Роберт Бернс. Биография и обзор творчества

(1759-1796)

Роберт Бернс родился в семье шотландского крестьянина-бедняка Вильяма Бернса в деревушке Аллоуэй 25 января 1759 года.

Отец Бернса смолоду жил в батраках и только после смерти своего отца (деда порта) он смог взять в аренду небольшой участок земли, на котором построил глинобитную мазанку.

Мать порта, Агнес Браун, обладала чудесным голосом. По вечерам, за пряжей, она пела народные шотландские песни, старинные баллады, которые на всю жизнь сохранились в памяти ее первенца— Роберта. Богатое воображение мальчика находило себе пищу и в бесконечных рассказах старой женщины Бетти Давидсон, нашедшей прибежище на склоне лет на ферме Бернсов. «Она хранила в памяти,— вспоминал порт,— едва ли не самую обширную, на мой взгляд, коллекцию сказок и песен. Сказки эти пробудили в моей душе дремавшие семена поррии».

Отказывая себе в самом необходимом, Вильям решился послать сыновей хотя бы в начальную, приходскую школу. В списках аллоурйской приходской школы, сохранившихся до наших дней, значится имя только одного из братьев Бернсов: пока один из них занимался в школе, другой помогал отцу пахать и боронить. У семьи не было средств посылать обоих братьев учиться одновременно. По вечерам отец стремился пополнить знания детей, читая им вслух книги. Он подолгу беседовал с сыновьями о чести и достоинстве, говорил им о долге патриота; впоследствии Бернс с большой любовью вспоминал своего отца в одном из юношеских стихотворений.

Был честный фермер мой отец.

Он не имел достатка,

Но от наследников своих

Он требовал порядка.

Учил достоинство хранить,

Хоть нет гроша в карманах,

Страшнее — чести изменить,

Чем быть в отрепьях рваных

(«Был честный фермер мой отец»)

Через некоторое время отец, сложившись со своими соседями, пригласил для детей гораздо более квалифицированного учителя, чем старенький священник, обучавший их в приходской школе. Это был бедный студент Мердок (ставший впоследствии видным ученым). Вскоре Роберт сделался любимым учеником Мердока. Под его руководством он изучил английскую грамматику, французский язык, латынь, познакомился с английской литературой — с творчеством Чосера, Шекспира, Филдинга, Попа, Грея, Стерна, Голдсмита, Смол-летта,.Дефо, Свифта. Кроме того, Мердок познакомил Бернса с английскими народными балладами и песнями, с шотландскими поэтами XVIII века — Рамзеем и Томсоном. Бернс научился превосходно писать по-английски — его стихи и проза на этом языке вызывали одобрение самых строгих знатоков и ценителей.

Отроческие годы Бернса омрачены нуждой и преждевременной кончиной отца. В одном из писем Бернс так вспоминал об этой печальной поре: «Тяжелая жизнь подорвала силы отца и работать он уже не мог. Срок нашей аренды истекал через два года и, чтобы продержаться, мы стали отказывать себе во всем. Жили мы чрезвычайно бедно. Для своих лет я был неплохим пахарем (Бернсу тогда было 14—15 лет.— Б. К.), но мне было нелегко. До сих пор во мне вскипает возмущение, когда вспоминаю наглые угрозы мерзавца управляющего, доводившего всех нас до слез».

Эти мысли впоследствии Бернс выразил в автобиографическом стихотворении «Был честный фермер мой отец». Благодаря большому художественному обобщению в этом произведении единичная судьба семьи поэта выступает как типическое для всей массы шотландских фермеров явление:

Надежды нет, просвета нет,

А есть нужда, забота.

Ну что ж, покуда ты живешь,

Без устали работай.

Косить, пахать и боронить Я научился с детства.

И это все, что мой отец

Оставил мне в наследство.

(«Был честный фермер мой отец»)

К семнадцати годам Бернс накопил солидный багаж знаний. Он непрерывно совершенствовался в искусстве слагать стихи, изучал произведения французских, немецких, итальянских, древнегреческих и древнеримских писателей, штудировал философов Шефтсбери, Юма, Гоббса, Дидро, Руссо.

В ранней юности Бернс ничем не отличался от большинства своих сверстников — это был здоровый, крепкий крестьянский парень, балагур и насмешник, любил потанцевать вечером в веселой компании молодежи; утром и днем Роберт до упаду работал в поле, как и все молодые люди его деревни.

Непосредственным толчком к усиленным занятиям поэзией послужила первая юношеская любовь к пятнадцатилетней девушке Нэнси, с которой Роберт вместе вязал снопы во время уборки урожая. В одном из дневников Бернса читаем: «...несомненно, существует непосредственная связь между любовью, музыкой и стихами... Могу сказать о себе, что я никогда не имел ни мысли, ни склонности стать портом, пока не влюбился. А тогда рифма и мелодия стали непосредственным голосом моего сердца».

