал его «снежными зернами в виде палочек».
Быстро промерзла почва. Вениамин Михайлович с весны следил за ее оттаиванием и на одних и тех же участках регулярно измерял стальным щупом положение горизонта вечной мерзлоты. К началу августа на южных склонах холмов почва оттаяла на сорок сантиметров, но затем вечная мерзлота начала подниматься. В середине августа предельная глубина оттаивания сократилась до тридцати, а в двадцатых числах месяца — уже до двадцати сантиметров. Каждое утро на земле теперь лежал пушистый иней.
На разводьях устойчиво держалась и ежедневно утолщалась корка молодого льда. Ее уже не могли разрушить зыбь и слабый ветер. Однако при сильных западных ветрах у берега изредка показывалась полоска чистой воды. С ручья на нее переселялись плавунчики, у берегов появлялись моржи. Но стоило ветру стихнуть, как полынья сокращалась до размеров жалкой лужи и моржи исчезали. А еще через час-другой поверхность воды покрывал молодой лед.
Возможность вынужденной зимовки становилась все очевиднее. На всякий случай к ней не мешало приготовиться. Зимовка никого особенно не пугала. Провести на острове зиму с нашим оснащением мы могли. Но к надвигающимся морозам, пургам, полярной ночи следовало отнестись серьезно.
После долгих обсуждений отчетливо наметилась программа зимних работ. У жилищ и на прибрежной косе выросли штабеля заготовленных дров.
Утро 27 августа не предвещало никаких изменений в нашей жизни. Стоял почти полный штиль, у берегов теснились льды. После завтрака Даня и Дима по обыкновению отправились к россыпям в верховья ручья. Вениамин Михайлович принялся работать над картой острова, а я, взяв ружье и рюкзак, пошел к ближайшей чистиковой колонии, чтобы проработать там до обеда.
На пути к прибрежным скалам меня застал свежий западный ветер. Вскоре он заметно усилился, и у берега образовалась узкая, длинная полынья. Лазая по скалам, я то и дело посматривал на море. Полынья непрерывно увеличивалась. А ведь, пожалуй, сможет сесть лодка, мелькнула мысль.
Сдерживая нарастающее волнение, я поспешил к лагерю и нашел в нем геологов. Оказывается и они увидели с горки чистую воду.
Полынья расширялась. Возможность посадки самолета уже не вызывала сомнений. Следовало немедленно сообщить об этом в Темп. Слава поднял антенну, натянул наушники и застучал ключом. Темп принял сразу и попросил нас вновь связаться с ним через пятнадцать минут.
Радоваться еще рано. Слишком знакомы нам капризы ветров и течений, по воле которых у острова в беспорядке движутся льды. Сколько продержится полынья, успеет ли долететь до нас самолет и вообще возможен ли его вылет?
Суп и чистиковое рагу, состряпанные Германом, аппетитно булькали на плите. Подошло время обеда. Сели за стол.
В назначенный срок Даня неохотно расстался с миской и ушел в хозяйственную палатку: подошла его очередь крутить «солдат-мотор». Слава, не прерывая обед, скомандовал Дане: «Начали!» — и послал в эфир позывные. По выражению Славиного лица чувствовалось, что делает он это лишь для порядка, отнюдь не рассчитывая услышать сенсационные известия.
Темп что-то передавал. В тишине под сводом палатки отчетливо слышалось торопливое попискивание точек и тире. Лицо Славы стало сосредоточенным. Звякнув, выпала из его руки ложка. «К нам летит самолет»,— произнес он почему-то шепотом. Подробностей никаких, опять назначен срок связи через пятнадцать минут.
В следующей радиограмме из Темпа сообщалось, что невдалеке проводит ледовую разведку летающая лодка, она и должна снять с острова нашу партию.
Вскоре пришла радиограмма, предлагавшая установить связь с лодкой. Правда, самолет загружен, но в случае посадки может взять трех человек и кое-что из имущества. Через несколько минут новое распоряжение — первыми вылетают с острова, захватив коллекции, Дима, Даня и я. Вениамина Михайловича, Германа, Славу и остальной груз лодка возьмет другим рейсом. Последнее сообщение получено с самолета: «Будем через час — полтора, обеспечьте срочную погрузку».
