В своих философских произведениях Энгельс дал марксистскую разработку современного ему естествознания, заложил прочный фундамент диалектико-материалистических взглядов на природу.

То новое и особенное, что характеризует работы Энгельса, определяется своеобразием исторической обстановки, в которой происходило развитие естествознания прошлого века. Поэтому, чтобы понять значение и особенности естественнонаучных работ Энгельса, необходимо рассмотреть условия развития науки в XIX в.

Своеобразие в развитии естествознания зависит, во-первых, от общего состояния производительных сил и производственных отношений общества, поскольку естествознание в его связи с техникой выступает как специфическая форма производительной силы; во-вторых, от характера классовой борьбы на идеологическом фронте, на котором естествознание в его связи с философией выполняет определенную роль; наконец, в-третьих, от содержания самого естествознания в собственном смысле слова, т. е. от тех конкретных теорий и открытий, которые характеризуют уровень познания человеком явлений природы на данной исторической ступени.

Естествознание XIX в., с которым имел дело Энгельс, относилось к эпохе промышленного капитализма.

Проследим, хотя бы на примере Франции, каковы были общие условия развития науки той эпохи. Бурный рост промышленности требовал строго научного изучения и обоснования производственно-технических процессов, а это стимулировало развитие опытной науки. Еще в XVIII в. французская буржуазия, в лице своих ученых и мыслителей, двигает по революционному пути и естествознание и философию. Развивается новая, материалистическая философия, опирающаяся на естествознание в своей борьбе против религии, как идеологии ранее господствовавших классов. Вместе с тем новая философия тщательно разрабатывает общий научный метод, необходимый для обоснования естественных наук.

На этой основе, когда идеологи революционной буржуазии двигают вперед и науку и философию, создается тесный и плодотворный союз между обеими дисциплинами. Союз науки с прогрессивной философией характеризует весь предшествующий XIX в. период развития естествознания и даже начало следующего за ним периода, когда в область науки уже начинает проникать идея развития. Но затем наступает резкое изменение во взаимоотношении между передовой, прогрессивной философией и естествознанием. Последовавшая за Французской буржуазной революцией XVIII в. политическая реакция вызвала полный переворот в области философии. Ставшая теперь господствующей буржуазная идеология быстро поворачивается к реакции; со стороны идеологов буржуазии резко падает интерес к дальнейшей разработке теоретико-познавательных проблем; в официальной философской мысли появляются эпигонство и застой. П. Лафарг характеризует этот процесс разложения буржуазной философии следующим образом: «Окончательная победа буржуазии в Англии и Франции произвела полный переворот в философской мысли: теории Гоббса, Локка и Кондильяка, занимавшие такое почетное положение, были низложены; их не удо-стоивали даже опровержения и приводили их только с искажением и передержками, как пример заблуждений, в которые впадает человеческий ум, оставляющий пути господни. Реакция зашла так далеко, что при Карле X (1824—1830) даже философия софистов спиритуализма была взята под подозрение...» 1

Совершенно иначе обстоит дело с естествознанием. Бурный рост производительных сил, развязанных буржуазной революцией, дает могучий толчок естественным наунам, которые с этого момента начинают развиваться особенно быстрым темпом. Однако их развитие происходит в условии прямого и открытого разрыва с передовой философией. Отсутствие положительного влияния передовой философии чрезвычайно затрудняет процесс теоретического осмысливания и обобщения новых научных фактов. Огромный эмпирический материал, который продолжает накапливаться, перестает укладываться в рамки старых метафизических теорий и понятий и требует коренной перестройки всего естествознания; провести же эту перестройку во второй половине XIX в. можно было только с помощью нового, выработанного марксистской философией, научного метода материалистической диалектики. Но тут дает о себе знать разрыв науки с передовой философией, из-за которого материалистическая диалектика надолго остается неизвестной подавляющему большинству естествоиспытателей.

Такую же в общих чертах картину мы видим и в Германии после революции 1848 г. В связи с этим особый интерес представляет тот отрывок из старого предисловия к «Анти-Дюрингу», где Энгельс пишет, что революция 1848 г. оставила в Германии почти все на месте, за исключением философии, где произошел полный переворот, в результате которого «вместе с гегельянством выбросили за борт и диалектику» 2.