Между тем семейство Бернсов преследовали кредиторы. Только смерть спасла главу ее — Вильяма Бернса — от долговой тюрьмы. Роберт со своей матерью и братом Гильбертом переселились подальше от печальных для них мест. Они обосновались на ферме в Моссгиле, которую Бернсу помог взять в аренду адвокат Гамильтон — один из поклонников его таланта.

В юности Бернс не думал о профессиональном занятии литературой.

Первые годы своего творчества Бернс шел испытанной дорогой своих предшественников — безвестных бродячих певцов и портов. Образ одного такого поэта Бернс выводит в кантате «Веселые нищие». Он меньше всего думал тогда об издании своих песен. Он создавал нежные любовные стихи, мог экспромтом сочинить эпитафию или эпиграмму. Его звонкие песни и злые шутки в рукописном виде широко были распространены в народе. Уже в Моссгиле Бернс поражал всех необыкновенной простотой стихотворной формы, лег-костыб, яркостью стиха, склонностью к смелому, бойкому, соленому народному словцу, шутке, присказке, юмору. Он, казалось, открыл непостижимое искусство делать поэзию из самых обыденных, будничных ситуаций, из самых «грубых», «непоэтических» слов, которые решительно отвергались классицистическими поэтиками Буало и Попа как «низменные», «плебейские». Подобно смелому новатору Бомарше, Бернс заставил свою музу заговорить языком крестьян, горожан, ремесленников.

В таком, например, четверостишии:

Когда в саду среди кустов

Жужжала сонная пчела,—

В тени, в загоне для коров

Беседа медленная шла.

(«Когда кончался сенокос»)

слова «в загоне для коров» считались непозволительной вольностью, от которой в ужасе отстранялись люди, воспитанные на неоклассической доктрине.

Эта демократизация литературного языка была жизненно необходимой проблемой в ту эпоху, без нее не могло бы появиться великое реалистическое искусство XIX века.

Летом 1785 года Бернс встретил девушку, с которой ему было суждено прожить жизнь. Это была Джин Армор — дочь зажиточного и законопослушного человека. Отец Джин и слышать не хотел о ее браке с бедняком, стяжавшим к тому же славу смутьяна и безбожника. Роберт и Джин встречались тайком. Некоторые из этих встреч Бернс потом воссоздал в волнующих строках своей лирики.

Скоро молодые люди дали друг другу клятву в вечной верности и вступили в тайный брак. Однако отец Джин, узнав об этом, решительно воспротивился союзу своей дочери с Бернсом. Он потребовал, чтобы нотариус уничтожил документ о вступлении в брак Роберта и Джин и принудил свою дочь «покаяться в грехах» перед священником. Датем, угрожая ей родительским проклятием, отослал к родственникам, в другой город.

Бернс решил навсегда уехать из родной Шотландии в колонию, на Ямайку, или поступить в солдаты.

Перед тем как навсегда покинуть милый его сердцу край, Бернс, вняв настойчивым просьбам и советам своих образованных друзей из Эйра, предпринял издание сборника «Стихотворения на шотландском диалекте». В 1786 году в городке Килмарнок сборник увидел свет. Весь тираж (600 экз.) быстро разошелся. Этот маленький томик стал событием дня не только в провинции, но и в столице Шотландии — Эдинбурге, где были поражены талантом гениального пахаря. Читали книгу всюду. Современник Бернса пишет: «батраки и работницы с ферм охотно отдавали с трудом накопленные деньги, отказывались от самого необходимого, чтобы только достать этот томик стихов», «рабочие ткацкой фабрики в Килмарноке, купив книжку в складчину, разделили ее по листкам и учили стихи наизусть, обмениваясь прочитанными страницами».

Своей могучей, подлинно народной поэзией Бернс создал новую читательскую аудиторию. Это в значительной степени определило дальнейшую судьбу не только шотландской, но и также английской литературы. Романтики, пришедшие на литературную арену в середине 90-х годов, опирались на тот круг читателей из низов общества, который создала поэзия Бернса.

Почитатели поэзии Бернса начали усиленно приглашать его в Эдинбург, чтобы издать там сборник еще раз. Богатые меценаты обещали ему свое покровительство.

В ту эпоху литературная жизнь Англии сосредоточивалась в Лондоне и Эдинбурге. Там выходили журналы и газеты, определявшие моду, формировавшие вкусы, там были лучшие театры, литературные салоны и т. д. Провинция лишь покорно и робко принимала мнения и законы, которые диктовали Эдинбург и Лондон.

