Вольтер. Биография и обзор творчества

(1694-1778)

XVIII век недаром часто называют веком Вольтера. Все основные идейные и художественные течения французского, а может быть и всего европейского Просвещения как бы сконцентрировались в творчестве Вольтера. Порт и драматург, сатирик и прозаик, историк, публицист и философ, он оказал мощное влияние навею духовную жизнь Европы XVIII столетия, ввел в ее умственный обиход множество новых идей, понятий, художественных форм. Развернувшееся к середине XVIII века просветительское движение было многим обязано Вольтеру. Младшее поколение просветителей видело в нем своего учителя, воспитателя и вождя. «Все возвышенные умы,— писал А. С. Пушкин,— следуют за Вольтером. Задумчивый Руссо провозглашает себя его учеником, пылкий Дидерот есть самый ревностный из его апостолов».

Жизнь Вольтера

Настоящее имя Вольтера Франсуа Мари Аруэ. Псевдоним Вольтер он принял в 1718 году, положив в основу его, по-видимому, название местечка Эрво (Airvault), расположенного близ г. Сен Лу в Пуату — одного из родных мест семьи писателя.

Родился Вольтер в Париже 21 ноября 1694 года. Предки Вольтера по отцу занимались дубильным ремеслом, торговлей, производством сукон. Отец писателя, мэтр Франсуа Аруэ, сумел приумножить свое состояние, и с 1675 года он занимал должность нотариуса при Судебной палате, а в 1701 году купил выгодное и доходное место в казначействе. Мать Вольтера — Маргарита Домар де Молеон была родом из мелкого пуатвинского дворянства. Она скончалась в 1701 г. и заботу о воспитании Вольтера взял на себя его крёстный отец, аббат Шатонеф. По его настоянию мальчик был отдан в иезуитский коллеж Людовика Великого — привилегированное аристократическое учебное заведение. Сын мэтра Аруэ оказался на одной школьной скамье с представителями высшей знати и с многими из них — герцогом Ришелье, маркизом д’Аржансоном, графом д’Аржанталем, Сидевилем — он сохранял дружеские отношения на протяжении всей своей дальнейшей жизни.

По настоянию отца молодой Вольтер, окончив коллеж, занялся изучением права. Однако его влекла литература, и занятия правоведением он вскоре совсем забросил. Аббат Шатонеф ввел Вольтера в кружок аристократов-волыюдумцев (так называемое общество Тампля), группировавшихся вокруг опального герцога Филиппа Вандомского. Так назрел конфликт Вольтера с семьей.

Отец писателя являл собою характерный тип буржуа прошлого века. Эт° был представитель того степенного мещанства, которое создавало свое благополучие за счетными конторками, придерживалось суровой янсенистской морали, с негодованием относилось к дворянскому вольномыслию, иногда выражало недовольство слишком большими поборами со стороны королевской власти, но в общем спокойно мирилось со своей участью политически бесправного, налогоплатящего третьего сословия. Уход Вольтера в общество Тампль, его решительное нежелание делать карьеру, дружеские связи с аристократами, литературные занятия, образ жизни светского человека — все это было протестом против быта, нравов, воззрений его семьи. Вольтер ясно ощущал, как узки были эти воззрения, как регламентирован был этот быт, как мало давал он простора для свободного всестороннего развития человека. А Вольтер убежден в том, что «нужно придать своей душе все возможные формы. Нужно распахнуть двери... перед всеми чувствами, перед всеми знаниями». Естественно, что жизнь аристократии, менее скованная и ограниченная, больше отвечала этим устремлениям молодого Вольтера.

В историческом смысле идеалы старшего Аруэ выражали прошлое третьего сословия, а идеалы сыпа — его историческое будущее. Дворянский камзол Вольтера, его аристократические пристрастия, по сути дела, были только формой нового мировоззрения, формой, неизбежной на том этапе развития просветительских идей. Здесь отразилась диалектика самой истории. Энгельс отмечал, что материализм, ставший впоследствии философией революционного третьего сословия, поначалу был чисто аристократическим учением, ненавистным буржуазии, которая крепко держалась религиозного фанатизма и строгой пуританской нравственности.

