Сказка ложь, да в ней намек…

Карл Густав Юнг в начале XX столетия путешествовал по многим странам, изучая культурные традиции, легенды, сказки разных народов. Он был поражен тем, что сказки людей, живущих на различных континентах, разделенных морями и горами, имеют одинаковых героев, совершающих одни и те же поступки ради одних и тех же ценностей. Юнг предположил, что это единообразие обусловлено одинаковыми психическими структурами, являющимися первоосновой образов, которые затем воплощаются в сказаниях. Эти структуры он назвал архетипами — древними идеями. Это основные компоненты наиболее глубокой части психики — коллективного бессознательного. Оно носит такое название, поскольку находящиеся в нем архетипы одинаковы у людей, принадлежащих к одной культуре...

Раннее общение с ребенком людьми связано не только с передачей ему конкретной информации, но и с трансляцией многочисленных символов через сказки, песни, предания, мифы, пословицы и с поговорки. Своеобразие народного творчества проявляется в многоуровневости смысла, образности и недосказанности. Попадая на специфическую почву детского восприятия, эти образы, не осмысляясь ребенком, сохраняются в глубинной части его психики. Особенность хранения их заключается в отсутствии критики по отношению к ним. Мы редко задумываемся над словами и впечатлениями, полученными в детстве. Они фиксируются в виде само собой разумеющихся истин в конечной инстанции, незыблемость которых тем тверже, чем раньше они были восприняты.

    Психика ребенка представлена бессознательным. Общение со взрослыми ведет к становлению сознания и к некоторому структурированию бессознательного. Каждое слово несет в себе совокупность смыслов, объединенных в единое целое чередой поколений. Любой народ, создавая язык, формирует и символическую систему описания воспринимаемого мира.

   Согласно представлениям немецкого философа В. Гумбольдта, «Как отдельное слово становится между человеком и предметом, так и весь язык (как миросозерцание высшей единицы, народа) — между человеком и действующей на него природою... Так как чувство и деятельность человека зависят от представлений, а представления — от языка, то все вообще отношения человека ко внешним предметам обусловлены тем, как эти предметы представляются ему в языке... каждый народ обведен кругом своего языка и выйти из этого круга может только перешедший в другой». Именно поэтому многие русскоязычные люди, покинувшие Россию и проживающие в другой стране, не освоив язык новой родины, остаются в рамках тех языковых традиций, которые были им свойственны до отъезда. И немцы, выехавшие в Германию, и евреи, поселившиеся в Израиле, воспринимаются там как русские.

   С одной стороны, язык — это некоторая деятельность по созданию мысли каждым членом общества. С другой — это огромное произведение, написанное многими поколениями народа данной страны в течение веков. Познавая этот язык, ребенок впитывает и свойственную языку систему описания мира. Именно поэтому малыш, рожденный в африканском племени, получит через язык описание мира, свойственное тем, кто его воспитывает. Оно будет в существенной мере отличаться от тех представлений, которые впитает ребенок, живущий в России. Но и дети, рожденные в России в период Второй мировой войны, через языковые структуры получили иное описание мира, чем дети, жившие в той же России, но в период «перестройки».

   Через слово ребенок познает мир, уже воспринятый другими людьми и структурированный таким образом, который доступен человеку на данном этапе развития. Более того,

другие люди становятся для него зеркалом, позволяющим понять, кем он является сам.

   Ребенок привыкает смотреть на себя глазами других людей, через их оценки, их описания. Спустя некоторое время он сам начинает давать себе подобные оценки и описания. Пользуясь языком, он определит свое место в мире и взаимоотношения с властью, обществом, друзьями, любимыми. Именно поэтому знание другого языка или языков позволяет человеку видеть больше аспектов в событиях, которые кажутся однозначными в понимании того, кто владеет лишь одним языком.

   Русский язык, являясь красочным и сочным, многообразным и многословным, с удивительной яркостью фиксирует особенности ментальности русскоязычного человека. Например, плата за труд в нем называется «жалованьем» — от «жаловать», «миловать». Таким образом, уже в языке заложена не договорная форма оплаты, как в других странах, а по воле, желанию, милости работодателя: хочу — жалую, не хочу — не жалую. Возможно, именно поэтому в России люди могут годами работать, не получая полагающегося вознаграждения.