Эдинбургским вельможам и издателям было приятно, что Лондон — столица империи — обратил внимание на такое необыкновенное явление, как поэт-пахарь. Национальной гордости эдинбуржцев льстило, что в народной толще Шотландии мог родиться такой огромный талант. Главный литературный орган страны «Эдинбургское обозрение» поместил благожелательную рецензию, за этим последовало несколько рецензий в лондонских журналах. Великосветские и литературные салоны наперебой зазывали Бернса; его глубокий ум, остроумие, умение держаться просто, но с большим достоинством произвели впечатление. То было время шумного, но кратковременного успеха, который выпал на его долю один-единственный раз. Вальтер Скотт, которому в то время было всего пятнадцать лет, встретил Бернса в одном из литературных салонов Эдинбурга. Впоследствии он описал эту, глубоко памятную для него встречу: «В нем ощущалась большая скромность, простота, непринужденность — и это особенно удивило меня, оттого что я много слышал о его необыкновенном таланте... Во всем его облике чувствовались ум и сила, и только глаза выдавали поэтическую натуру и темперамент. Большие и темные, они горели (я говорю «горели» в самом буквальном смысле слова), когда он толковал о чем-нибудь с силой и увлечением. Никогда в жизни я не видел таких глаз, хотя и встречался с самыми выдающимися людьми моего времени. Его речь была полна свободы и уверенности, без малейшего самодовольства или самонадеянности, и, расходясь с кем-нибудь, он, не колеблясь, высказывал свои убеждения твердо, но вместе с тем сдержанно и скромно» *.

Кратковременный успех Бернса у Эдинбургского большого света объясняется особенностями момента. Образованное и высокопоставленное общество Эдинбурга — герцоги, лорды, адвокаты, врачи, крупные землевладельцы жили под впечатлением предромантического искусства: сборника Перси, «Песен Оссиана» Макферсона, поэзии Чат-тертона, картин Фюзели, Флаксмана, «готического» романа и т. д. На Бернса его знатные покровители смотрели как на приятный аттракцион сезона, живое приложение к книге старинных баллад Перси. Эдинбургское образованное барство играло в симпатии к мужичку, которого представляло себе вначале симпатичным и «смиренным» поселянином, как будто бы сошедшим со страниц Грея или Томсона. Богатые меценаты содействовали второму изданию стихов Бернса. Издатель Крич выпустил второе издание сборника в апреле 1787 года. Книгу тут же переиздали в Лондоне и других городах Британии. Бернс, единственный раз в своей жизни, получил приличный гонорар, половину которого тут же поспешил отослать матери и брату в Моссгил. Теперь стала, наконец, возможной и его свадьба с Джин Армор, ибо ее отец дал свое согласие на союз дочери с прославленным поэтом. В то же время Бернс нашел на эдинбургском кладбище заброшенную и совершенно забытую могилу своего предшественника — молодого шотландского поэта Фергюссона, скончавшегося в возрасте 24 лет в больнице от «гнилой горячки» (как тогда называли тиф) и похороненного на казенный счет. На свои средства Бернс поставил мраморную плиту над могилой юноши. Впоследствии была высечена строгая стихотворная эпитафия, сочиненная Бернсом:

Ни урны, ни торжественного слова,

Ни статуи в его ограде нет.

Лишь голый камень говорит сурово:

Шотландия! Под камнем — твой порт!

(«На могилу Фергюссона»)

Судьба Фергюссона еще долго занимала Бернса. В ней он провидел свою собственную судьбу; черствость, равнодушие, жестокость общества, безжалостно осудившего порта на гибель от нищеты и голода, казались Бернсу глубоко знаменательными. Он понимал, что официальное общество не ценит и не нуждается в подлинно значительном искусстве, что оно падко на сенсацию и равнодушно ко всему прекрасному, ибо пошлость отравляет жизнь представителей имущих классов с пеленок, поэтому оно даже враждебно к творцам красоты. В стихотворении «К портрету Роберта Фергюссона, шотландского порта» Бернс писал:

Проклятье тем, кто наслаждаясь песней,

Дал с голоду порту умереть.

О старший брат мой по судьбе суровой,

Намного старший по служенью музам,

Я горько плачу, вспомнив твой удел.

Предчувствия Бернса оправдались. Вскоре сановный и литературный Эдинбург заметно охладел к нему: вчитавшись в его стихи, особенно в те из них, которые ходили по рукам в рукописном виде, ознакомившись с его откровенно демократическими и революционными взглядами, руководители литературной и политической жизни государства почувствовали в крестьянском порте враждебную силу. Классовый инстинкт подсказывал власть имущим, что поэзия Бернса — не легкое и приятное развлечение, а сокрушительный ураган. Попытки «приручить» гордого певца не дали никаких результатов. Бернс как будто и не отказывался писать хвалебные оды на английском языке в честь знатных особ. Эти оды тотчас же перепечатывали газеты Лондона и Дублина. Однако оды рти получались очень слабыми, безжизненными. Бернс впоследствии стыдился вспоминать о них.