Близость Вольтера к кружку Тампля — важный факт его духовной биографии. Духовная атмосфера этого кружка веселых прожигателей жизни, скептиков, зубоскаливших над религией и прочими святынями, признававших лишь одну несомненную ценность — чувственные наслаждения — явилась одним из симптомов кризиса «старого порядка». Необходимо помнить, что Вольтер был создан не только общественным подъемом третьего сословия, но и той обстановкой кризиса французского абсолютизма, в которой протекала молодость писателя. Эта обстановка определила многие черты Вольтера — мыслителя, художника и человека.

Важнейшая особенность духовного склада Вольтера, его разрушительная ирония, давшая почву для создания в XIX веке легенды о демонизме Вольтера, о дьявольском начале, якобы заложенном в нем, только отчасти является личной особенностью писателя; в основном же природа ее так сказать сверхиндивидуальна.

Эта ирония порождена состоянием глубокого кризиса общества, когда все жизненные явления начинают восприниматься как пародия на самих себя и возникает ощущение исчерпанности прежних форм, в которые выливалась политическая, нравственная и духовная жизнь эпохи. Дух скепсиса становится духом времени. И все же есть существенная грань, отделяющая иронию Вольтера от скепсиса его друзей по кружку Тампля — аристократов-либер-тенов, у которых это ощущение обветшалости и изношенности всех старых общественных и жизненных форм приводит лишь к распутной фривольности, ибо лишено какой бы то ни было исторической перспективы. По словам Маркса, подобная распутная фривольность «понимает и высмеивает пустую безыдейность существующего, но лишь с тем, чтобы, сбросив с себя все разумные и нравственные узы, забавляться зрелищем гниения и распада и, находясь во власти всеобщего разложения, идти навстречу своей гибели» *. Смех Вольтера с самого начала был освобождением нового духа от старых форм, которые были не способны охватить его, в нем было чувство собственной силы, которая отвергает отвергнутое и разрушает разрушенное. Ирония поэтому уживается у Вольтера с энтузиазмом перед истиной, верой в свободу и устремленностью в будущее. Он автор не только фривольной иронической «Орлеанской девственницы», но и героической поэмы «Генриада», в которой его современники готовы видеть французскую «Илиаду», автор не только веселых сатирических повестей и памфлетов, но и героических трагедий.

Французское правительство, вероятно, ощутило это особое место Вольтера в кружке Тампль, ибо заточило молодого порта в Бастилию, когда в Париже стали распространяться его злые эпиграммы, направленные против регента Филиппа Орлеанского и его дочери герцогини Беррийской. В Бастилии Вольтер просидел 11 месяцев (с 1717 года по 1718 год). Здесь была закончена им трагедия «Эдип». Представленная в Париже в 1718 г. она имела шумный успех и принесла Вольтеру литературную славу. Он был провозглашен третьим великим трагическим портом Франции, после Корнеля и Расина. Столь же шумный успех имела «Поэма о Лиге» (первый вариант «Генриады»), нелегально напечатанная в Руане в 1723 году. Вольтер становится модным писателем. Аристократы заигрывают с ним, он завсегдатай светских гостиных, его остроты повторяет весь Париж. Но мирному существованию Вольтера в феодальной Франции скоро был положен конец. Ссора с молодым аристократом, кавалером Роганом, привела Вольтера снова в Бастилию. На этот раз он просидел недолго. Ему было предложено немедленно покинуть пределы Франции. В сопровождении полицейского чиновника он доехал до Кале и через несколько дней высадился в Англии. Это было в 1726 году. Начался новый период его жизни. В Англии Вольтер прожил три года.