Анализ идейной обстановки в Германии, начиная с первых лет второй половины XIX в., показывает следующее: во-первых, реакционный переворот в философии идет под знаком торжества метафизики и отказа от диалектики, причем антидиалектическая волна широко распространяется и среди материалистических, и среди идеалистических представителей буржуазной философии; во-вторых, отмеченный переворот принимает форму расцвета вульгарного материализма; при этом нужно отметить, что Бюхнер, Фогт и прочие разносчики дешевого материализма или, как их называет Ленин, «жалкие кропатели» были так или иначе идеалистами «вверху» (т. е. в области своих общественноисторических воззрений); в-третьих, указанный переворот приводит к открытому разрыву между передовой философией и естествознанием, в результате чего последнее лишается возможности пользоваться сознательной диалектикой, т. е. лишается своего единственно верного научного метода, который только и может, по словам Энгельса, помочь естествознанию выбраться из теоретических трудностей; наконец, в-четвертых, из-за разрыва с диалектикой в естествознании водворяется «разброд и путаница в области теоретического мышления» 3.

К этому надо еще прибавить, что под тем же флагом отбрасывания диалектики, под которым развивалась реакция в буржуазной философии, выступил и оппортунизм в рабочем движении в лице Евгения Дюринга. Совокупность всех этих исторических условий определила собой ту сторону философии марксизма, которую особенно развивали Маркс и Энгельс.

«Маркс и Энгельс,— пишет Ленин,— вырастая из Фейербаха и мужая в борьбе с кропателями, естественно обращали наибольшее внимание на достраивание философии материализма доверху, т. е. не на материалистическую гносеологию, а на материалистическое понимание истории. От этого Маркс и Энгельс в своих сочинениях больше подчеркивали диалектический материализм, чем диалектический материализм, больше настаивали на историческом материализме, чем на историческом материализме»4.

Эта общая черта свойственна и философским работам Энгельса в области естествознания.

Прежде всего бросается в глаза, что все развитие естествознания второй половины XIX в. Энгельс рассматривает под углом происшедшего разрыва науки с передовой философией; именно этот разрыв Энгельс считает причиной всех трудностей, вставших на пути развития теоретического естествознания того времени. Как бы ни упирались естествоиспытатели, говорит он, но раз дело идет о теоретическом обобщении, то в этой области любой науки руководство неизбежно переходит в руки философии. Задача состоит поэтому в том, чтобы руководящей философией стала действительно научная философия, а не отбросы старых идеалистических и метафизических систем. Если же ученые думают, что, открыто разрывая с диалектикой, они совершенно освобождаются от влияния философии, то на деле получается наоборот: они становятся рабами философии в самом худшем ее издании. Анализируя под этим углом зрения отдельные проблемы и общее состояние естественных наук во второй половине XIX в., Энгельс приходит к установлению основ-ново противоречия в развитии современного ему естествознания. Это противоречие заключается в следующем.

Своими результатами естествознание доказывает, что в природе все процессы протекают диалектически, а не метафизически. Благодаря великим естественнонаучным открытиям познается взаимная связь природных процессов. Однако результаты науки приходят в коренное противоречие с методом мышления ученых, с неумением самих ученых мыслить диалектически. «Но так как и до сих пор можно по пальцам перечесть естествоиспытателей, научившихся мыслить диалектически,— пишет Энгельс,— то этот конфликт между достигнутыми результатами и укоренившимся способом мышления вполне объясняет ту безграничную путаницу, которая господствует теперь в теоретическом естествознании и одинаково приводит в отчаяние как учителей, так и учеников, как писателей, так и читателей» 5.

Таким образом, суть основного затруднения, которое переживает наука второй половины XIX в., можно определить, по Энгельсу, как противоречие между ее объективными результатами, подтверждающими материалистическую диалектику, и господствующей у естествоиспытателей метафизической формой мышления.