    Возможно, именно поэтому труд в стране не воспринимается как деятельность, приносящая радость и удовлетворение. Да и к рабочему весьма часто отношение не как к мастеру, а как к рабу — не ценится ни специалист, ни качество. «Незаменимых людей нет» — это проходит сквозь всю летопись России и ощущается каждым. и тем, кто проживает далеко за ее пределами, и тем. кто все еще надеется быть полезным ей здесь.

   Слишком долго на Руси владычествовало рабство, чтобы закрепилось в обществе положительное отношение к самому естественному поведению всего живого. Все сущее может жить только в движении, созидании. И лишь человека, поставленного в нечеловеческие условия, может отвращать естественное состояние движения. Работа приятна, если ее ценят другие, если она вызывает восхищение. Но, как и во времена Левши, когда мастер ценился всюду, но только не в родном отечестве, к специалистам относятся так же и сейчас, будь то врач, учитель, ученый. В. Ерофеев, рассматривая русские сказки, утверждает: «Русские сказки то слащавы, то дивно циничны. В них презираются ум и работа. Там торжествует обман и чудо».

   С этой точки зрения удивительные результаты можно получить при анализе самой первой сказки, которую слышит любой русскоязычный ребенок — «Курочка Ряба». Именно

с нее начинается познание мира через книгу. Спросите любого русскоязычного взрослого или ребенка — и услышите ее слово в слово, вне зависимости от того, сколько времени прошло от первого знакомства с ней — 20,40,60 лет.

   Текст сказки незатейлив.

   Жили были Дед и Баба, и была у них Курочка Ряба. Снесла Курочка яичко, да не простое, а золотое. Дед бил-бил — не разбил. Баба била-била — не разбила. Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось. Дед плачет, Баба плачет, а Курочка кудахчет: «Не плачь Дед, не плачь Баба. Я снесу вам яичко другое — не золотое, а простое».

   Очень часто при пересказе в конце автоматически произносят: «...не простое, а золотое». Это говорит о том, что текст повторяется без попытки осмысления, как канонический. Он кажется простым и не вызывающим никакого сомнения.

   Сказка непритязательная, испокон веку пересказываемая. Но в чем ее смысл?

   Баба с Дедом захотели разбить яичко. Стали его бить, а когда оно разбилось — почему-то

заплакали. Почему? Большинство людей становятся в тупик перед этим вопросом, поскольку, регулярно рассказывая детям, сами редко задумываются над содержанием. Только дети задают эти вопросы, но редко получают ответы.

   Очевидно, они плачут не потому, что содержимое яичка оказалось на полу. Достаточно вспомнить рисунки в детских книжках, на которых художники, находящиеся под воздействием сказочного повествования, рисуют, как Баба и Дед колотят им прямо по столу, иногда молотком или скалкой, явно не собираясь затем его жарить. Будь у них другое ощущение от сказки, они изобразили бы, как старики осторожненько пытаются выпростать его в посудину. Не все ли равно, откуда потом собирать яйцо — с пола или со стола?

   Очевидно, они плачут и не потому, что хотели есть. Поскольку яйцо золотое, то, сдав скорлупку в ломбард, они могли бы купить много простых яиц и хорошо пообедать не единожды.

   Этот вариант, до боли знакомый каждому россиянину, был некогда подготовлен

К. Д. Ушинским, убравшим из народной сказки (бытовавшей и на Украине, и в Белоруссии) весьма существенный кусок. В нем говорилось о том, что внучки, которые принесли ведра с водой, узнав о случившемся, ведра разбили, а воду разлили, мать опрокинула квашню, отец сломал кузницу, а проходивший мимо поп снес колокольню. Далее цепочка трагических событий привела и вовсе к фатальному концу: крестьяне, узнав про яичко, сожгли деревню.

   Встает резонный вопрос: что же это за событие, побудившее жителей деревни к такому буйному уничтожению основных средств существования? Ответить на него невозможно, если анализировать на уровне здравого смысла и бытового языка. Такие старые сказки имеют архетипическое содержание, то есть несут в себе символы, требующие осмысления. Среди архетипов одним из основных является яйцо — то, из чего рождается все: мир, человек, бог, вселенная, жизнь. Очевидно, что отличие сказочного золотого яичка от обычного заключается не в золотой скорлупе. Если бы это было так, Дед и Баба, не проливая слез, зало-

жили бы ее в ломбард и были бы счастливы до скончания века. По-видимому, дело в необычности яйца. Впервые Дед и Баба видят нечто такое, с чем никогда не встречались ранее. Как же они поступают с ним? Точно так же как и с обычным — просто разбивают, уничтожают. Подожди они немного, и, возможно, из него появилась бы своеобразная курица, новый мир — да мало ли что? Но у них кроме желания бить никаких мыслей не возникло.