Пребывание в Англии, передовой стране тогдашней Европы, пережившей буржуазную революцию, явилось переломным моментом в духовном развитии Вольтера. Знакомство с английской политической жизнью, литературой и в особенности с материалистической философией Локка и научными трудами Ньютона имело огромное значение для формирования просветительских идеалов писателя. Свои английские впечатления Вольтер изложил позднее в «Философских письмах», изданных сначала в Лондоне в 1733 году под названием «Письма об английской нации». Это не просто дневник английских впечатлений. Через демонстрацию достоинств английской действительности он как бы изобличает пороки старого режима у себя на родине. За каждым описанием у Вольтера скрывается противопоставление более передовых и свободных английских общественных порядков абсолютистской Франции.

Подтекст в «Философских письмах» — не просто литературный прием. Он имеет более глубокую основу. Изучая чужую страну, Вольтер ни на минуту не забывает о своей родине. Национальные задачи определили самый подход Вольтера к Англии, интерес к различным сторонам ее общественной и культурной жизни.

По возвращении из Англии Вольтер публикует свою первую историческую работу «История Карла XII» (1731) и пишет под влиянием английских впечатлений и знакомства с творчеством Шекспира трагедии «Брут» (1730), «Смерть Цезаря» (1731) и «Заиру» (1732). Изданные в Руане в 1734 году «Философские письма» заставили Вольтера покинуть Париж. Они были осуждены парижским парламентом на сожжение как книга «соблазнительная, противная религии, добрым нравам и почтению к властям». Сам Вольтер избежал ареста только потому, что сумел вовремя скрыться из Парижа и найти убежище в Сире, имении своей приятельницы маркизы дю Шатле, расположенном на границе Лотарингии и Шампани. В Сире Вольтер прожил десять лет. Маркиза дю Шатле, женщина умная и образованная, прекрасно знавшая не только древние языки, но и естественные науки, математику, философию (она перевела на французский язык труд Ньютона «Математические основания естественной философии» и написала самостоятельное исследование о философии Лейбница), создала Вольтеру самые благоприятные условия для успешной научной и литературной работы. В Сире Вольтером были написаны философские исторические труды «Трактат о метафизике» (1734), «Основы философии Ньютона» (1738), «Век Людовика XIV», трагедии «Магомет», «Альзира» и пормы «Светский человек», «Орлеанская девственница», а также множество лирических стихотворений и писем, каждое из которых вполне законченное литературное произведение. Современников поражала эта удивительная по своему разнообразию деятельность писателя. Фридрих II писал Вольтеру: «Нет, конечно, это не один человек совершает ту поразительную работу, которую приписывают г-ну Вольтеру. В Сире проживает целая Академия, составленная из самых избранных людей. Там живут философы, переводящие Ньютона, эпические поэты, Корнели, Катуллы, Фукидиды, и труды этой Академии издаются в свет под именем Вольтера, подобно тому как победы целой армии приписываются одному полководцу». Сам Вольтер шутил, что он не отдает предпочтение ни одной из муз и любит «всю их девятку».

В 1745 году Вольтер снова в Париже. Начался недолгий период его придворных успехов. Смерть ярого реакционера кардинала Фле-ри и усилившееся при дворе влияние герцога Ришелье и маркиза д’Аржансона, давних друзей Вольтера, а также фаворитки Людовика XV маркизы Помпадур, слывшей покровительницей «философов», позволили Вольтеру покинуть Сире. Двор начинает заигрывать с великим просветителем, король пожаловал ему титул камергера и назначил своим придворным историографом. Вольтер избирается членом Французской Академии, которая до этого дважды отвергала его кандидатуру. Сторонник «просвещенного абсолютизма» Вольтер питал надежды превратить Людовика XV в образцового просвещенного монарха, повлиять на общественную жизнь Франции. Очень скоро его постигло глубокое разочарование. Впоследствии он писал аббату Верне: «Тот, кто говорил Вам, господин аббат, что в 1744— 1745 гг. я был придворным, сообщил печальную правду, я был таковым; я исправился в 1746 г. и раскаялся в 1747 г. Из всего времени, потерянного мною в жизни, это несомненно то, о котором я более всего сожалею».