После нескольких попыток писать в духе придворных портов Бернс навсегда отказался от «выгодных» заказов меценатов. Он, напротив того, обратился к идеям равенства, свободы, братства, провозглашенных французской революцией. Его произведения приобрели невиданную до того силу и глубину.

После выхода в свет второго издания Бернс продал право на все свои произведения за 100 гиней Эдинбургскому издателю и в 1788 году купил ферму близ городка Дамфриса. Почти одновременно, желая иметь постоянный доход, Бернс в 1789 году с помощью друзей получил место акцизного чиновника в Дамфрисе, избравшем порта своим почетным гражданином еще в пору блестящего успеха Бернса. До 1791 года Бернс трудился и на ферме и в акцизе, и только тяжелая болезнь и неминуемое разорение, грозившее Бернсу, как и всякому другому фермеру в ту пору активного наступления капитала на мелкие фермы, заставили порта продать с аукциона свое имущество и окончательно переехать в Дамфрис, оставив себе только службу в акцизе.

С 1791 года Бернс активно и безвозмездно сотрудничает с двумя издателями сборников народных песен «Шотландский музыкальный музей» (изд. С. Джонсон) и «Избранное собрание оригинальных шотландских мелодий» (изд. Дж. Томсон).

Революционные события во Франции отразились и на внутренней жизни Британии. Весной 1794 года наступила полоса политической реакции. Премьер В. Питт открыто опирается на полицейский террор, реакционную прессу, церковь и национальную рознь. По стране прокатилась волна репрессий. Попали в тюрьму, на каторгу и даже на виселицу многие члены Союза демократов в Лондоне. Дошла очередь и до Эдинбурга. Руководители шотландского демократического союза «Друзья народа» были сосланы на каторгу в Австралию.

Роберт Бернс не был в числе благонадежных. Властям было известно его стихотворение «Дерево свободы», четыре мортиры, посланные Бернсом революционной Франции, были конфискованы, начальство его предупредило официальной бумагой, в которой Бернсу предлагалось «служить, а не думать». На обороте этого документа Бернс написал горькие строки:

К политике будь слеп и глух,

Коль ходишь ты в заплатах.

Запомни: зрение и слух —

Удел одних богатых!

Нередко Бернс поражал слушателей своими блестящими экспромтами. Однажды в таможне, услышав раздраженные реплики пассажиров в адрес акцизных, Бернс нацарапал на стекле:

Вам, остроумцам, праздным и капризным,

Довольно издеваться над акцизным.

Чем лучше ваш премьер или священник,

С живых и мертвых требующий денег

И на приход глядящий с укоризной?

Кто он такой? Духовный ваш акцизный!

(«В защиту акцизного»)

Через некоторое время на Бернса поступил донос, в котором говорилось, что «чиновник на королевской службе не смеет сочинять столь богомерзкие и возмутительные стихи» и не имеет права «дерзко и непочтительно отзываться о титулованных и даже коронованных особах, министрах его величества и смиренных служителях церкви...».

Лояльность Бернса приехал проверять сам генеральный инспектор главного акцизного управления, который не принял суровых мер только благодаря заступничеству друзей Бернса.

Тяжелое материальное положение, болезнь, непосильный труд подорвали силы Бернса. Но и тяжело больной, порт не выпускал пера из рук. В последние годы жизни Бернс создал свои самые светлые, самые жизнерадостные песни и баллады, самые беспощадные эпиграммы.

21 июня 1796 года Бернса не стало.

Проводить порта в последний путь собралась процессия, огромная по тем временам. Его похоронили с воинскими почестями, как национального героя.

Истоки поэзии Бернса — народные, его лирика — это непосредственное развитие народной песни. В своих стихах он отразил жизнь народа, его горести и радости, труд земледельца и его независимый характер. Но при всей неразрывной связи поэзии Бернса с народными песнями и преданиями нельзя отрицать, что лучшие произведения его предшественников — английских портов-сентименталистов — оказали влияние на формирование таланта Бернса. Он с уважением относился к творчеству Грея, Рамзея, называл своим предтечей Фергюссона. Это не мешало ему видеть слабые стороны поэзии сентименталистов. Достигнув творческой зрелости, Бернс отверг вялую манеру письма своих предшественников и даже пародировал излюбленные ими кладбищенские стихотворения.

В «Элегии на смерть моей овцы, которую звали Мейли» Бернс комически сокрушается и воспевает добродетели овцы в не менее трогательной и возвышенной манере, чем рто делали в своих элегиях прославленные барды сентиментального направления. Такими пародиями Бернс как бы взрывает изнутри излюбленный портами 50— 60-х годов жанр элегий, всячески подчеркивая, что приверженность к какому-либо одному жанру неимоверно обедняет возможности порзии.