   Затем возникает новый архетипический персонаж — мышь. Ее отличие от многих других героев русских сказок состоит в том, что она часто становится ключевым объектом, действие которого приводит к разрешению ситуации. Есть мнение, что архетип мыши — это заместитель бога.

   Тогда вся сказка могла бы читаться так: некто дает Деду и Бабе яйцо, с которым они никогда не встречались, и наблюдает, как они с ним обращаются. Обнаружив, что они способны лишь к уничтожению, он забирает его у них. Но далее следуют слова Курочки, обещающей не нести больше необычных яиц, а навсегда оставить их в привычных для них условиях. И это приводит к разрушительным последствиям для всех.

   Представьте на минуту, дорогой читатель, будто некто, все очень точно предсказывающий, скажет вам, что с этого мгновения в вашей жизни не произойдет ничего нового, непредвиденного. Никакие потаенные желания уже не смогут реализоваться! Вчувствуйтесь в собственные ощущения, которые возникают, когда вы представляете, что навечно лишены чуда. Разве не захочется вам тут же от безысходности разнести рамки, окружающие вас? Слишком часто человек живет надеждой на внезапное (или планомерное) появление чуда, без него жизнь теряет смысл. И в основе этого образа глубоко в бессознательном находится соответствующий архетип.

   Ожидание чуда типично для сказок. Только в волшебных сказках оно обязательно реализуется. В этой же сказке возникает непоправимое препятствие к его выполнению. Возможно, что у сказки есть и другие интерпретации. Наше изложение лишь позволило обнаружить

желание чуда, которое движет многими поступками у большинства людей. Эта интерпретация — не повод к забвению или запрету сказки. Сказка не несет ответственности за то, что люди регулярно не пересматривают свои поступки и не приводят их в соответствие с изменившимися обстоятельствами. Более того, миф, расчлененный и проанализированный, перестает быть мифом, поскольку не влияет на поведение, сохраняя свои литературные достоинства.

   Итак, ожидание чуда составляет суть многих волшебных сказок (и не только русских). Русский вариант отличается лишь тем, что для реализации чуда не надо прикладывать труда, оно возникает «на халяву». Вот удержать его часто бывает крайне сложно, поскольку к любой халяве человек относится легко и ценит лишь тогда, когда она утрачивается.

   Да и чудо в русской сказке не дается человеку умному. С точки зрения рассказчика, крепостного крестьянина, ум — это хитрость. В ершовской сказке о Коньке-горбунке говорится:

   У крестьянина три сына.

   Старший — умный был детина,

   Средний сын — ни так, ни сяк.

   Младший вовсе был дурак.

   Описание поступков братьев объясняет, как рассказчику видятся умный и дурак. Когда сыновьям поставили задачу сторожить ночью вора в поле, то старшие оказались настолько умными, что догадались спать, раз их никто не видит и не может проверить. Младший же, недогадливый, бдел всю ночь напролет, а потому, с точки зрения хитрого крестьянина, — дурак.

   Для рабской психологии крепостного позиция младшего кажется глупой. В неволе важно всегда искать свою собственную выгоду, пусть даже столь малую, как отдых. Крестьянину никогда не договориться с барином, который всегда прав по статусу. Единственный выход в их взаимодействии для слабого, с точки зрения закона, — это хитрость. Договориться можно только при равных отношениях. Однако ум братьев точно так же действует и в семье: они даже с братом не пытаются договориться, предпочитая просто умыкнуть его лошадей, руководствуясь своими представлениями о правах. Есть еще удивительный аспект сказок — препятствие в них часто возникает не по вине какой-то внешней силы, а из-за действий родственников — братьев и сестер, которые воспринимаются даже большими соперниками, чем люди, не входящие в семью.

   В русской сказке «дураку всегда везет». Именно дураку выпадает то, что не ожидается для умного. Считается, будто чудо сваливается на дурака «за так». Такие его качества, как доброта, жизнестойкость (например, отказ съесть зверюшку просто потому, что она попросила, хотя кушать очень хочется), альтруизм, сочувствие, мужество, храбрость не воспринимаются как достоинства, а лишь как дополнительное доказательство отсутствия ума. «Дурак» не предпринимает типичных для «умного» действий, поэтому у «умного» создается ощущение легкости его счастья. И сейчас достаточно людей, которые воспринимают достаток соседа не как следствие его большого труда (мы в данном случае не говорим о криминале), но как доказательство того, что он где-то схитрил. А следовательно, владеет тем, что по праву (?!) принадлежит другим, более «умным».