Мы давно упаковали коллекции, оборудование и перенесли их на берег моря. Оставалось уложить кое-какую мелочь. С упаковкой быстро покончили. Улетающие и провожающие побрились и даже успели прифрантиться. Время тянется медленно. В палатках разгром, голо, сиротливо жмутся к стейкам три опустевшие кровати. И' хотя полынья в любой момент может закрыться, чувствуется, что мы трое, улетающие в первую очередь, перешли на категорию гостей. Слоняемся по лагерю, посматриваем на флюгер, на море. Нет, ветер не меняется, льды далеко от берега. «Хозяева» бодрятся, язвят, советуют распаковываться: дескать, на дворе уже ночь, пора доставать спальные мешки.
Но вот и лодка. Шум ее моторов близится. Лодка облетает полынью, выпускает поплавки и идет на посадку. Недолгая погрузка. Обмениваемся рукопожатиями с «хозяевами».
Захлопывается люк. Теперь мы уже не островитяне. Ревут, набирая обороты, моторы. Мелко трясутся тонкие металлические стенки самолета. На несколько мгновений машина скрывается в вихрях брызг, будто уходит под воду и, наконец, взлетает. Внизу показались последний раз наши товарищи, лагерь. Под нами — извилистая полоска знакомого, вдоль и поперек исхоженного берега. Промелькнули полуостров Чернышева, мыс Эммы. С большой высоты с трудом угадываются места наших лагерей во время маршрута вокруг острова. С грустью вспоминается каждый пройденный километр, долгий и тяжелый путь весной.
Мыс Эммы постепенно тает в надвигающихся сумерках. Прощай, остров Беннета.
Волнение и грусть уступают место отрадному чувству удовлетворения: работа закончена. Сказано еще одно небольшое, но новое слово в науке. Еще одна — пусть крошечная — частица родной земли исследована и нанесена на карту. И это — главное, в нем-то и заключена истинная романтика путешествия.
Вениамин Михайлович, Герман и Слава вернулись на Большую Землю не через день — два, как это предполагалось, а лишь через два месяца. Сразу же после нашего вылета полыньи у берега закрылись и больше не появлялись. Летающая лодка сесть не смогла. Наших товарищей вывозил полярной ночью самолет АН-2, поставленный на лыжи.
Герман и Слава (Вениамин Михайлович вскоре вновь вылетел в Арктику, и я его так и не увидел) потом рассказывали, что привычная жизнь на острове восстановилась уже через несколько дней. Все переселились в одну палатку. Герман регулярно вел метеорологические наблюдения. Вениамин Михайлович следил за промерзанием почвы, за установлением снегового покрова. В одиночку или вместе со Славой он ходил в недалекие маршруты, продолжал работу по изучению ледника, время от времени поднимаясь на его купол.
С начала сентября пурги стали часты. Дни становились короче. В конце месяца сумерки сгущались обычно после обеда. И если небо было ясным, то на нем загорались звезды, вспыхивали холодные огни северных сияний. Светильник горел в палатке даже днем.
Герман обрабатывал метеорологические наблюдения там же, на острове. По его данным средняя месячная температура воздуха в августе составила —1,8°. В сентябре, когда морозы достигали 16°, средняя температура упала До —4,3° В октябре свирепствовали морозы до 20—30°. Большинство пернатых улетели с острова еще в августе. Последних птенцов в гнездах чистиков Герман видел 30 августа. 5 сентября исчезли моевки и плавунчики, 13 сентября — бургомистры. Последней птицей, покинувшей остров, была одиночная пуночка. 15 сентября рано утром она прилетела к палаткам, кормилась здесь, собирала крошки, а в середине дня ее уже видели над прибрежными льдами летящей к югу. В это же время перестали показываться в разводьях моржи. Куда-то к кромке льда откочевали медведи, а вслед за ними в поисках поживы и песцы. Остров опустел. Зима безраздельно вступила в свои права. | |
| Просмотров: 520 | |