Своеобразие критики крепостничества в эпоху Просвещения

Западноевропейское Просвещение представляет собой очень широкое идеологическое течение, антифеодальное по своей направленности. Его отличие от русского просветительства 40—60-х годов XIX столетия состоит в том, что в нем подвергаются критике порождения крепостничества не в экономической, а главным образом в идеологической (юридической, политической, религиозной, нравственной) области. Западноевропейские писатели-просветители, за редкими исключениями, не касаются экономического бесправия, нищеты народных масс, не изображают подневольного крестьянского труда. Они переносят свой протест против крепостного права и его пережитков, как правило, в идеологическую сферу. Эта черта свойственна литературе не одного немецкого Просвещения. В творчестве Вольтера, Дидро, Руссо, Ричардсона, Филдинга и других столкновение между старым и новым миром развертывается в форме борьбы различных идейных, моральных принципов, оно не захватывает обычно материальной практики людей. Просветительские герои, как правило, выключены из экономических отношений и художественно раскрываются в их духовном, чаще всего моральном существе.

Конкретно-исторические противоречия между буржуазией и дворянством осмысливаются теоретиками и писателями Просвещения преимущественно с идеологической стороны. Они отчетливо видят их следствия в области идеологии, но далеко не всегда осознают экономические причины, их породившие. В просветительской литературе, даже реалистической, в отличие от критического реализма, нет исследования общественных отношений, а есть только, говоря словами Белинского, «стремление быть картиною общества, представляя анализ его оснований» ]. В XVIII веке еще не сложилось понятие об общественных классах. Оно явится завоеванием последующей исторической эпохи. Реально-историческая классовая борьба «улавливается» просветителями лишь в сфере ее идеологического проявления, сводится к коллизии противоположных идейных сущностей. Представители различных социальных кругов ими «берутся» не в общественном бытии, а со стороны их сознания. Правда, просветительский герой (особенно в английском романе) часто очерчен весьма конкретно, прикреплен к определенной социальной среде, но раскрывается он, как правило, в идеологическом содержании, чаще всего в своем отношении к вопросам любви, семьи, брака.

Однако отсюда не следует делать вывод об асоциальности просветительской литературы, о ее исторической отвлеченности. Она была социально насыщенной и конкретной, но по-своему и в определенных границах. Сосредоточивая внимание на идеологических аспектах классовой борьбы, выдающиеся писатели Просвещения глубоко раскрывали истоки «неразумия» аристократии, церковников (тут они, обычно, не отрывались от конкретно-исторической почвы). Их слабость (и то не всех) состояла в идеализации буржуазии, мысли и чувства которой они объявляли общечеловеческими, не связывая их происхождение с конкретными социальными обстоятельствами.

Рисуя аристократов как людей безнравственных, корыстных, эгоистичных, развращенных условиями жизни, просветители обычно противопоставляют им высоконравственных, бескорыстных, гуманных буржуа, живущих не по законам окружающей их социальной среды, а по «общечеловеческим» законам разума и природы. Образы отрицательных и положительных героев в просветительской литературе далеко не совпадают по принципам своего построения. Первые, как правило, исторически и социально конкретны, вторые, напротив, как бы вознесены над историей, выступают носителями просветительского идеала.