Поэзия Бернса была огромным шагом вперед в истории английской литературы. Провозглашение ценности каждой человеческой личности, невзирая на сословную принадлежность, независимость взглядов и демократические идеи завоевали ему любовь широкой народной аудитории.

Для читателей первого сборника Бернса был откровением грустный лирический рассказ порта о судьбе старого крестьянина и его клячи. Крестьянин в этом стихотворении представал как человек щедрой и большой души («Новогодний привет старого фермера его старой лошади»). Внимание к чувствам простолюдина — новое явление в английской поэзии.

В совершенно необычном свете, совсем ином, чем у Драйдена, Попа, Рамзея, Грея и Томсона, предстала перед читателями и природа в стихах Бернса. Бернс освободил поэзию от мотивов мистики, изгнал из нее религию и культ смерти, природа в его лирике — немеркнущая бескрайняя красота.

За полем ржи кустарник рос,

И почки нераскрытых роз

Клонились, влажные от слез.

Росистым ранним утром.

Но дважды утренняя мгла

Сошла, и роза расцвела.

И так роса была светла

На ней душистым утром.

И коноплянка на заре

Сидела в лиственном шатре

И вся была, как в серебре,

В росе холодным утром.

Придет счастливая пора

И защебечет детвора

В тени зеленого шатра

Горячим летним утром.

(«За полем ржи»)

И люди, живущие на ее лоне, тоже прекрасны.

Бернс сумел найти возвышенное, истинное благородство и честь под соломенной крышей деревенской хижины, среди батраков, работающих в поле. Возвышенные чувства и благородные движения человеческой души Бернс часто сравнивает с грозными и величественными явлениями природы. О своем герое, крестьянском парне, который идет в бой за свободу отчизны, автор говорит:

Легче солнце двинуть вспять,

Славный парень,

Статный парень,

Чем тебя поколебать,

Славный горский парень,

(«Лучший парень»)

Природа в стихах Бернса представлена в вечном движении и обновлении, она не знает неестественного покоя,  который отличает лирику природы у классицистов и сентименталистов. Бернс, любуясь великолепием природы, показывает в ней движение стихий, отсутствие постоянства и неизменности!

Пророчат осени приход

И выстрел в отдаленье,

И птицы взлет среди болот,

И вереска цветенье...

Но всюду злой тиран проник:

В немых лесных просторах

Ты слышишь гром, и жалкий крик,

И смятых перьев шорох...

А ведь такой кругом покой.

Стрижей кружится стая.

И нива никнет за рекой

Зелено-золотая.

(«Конец лета»)

Многие произведения Бернса возникли при переработке старинных народных песен и преданий. Бернс использовал сюжет, мелодию, ритм, размер старинных стихов.

Под его пером забытые сюжеты приобретали злободневную остроту, они наполнялись новым содержанием, облекались в стихи необыкновенной красоты и силы. Так, например, родилась баллада «Джон-Ячменное зерно» (1782), в которой в иносказательной форме выражена мысль о бессмертии народа.

Трех королей разгневал он,

И было решено,

Что навсегда погибнет Джон Ячменное зерно.

Велели выкопать сохой Могилу короли,

Чтоб славный Джон, боец лихой,

Не вышел из земли.

Травой покрылся горный склон,

В ручьях воды полно,

А из земли выходит Джон Ячменное зерно.

Все так же буен и упрям,

С пригорка в летний зной

Грозит он копьями врагам

Качая головой...

(«Джон-Ячменное зерно»)

В последнее десятилетие своей жизни Бернс упорно собирал, записывал и обрабатывал произведения устного шотландского народного творчества. Заслуги Бернса как собирателя фольклора, поистине неоценимы — благодаря его трудам и заботам удалось сохранить множество старинных песен и баллад в их первоначальном виде. Бернсу пришлось выдерживать многочисленные сражения с издателями, стремившимися пригладить «грубое» и «непристойное» в какой-нибудь старинной сказке или балладе, стилизовать ее под салонную поэзию XVIII века.

Вместе с тем постоянная работа над фольклором наложила определенный отпечаток на оригинальное творчество порта. В композиции и стиле его произведений преобладают элементы народной поэзии — он любит повторы, рефрены, зачины и т. п., которые характерны и для народной песни, сказа, баллады (см., например, «Дерево Свободы», «Честная бедность» и др.). Синкретичность, смешение различных жанров, свободное сочетание строк с различным размером и ритмом, смешение двухдольных и трехдольных размеров, смешение строк различной метрической длины — все это взято Бернсом из произведений фольклора, но творчески переработано и приобрело новую силу, красоту и значение.