   Чудо в русской сказке — это то, что не стоит труда, что обрушивается на людей в какой-то момент, вне логики внешних событий, и это лишний раз доказывает его архетипичность — принадлежность древним идеям.

   Через предания и пословицы на самых глубоких уровнях бессознательного закладывается идея «халявности» чуда. Она ждет своего часа, и если та или иная сказка ярко запечатлелась в сознании ребенка, то в трудных ситуациях выбора он поступает не в соответствии со сложившимися обстоятельствами, а разворачивает поведенческий стереотип неосознаваемого образа. Так и остаются навсегда нерасколдованными принцы и принцессы, одиноко до гробовой доски ожидая внезапно прядущего волшебника, способного преобразить ситуацию. Этим и объясняется удивительная беспечность людей по отношению к течению своей жизни.

   Если ежедневная действительность является не жизнью, а лишь ее предвкушением, люди легко совершают необдуманные поступки, полагая, что потом смогут прожить все набело. Это отсутствие понимания происходящего как навечно уходящих мгновений жизни ведет к тому, что часто человек видит принца или принцессу в первом встречном. Не найдя царственных достоинств у партнера при более близком общении, он не начинает договариваться, строить нужные отношения, а привычно разочаровывается, произнося одну из типичных фраз, некогда услышанных в детстве (например: «Все они такие»). И вновь продолжает ждать.

   Однако наш дурак — герой действенный.

   Сколько сказочных героев теряют свое чудо, а потом прилагают огромные усилия, чтобы уже по праву владеть им! Таким образом, намек, спрятанный в сказке, говорит, что чудо получить может и дурак, а вот удержать его способен только достойный этого человек. Достойным же будет тот, кто ежедневно, преодолевая многочисленные трудности, отстаивает свое право на чудо. Сказка в сжатой метафоре отражает ментальность тех, кто говорит с ней на одном языке. Чудо приходит постоянно, но люди не прикладывают усилий к тому, что досталось легко. А потом большим трудом, заботой и длительным напряжением возвращают то, что начинают ценить, лишь утратив. Сказка призывает учиться видеть и быть восприимчивыми к неизвестному, новому, которое мы получаем просто потому, что живем.

   Поразительной особенностью русской сказки является отсутствие в ней идеи греха и виновности. Это свидетельствует о том, что подобные чувства были навязаны позднее при каких-то других обстоятельствах. Поэтому слова, которые сейчас часто можно услышать в средствах массовой информации о генетической предрасположенности русских к православию, в лучшем случае — преувеличение. Говорящие забывают, как уничтожались на Руси прежние боги и прежняя вера, как яростно сражались друг с другом последователи разных ветвей православия во времена раскола и

как неспокойно сейчас в православном мире внутри страны и вне ее. Это утверждение также находится в противоречии с тем, что среди русских людей есть и те, кто принадлежит другим конфессиям. Да и среди неверующих людей было немало достойных представителей нации.

   В наши дни легко пользуются словами «генофонд», «генетика», «стресс», смешивая и подменяя научные термины с их обывательским пониманием. Но уже доказано, что многие человеческие возможности, которым ранее приписывалась генетическая природа, являются результатом очень раннего обучения, происходящего на основе знакомства с культурой народа.

   Современные исследования свидетельствуют о том, что мозг новорожденного необычайно пластичен и обучаем. Американский врач Глен Доман доказал: можно научить ребенка читать до года, а в два года — сформировать у него энциклопедические знания (мы ни в коем случае сейчас не обсуждаем необходимость этого воздействия). Важно подчеркнуть, что слишком рано — до двух лет - родители неосознанно, через свои поступки и речь, обучают малыша определенным формам поведения, которые в последствии сами воспринимают как имеющие генетическую природу. Поэтому, если родители хотят иметь в ребенке какие-то достоинства, наилучший способ их сформировать — взрастить эти достоинства в себе и передать через собственные поступки.

   Наполняя ячейки бессознательного живым содержанием сказочных образов, фольклор формирует душу народа и дает направление отдельным человеческим судьбам. Архетипы влияют на человека до тех пор, пока он полагает, что происходящее вокруг него определяется внешними силами — судьбой или роком. «Такова моя судьба», — говорит некто, не замечая, что сам своей бездейственностью позволяет судьбе распоряжаться его будущим.