Столь же неудачным оказался прусский опыт Вольтера — пребывание его в Берлине при дворе Фридриха II, куда он уехал в июле 1750 года, опасаясь новых преследований со стороны французского двора и потрясенный внезапной кончиной мадам дю Шатле, «божественной Эмилии», с которой его связывала многолетняя любовь и дружба. Фридрих II давно настойчиво приглашал Вольтера в Берлин. Еще будучи .наследным принцем, он переписывался с Вольтером, называл себя его учеником и последователем, присылал на его суд свои стихи и прозу, писанные по-французски, ибо немецкий язык и немецкую культуру Фридрих глубоко презирал. С Фридрихом Вольтер связывал многие свои надежды. Он видел в нем образец просвещенного монарха, «философа на троне», способного установить идеальное царство разума. В Берлине Вольтеру открылось истинное лицо «Соломона Севера».

Вольтер представлял себе Фридриха политиком большого европейского масштаба, понимающим новые идеи и веления времени. В действительности просветительская фразеология Фридриха была лишь новой оболочкой для стародавних идеалов и военных устремлений прусского самодержавия.

Когда Вольтер уезжал из Парижа, он искренно надеялся, что ему удастся превратить Фридриха II в орудие своих просветительских идей. В Берлине он убедился в обратном — он сам стал картой в большой политической игре прусского монарха. Осыпая Вольтера почестями, дав ему титул камергера, Фридрих II рассчитывал сделать из Вольтера придворного порта и философа, который придал бы блеск, влияние и авторитет прусской короне. Но Вольтер был менее всего пригоден для этой роли. Он плохо укладывался в рамки придворной жизни, сохранял внутреннюю свободу и независимость, и Фридрих чувствовал, что Вольтер все время от него ускользает, что ни в чем он не может на него положиться, никогда не может быть в нем уверенным — даже тогда, когда с придвррной галантностью Вольтер расточает ему любезности и похвалы. Король и философ, оба они чувствовали себя обманутыми в своих чаяниях и надеждах. Возникло взаимное глухое раздражение, конфликт становился неизбежным. Непосредственным поводом к нему послужил памфлет Вольтера против президента Берлинской Академии — французского математика Мопертюи — «Диатриба доктора Акакия», вызвавшая гнев прусского владыки. По его повелению «Диатриба» была, сожжена рукою палача на площади Берлина, перед самыми окнами Вольтера. Все это как две капли воды походило на те нравы, которые заставили Вольтера покинуть Париж и искать убежище в немецкой столице. Кроме всего, Вольтер лично почувствовал себя оскорбленным: он вернул Фридриху ключ камергера и ордена, пожалованные ему, твердо решив покинуть Германию. По дороге на родину, во Франкфурте, вольном городе Франкфурте, он вместе со своей племянницей, госпожой Дени, был задержан агентами прусского короля и подвергнут пятинедельному домашнему аресту. Фридрих хотел изъять у Вольтера бумаги, которые могли бы его компрометировать. Так окончился прусский эпизод биографии французского просветителя.