Песням и балладам Бернса присущи элементы драматической поэзии. Он любит диалоги и монологи, умело применяет неличнопрямую речь. В годы творческой зрелости Бернс мечтал создать национальный шотландский театр, национальную драматургию. К сожалению, этим мечтам не суждено было сбыться. Манера сочинять стихи, которой пользовался Бернс, напоминает нам о поэтической практике народных поэтов и певцов. Он никогда не мог сочинить и нескольких рифмованных строк без того, чтобы сначала не найти для них мелодию какой-либо народной песни. Овладев мелодией, Бернс начинал затем подбирать рифмованные строки. О народнопесенной основе творческого метода Бернса хорошо сказал Гёте: «Возьмите Бернса. Что сделало его великим? Не то ли, что старые песни его предков были живы в устах народа, что ему пели их еще тогда, когда он был в колыбели, что мальчиком он вырастал среди них, что он сроднился с высоким совершенством этих образцов и нашел в них ту живую основу, опираясь на которую мог пойти дальше? И далее. Не потому ли он велик, что его собственные песни " тотчас же находили восприимчивые уши среди народа, что они звучали навстречу ему из уст женщин, убирающих в поле хлеб, что ими встречали и приветствовали его веселые товарищи в кабачке?» '.

Бернс ввел в литературу Шотландии, а затем и Англии нового героя, неизвестного до него. Начиная с Бернса в большой английской литературе появляется новая традиция — изображать людей труда как лучших представителей нации, носителей ее «ума и чести». Утверждение человеческого достоинства труженика сочетается у Бернса с осуждением лордов и буржуа. Даже в любовной лирике заметно критическое отношение порта к представителям имущих классов, к их высокомерию, их лицемерной морали.

Уже в раннем творчестве поэта звучит тема великой гордости «честного простолюдина». Эта тема становится лейтмотивом в поздней лирике Бернса.

Так, например, в стихотворении «К Тибби» лирический герой с негодованием отвергает «благосклонное внимание» богатой наследницы.

О, Тибби, ты была горда,

И важный свой поклон

Тем не дарила никогда,

Кто в бедности рожден.

Вчера же, встретившись со мной,

Ты чуть кивнула головой,

Но мне на чорта нужен твой

Презрительный поклон!

Ты думала наверняка

Пленить мгновенно бедняка,

Прельщая звоном кошелька...

На что мне этот звон?

Пускай меня гнетет нужда,

Но я сгорел бы от стыда,

Когда тобой, что так горда,

Я был бы побежден.

(«К Тибби»)

Подлинную любовь, дружбу, сердечность и искреннее участие порт чаще всего находит в среде бедняков. Бернс противопоставляет спесивой гордячке Тибби и ей подобным образы крестьянских парней и девушек, чья любовь не отравлена «низким расчетом» и «позорным благоразумием».

Он, например, с восхищением говорит о верной любви угольщика и его подруги. Напрасно знатный лррд (помещик) сулит девушке богатство, беззаботную жизнь, она с презрением отвергает его:

— Хоть горы золота мне дай

И жемчуга отборного,

Но не уйду я — так и знай!

От угольщика черного...

У нас любовь — любви цена.

А дом наш — мир просторный.

И платит верностью сполна

Мне угольщик мой черный!

(«Подруга угольщика»)

Даже в самом, казалось бы, отвлеченно-лирическом стихотворении, где описываются сугубо личные чувства и переживания порта, он всегда вспоминает о зловещей власти богатства, о жестокой нищете и страданиях тружеников. В стихотворении «Полевой мыши, гнездо которой разорено моим плугом» мы встречаем, например, такие строки:

Ах, милый, ты не одинок;

И нас обманывает рок,

И рушится сквозь потолок

На нас нужда.

Мы счастья ждем, а на порог

Валит беда...

Стихотворение «Горной маргаритке, которую я примял своим плугом» кончается следующим образом:

И ты, виновник этих строк,

Держись — конец твой 'недалек,

Тебя настигнет грозный рок—.

Нужда, недуг,—

Как на весенний стебелек

Наехал плуг.

Но Бернс-реалист чужд идеализации крестьянской жизни. Показывая высокие моральные качества и положительные черты характера крестьянской молодежи, порт вместе с тем правдиво рисует отрицательные стороны фермерского быта, жестокую власть священ пика, патриархального уклада, наличие стяжательских черт в психологии крестьянина. Бернс безоговорочно осуждает тех, кто продает себя «золотому тельцу». Стяжательство и корысть приносят лишь страдания человеку.

Глубокое горе чувствуется, например, в жалобе девушки, которую родители выдают замуж за нелюбимого богача.

Как слепы и суровы Старик отец и мать,

Что дочь свою готовы Богатому продать.

И дочь, гонимая отцом,

Изнурена борьбой Должна покинуть отчий дом И стать женой — рабой.

Так сокол над голубкой Без устали кружит,

Своей добычи хрупкой Злодей не пощадит.

(«Песня»)

Любовь, купленная ценою золота, не приносит счастья. Поцелуй без любви — тяжкое моральное преступление.

За шиллинги, пенни загублена Дженни,

Обвенчана Дженни с глухим стариком...

(«Что делать девчонке?»)

Но все же большинство героев и героинь Бернса — отважные, смелые, верные в любви и дружбе люди. Его героини часто «идут на штурм собственной судьбы», мужественно борются за счастье. Бесстрашно вступает в борьбу с гнетом патриархального уклада жизни молодая девушка — она избирает себе мужа по сердцу, идет против воли суровых родителей.

С таким молодцом мне не надо

Бояться судьбы перемен.

Я буду и бедности рада,—

Лишь был бы со мною Тэм Глен...

Мне мать говорила сердито:

— Мужских опасайся измен,

Повесе скорей откажи ты! —

Но разве изменит Тэм Глен?

(«Тэм Глен»)

Огромной популярностью в народе пользовалась сатира Бернса, написанная им на церковного старосту и члена церковного совета Вильяма Фишера, ханжу и лицемера. Он заставил Бернса сесть на «покаянную скамью» в местной церкви и покаяться в грехах. Друг Бернса, адвокат Эйкин, сумел однажды посрамить ловкого и коварного ханжу, ликвидировать судебный иск церковного совета с привлечением к ответственности другого друга Бернса — свободомыслящего адвоката Гамильтона. Иск был предъявлен только за то, что адвокат разрешил копать картошку в субботний день у себя на огороде.

К удовольствию своих друзей, Бернс после посрамления Фишера сочинил «Молитву святоши Вилли», а затем «Эпитафию на могилу Вилли». В этих произведениях Бернс в блестящей поэтической форме дал глубокую критику ортодоксальной шотландской пресвитерианской церкви, отличавшейся своей жестокостью к беднякам. Бернс создал образ пуританского Тартюфа, угнетавшего и преследовавшего честных и свободомыслящих людей в своем приходе.

Поэт приводит откровенный разговор Вилли с богом: Вилли просит бога простить ему его прегрешения — он отнюдь не так свят, как желает показать прихожанам:

Вчера я вышел на дорогу

И встретил Мэгги — недотрогу.

Клянусь всевидящему богу,

Обет приму,

Что на нее я больше ногу

Не подниму!

Еще я должен повиниться,

Что в постный день я у девицы,

У этой Лиззи смуглолицей,

Гостил тайком...

(«Молитва святоши Вилли»)

- С необычайной четкостью и яркостью выразил Бернс свое враждебное отношение не только к королю, лордам, но и ко всем богатеям вообще в своем знаменитом стихотворении «Честная бедность», которое современники поэта называли «Марсельезой англичан». Только в трудовых классах общества видит Бернс источник прогресса, будущность нации:

...Пускай бедны мы с вами,

Богатство —

Штамп на золотом,

А золотой —

Мы сами!

Судите не по платью.

Кто честным кормится

трудом,—

Таких зову я знатью!

(«Честная бедность»)

Еще Филдинг писал в предисловии к одной из книг «Тома Джонса»: «...условность и деланные чувства до такой степени наполняют людей высшего круга, что своего лица у них нет вовсе, ...великосветская жизнь — самая серая и тусклая и не содержит в себе ничего веселого и любопытного... люди только и знают, что суетное тщеславие да рабскую подражательность. Наряды и карты, еда и питье, поклоны и приседания составляют все содержание их жизни».

Бернс находит еще более суровые, беспощадные слова для выражения своего негодования паразитизмом высших классов:

Вот этот шут — природный лорд.

Ему должны мы кланяться.

Но пусть он чопорен и горд,

Бревно бревном останется!

(«Честная бедность»)

Бернс первым в английской литературе XVIII века заглянул в будущее, «когда кругом все люди станут братья», и бесстрашно провозгласил лозунг революционного французского конвента:

Настанет день, и час пробьет,

Когда уму и чести

На всей земле придет черед

Стоять на первом месте.

(«Честная бедность»)

Французская революция 1789 года, которую Бернс сразу принял, воспета им в прекрасном и мужественном стихотворении «Дерево свободы». Рассказывая о дереве, посаженном на руинах Бастилии, Бернс пишет:

Из года в год чудесный плод

На дереве растет, брат.

Кто съел его, тот сознает,

Что человек —не скот, брат.

Его вкусить холопу дай —

Он станет благородным

И свой разделит каравай С товарищем голодным...