Во Франции оставаться было нельзя. Вольтер опасался даже показаться в Париже. Он решил ехать в Швейцарию и в 1754 году обосновался близ Женевы в имении Делис. Но и Здесь он не мог ужиться с женевскими властями. Суровые кальвинисты, они с подозрением относились к его вольнодумству, широкому аристократическому образу жизни, любви к искусству и, в особенности, к театру, в котором они видели нечто опасное для добрых нравов Женевы и благочестия ее граждан. В Женеве были запрещены театральные представления, а на вилле Вольтера то и дело устраиваются домашние спектакли. После статьи д’Аламбера в «Энциклопедии» о Женеве отношения Вольтера с женевскими кальвинистами особенно обострились. В 1758 году он приобрел два имения Турнэ и Ферне, расположенных на границе Франции и Швейцарии, и с 1760 года окончательно переселился в Ферне, где прожил безвыездно почти до самой своей смерти. Формально Ферне находилось на территории Франции, но фактически это была «ничья земля», некое подобие независимого государства. Только теперь впервые Вольтер почувствовал себя уверенно и спокойно. «У меня две передние лапы во Франции и две задние в Швейцарии. Я так устроил свою судьбу, что могу себя считать одинаково независимым и на территории Женевы и во Франции».

Когда Вольтер переехал в Ферне, ему было 64 года, но он был молод душой, и с этого времени начался новый и самый плодотворный период его деятельности. Находясь за пределами Франции, Вольтер принимает самое активное участие в общественной и литературной жизни Парижа. «У меня нет других интересов и других чувств,— писал он,— кроме тех, что внушает мне Франция: во Франции мое добро и мое сердце».

Вольтер поддерживает самые тесные отношения с младшим поколением просветителей — Дидро, д’Аламбером, Гельвецием и Гольбахом, активно сотрудничает в «Энциклопедии», где пишет по вопросам философии, истории, религии и морали.

Шестидесятые годы — не только время общественного подъема, побед просветительских идей и роста революционных настроений; это и время нового разгула феодальной и католической реакции. «С одной стороны,— писал Вольтер,— разум, с другой — нелепый фанатизм; направо — лавры, налево — костры, с одной стороны — храм славы, с другой — приготовления к Варфоломеевской ночи». В этих условиях борьба просветителей приобретала особенно острый и напряженный характер, требовала единения и сплочения всех передовых сил страны. Вольтер это ощущал острее, чем кто-либо другой из французских философов XVIII века, и в своих письмах во Францию призывал энциклопедистов к единению, к забвению тех разногласий, которые разделяли их. «Мне хотелось бы,— говорил он,— чтобы философы составили тесную общину из членов, посвященных в дело — тогда я умер бы удовлетворенным». «Братья, будьте дружны!».

Фраза «раздавите гадину» (подразумевалась католическая церковь), которой Вольтер, как правило, заканчивал свои письма к друзьям, стала как бы паролем просветителей, означавшим призыв не только к борьбе с религиозным фанатизмом, но и к уничтожению всего старого порядка в целом. Этой задаче подчинено разнообразное творчество Вольтера тех лет, которое теперь приобретает откровенно выраженный публицистический и агитационный характер. Его философские повести, трагедии, исторические труды, многочисленные брошюры, памфлеты и листовки разрушали авторитет католической церкви, оплота реакционных сил феодальной Франции. Этой же цели служили и судебные процессы, которые вел Вольтер в защиту невинных жертв религиозного фанатизма (дела Каласса, Сирвена, Лабара, д’Эталонда и др.). Самым знаменитым среди них было дело Каласса. Уроженец Тулузы Жан Каласс был протестантом. Его сын Марк Антуан, запутавшись в долгах, повесился, но по Тулузе пошли слухи, будто это не самоубийство, а ка$нь, совершенная отцом над сыном за то, что тот решил перейти в католичество. Этими слухами воспользовались церковники, чтобы разжечь в массах религиозный фанатизм. Марк Антуан был объявлен религиозным мучеником, а Жана Каласса арестовали, подвергли пыткам и по приговору тулузского парламента колесовали, а затем сожгли. Казнь Каласса произошла 9 марта 1762 года. Она произвела на Вольтера громадное впечатление. «Дорогие друзья мои,— обращался он к Дидро и д’Аламберу.— ...Со времен Варфоломеевой ночи не происходило ничего такого, чтобы столь позорило человеческую природу. Кричите и заставляйте кричать!». Вольтер поставил своей целью, во что бы то ни стало добиться реабилитации Каласса: «Меня может заставить покинуть это дело только смерть. Я видел и испытал за пятьдесят лет столько несправедливостей, что хочу доставить себе удовольствие разоблачить эту». Его борьба увенчалась успехом.