(«Дерево свободы»)

Порт с глубокой грустью говорит о том, что его родина все еще в плену полуфеодальных законов и обычаев:

Мы выбиваемся из сил

На борозде бесплодной...

(«Дерево свободы»)

Он осуждает не только политический, но и экономический и социальный гнет. Лордов и буржуа он называет в «Дереве свободы» «потомственными ворами», всячески подчеркивая, что эксплуататорские классы незаконно присваивают себе труд бедняков.

Свои революционные настроения Бернс ярко выразил в стихах:

Зачем терпеть в расцвете сил

Ярмо порабощенья?

К оружью, братья! Наступил Великий час отмщенья.

Твердят: безгрешны короли,

А руки их кровавы.

Мы сами троны возвели,

Тряхнуть их — наше право!

Девизом каждый патриот Смерть иль свободу изберет.

(«Зачем терпеть»)

Своей поэзией Роберт Бернс продолжил и дал могучее развитие той едва обозначенной в творчестве сентименталистов теме «незаметных радостей» «поселян», радостей, которыми утешались персонажи Грея, Рамзея и Томсона посреди моря тех вопиющих социальных бедствий, которые выпали на их долю в эпоху аграрно-промышленного переворота. Но реалист Бернс в отличие от указанных писателей и не думает искать утешения в религии или ронять слезы умиления, наблюдая трогательную картину любви безграмотного мужичка к его семейству, мир и покой, царящие у его вечернего очага. Его лирический герой преисполнен достоинства и благородства, он ценит свой труд и свой отдых.

Нет лучшей радости на свете,

Чем свой очаг, жена и дети,

Малюток резвых болтовня

В свободный вечер у огня.

А кружка пенсовая с пивом

Любого сделает счастливым...

Крестьянский парень вспашет поле —

И отдохнет себе на воле.

Девчонка рада, если в срок За прялкой выполнит урок.

(«Две собаки»)

Но нередко фермер-бедняк опускается еще ниже по социальной лестнице, становится неимущим пролетарием, нищим, у которого только и есть за душой, что его крепкие руки. Об этой категории «отверженных» передовые писатели Англии XVIII века говорят только с болью и состраданием. Грй (автор «Оперы нищего»), например, полагал, что за счет этого сословия пополняются ряды преступников, Филдинг в своем «Ковент-Гарденском журнале» призывал общество обратить особое внимание на страдания бедняцких окраин Лондона, где многие «умирают с голоду, а еще больше таких, которые влачат горестное существование в нищете; остальные же пытаются просить милостыню или воровать на улице, а назавтра попадают в тюрьмы или на виселицу...». Свифт пишет исполненное мрачного юмора «Скромное предложение» об изготовлении пищи из тел ирландских детей. Бернс же в силу близости к народу сумел показать в своих произведениях богатый мир, в котором живут полной жизнью те люди, кого официальное общество и литература всего XVIII века считали отверженными, париями, утратившими в силу нищеты и лишений человеческий облик.

Исходя из творческого наследия сентименталистов 50—70-х годов, просветительского романа и драмы, впитав многочисленные ручейки так называемой массовой демократической и революционной поэзии периода французской революции, Бернс совершил великий творческий подвиг: он неизмеримо расширил (даже по сравнению с гениальными Свифтом и Филдингом) сферу и предмет английского искусства, сферу эстетического восприятия, произведя подлинное открытие мира тружеников, создав яркие, своеобразные характеры и изобразив могучие страсти людей из народа — не только «честных фермеров», но и бесприютных нищих, бесправных батраков, тех самых «нагих несчастливцев», о которых с горечью упоминает устами короля Лира еще Шекспир.

Появление кантаты Бернса, «Веселые нищие» имело огромное значение для шотландской и английской литературы. Эта кантата ознаменовала собой крутой поворот от литературы и мировоззрения XVIII века к литературе и мировоззрению XIX века.

Нигде в другом произведении Бернс не высказывает такого презрения и ненависти к богачам.

К черту тех, кого законы

От народа берегут.

Тюрьмы — трусам оборона,

Церкви — ханжеству приют.

(«Веселые нищие»)

В кантате описывается пирушка, которую устроила в ненастный Зимний день компания бродяг, воров и других деклассированных элементов; эти бродяги, отверженные и нередко преследуемые законом, оказывается, не только не утратили человеческого облика и человеческого достоинства, но и неизмеримо превосходят своими душевными качествами тех, кто имеет претензию считать себя цветом нации, т. е. дворян, буржуа и всех собственников.

В настоящее время хранителем чистоты наследия Бернса является рабочий класс Англии, Америки и других стран английского языка. Критики и писатели, сотрудничающие в органах британской и американской компартий — газетах «Дейли Уоркер» и «Уоркер» — нередко выступают с резкой отповедью тем, кто стремится принизить, извратить, опошлить поэзию Бернса.