Вольтеру удалось привлечь виднейших парижских адвокатов, но главное было в другом. Делу Каласса он сумел придать самую широкую огласку и в своей борьбе опереться на новую силу — общественное мнение всей Европы, а самому стать наиболее ярким и влиятельным выразителем его. Перед этой новой силой французские власти должны были отступить, чтобы не потерять окончательно своего престижа. Решение тулузского парламента было отменено в марте 1763 года, а вскоре последовала посмертная реабилитация Каласса. Вольтер торжествовал: «Философия одержала победу. Когда сможет, она раздавит все гидры фанатизма». Дело Каласса принесло Вольтеру всенародную славу — «бича угнетателей, врага фанатиков и защитника угнетенных». В глазах современников он был не только великим писателем и философом, но и защитником Каласса. Вольтер стал общественной совестью Франции и всей Европы, властителем дум своего века. К его голосу, его слову прислушивался весь мир. Ферней сделался местом паломничества, интеллектуальной столицей мира. Теперь не Вольтер, а венценосные властители Европы — прусский король Фридрих II, русская императрица Екатерина И, шведский король Густав III и другие — домогаются дружбы фернейского патриарха и всячески расшаркиваются перед ним.

В феврале 1778 года Вольтер решил вернуться на родину. Возвращение Вольтера в Париж превратилось в триумф великого просветителя. Фонвизин, бывший в эти дни в Париже, писал графу Панину: «Прибытие Вольтера в Париж произвело точно такое в народе Здешнем действие, как бы сошествие какого божества на землю». «Можно было сказать, вспоминает другой современник, граф Се-гюр,— что в течение нескольких недель во Франции было два двора — двор короля в Версале и двор Вольтера в Париже. Первый казался мирным обиталищем отшельника в сравнении с этим отелем на набережной Теагинцев, где целыми днями были слышны крики и возгласы идолопоклонствующего народа, который с поспешностью стекался выразить свои восторги величайшему гению Европы». Действительно, кажется, весь Пария{ стремился посетить дом Вольтера— академики и актеры, послы и писатели, политические деятели и музыканты, светские дамы и борцы за свободу, Бенджамен Франклин явился со своим внуком, которого Вольтер благословил словами «бог и свобода». Триумф Вольтера не был только данью уважения и признательности великому человеку. Вольтер был символом свободы и независимости мысли и слова, литературы, которая больше не подчиняется двору, а служит только истине и справедливости.

В Париже у Вольтера множество планов. Он лихорадочно работает над последней своей трагедией «Агафокл», трудится над проектом нового словаря французского языка, который должен узаконить изменения, происшедшие в языке на протяжении XVIII века. Планов много, но сил у Вольтера уже мало. В мае состояние его здоровья резко ухудшилось, а 30 мая 1778 года в возрасте 84 лет Вольтер скончался. Парижские духовные власти дали ясно понять, что они не допустят погребения Вольтера в Париже. Но племянник Вольтера аббат Миньо посадил мертвого Вольтера в карету и тайно отвез его тело в аббатство Сельер в Шампани и там предал его земле. Запрещение хоронить Вольтера, подписанное парижским епископом Труа, опоздало на один день. Друг Вольтера, маркиз де Вильет, в доме которого Вольтер жил во время своего пребывания в Париже, сохранил сердце писателя, которое впоследствии было помещено в цоколе гипсового оригинала статуи Вольтера работы Гудона, находящего в национальной библиотеке в Париже.

Во время Великой французской революции по решению учредительного собрания останки Вольтера были перенесены в Пантеон — усыпальницу великих людей Франции.