В «Диалектике природы» Энгельс неоднократно вскрывает и подчеркивает это основное противоречие — между тем, что естествознание думает, и тем, что оно делает. Так, разбирая господствующие метафизические взгляды на случайность и необходимость и противопоставляя им эволюционное учение Дарвина, которое фактически преодолевает ограниченную трактовку этих категорий, Энгельс спрашивает: «В то время как естествознание продолжало так думать, что сделало оно в лице Дарвина?» 6 Это же противоречие Энгельс вскрывает, когда он критикует механистически мыслящих естествоиспытателей, стремящихся «свести» все явления природы к механическому перемещению. То же самое относится к понятию «силы» как причины движения, к понятию атомов как абсолютно тождественных и неизменных частиц материи и к другим естественнонаучным понятиям и теориям XIX в.

Какой же выход видит Энгельс из затруднений естествознания его времени? Этот выход, очевидно, состоит в разрешении основного противоречия, тормозящего дальнейшее развитие науки, т. е. в приведении метода мышления естествоиспытателей в соответствие с результатами самого естествознания. «И здесь действительно нет никакого другого выхода,— указывает Энгельс,— никакой другой возможности добиться ясности, кроме возврата в той или иной форме от метафизического мышления к диалектическому» 7.

Этот возврат в значительной степени уже происходит, отмечает далее Энгельс; но происходит он пока что только стихийно. В силу этой стихийности получается «длительный и трудный процесс, при котором приходится преодолевать бесконечное множество излишних трений»8. Чтобы избежать блужданий, ученые должны сознательно овладеть диалектической философией.

Огромная заслуга Энгельса состоит в том, что он определил главную линию, по которой должно пойти естествознание, чтобы преодолеть стоящие перед ним трудности. Более того, Энгельс не ограничился анализом отмеченных противоречий и путей их преодоления, а сам, творчески развивая марксистскую философию, приступил к конкретному осуществлению грандиознейшей задачи — перестроить все современное ему теоретическое естествознание с помощью сознательно примененного метода материалистической диалектики; к сожалению, по не зависящим от Энгельса обстоятельствам, его труд «Диалектика природы» остался незаконченным.

Предугадывание путей углубления основного противоречия. Энгельс не только вскрыл основное противоречие современного ему естествознания, но и показал, к каким последствиям оно может привести, если не будет своевременно преодолено, если естествоиспытатели будут оставаться и впредь несведущими насчет диалектики, в то время как наука будет прогрессировать дальше. К числу проявлений теоретического разброда и путаницы, которые как следствия порождались незнанием учеными диалектики, Энгельс относил философские шатания некоторых естествоиспытателей в области теории познания.

Энгельс подчеркивал, что отсутствие правильного метода мышления в период бурного роста и коренной перестройки науки служит благоприятной почвой для распространения идеализма среди естествоиспытателей; он отмечал, что относительность человеческого познания, которая обнаруживается благодаря быстро сменяющимся теориям и гипотезам, дает повод ученым, не знающим диалектики, склоняться к агностицизму.

Понятно, что ученые, оставшиеся на позициях метафизики, оказались философски совершенно неподготовленными к той величайшей революции в физике, которая началась на рубеже XIX и XX вв. и которая до основания разрушила старые метафизические представления о вечности химических элементов, о неизменности механической массы, о неделимости атомов. Естествоиспытатели растерялись; они не сумели философски правильно осмыслить значение начавшейся в естествознании новейшей революции. Этим воспользовалась идеалистическая реакция, чтобы навязать им свое отрицание материи и ее познаваемости; идеалисты использовали в своих интересах как раз те самые открытия, которые в действительности в корне опровергали идеализм и подтверждали диалектический материализм. Так возник кризис естествознания начала XX в.; он явился дальнейшим развитием — углублением и обострением — вскрытого Энгельсом противоречия. Познавательные корни этого кризиса лежали в том, что в условиях крутой ломки, казалось бы, твердо установленных законов и теорий, понятий и принципов естествоиспытатель при незнании диалектики легко скатывается в идеализм. В книге «Материализм и эмпириокритицизм» Ленин показал, развивая положение Энгельса применительно к новой исторической обстановке, что сегодняшний «физический» идеализм означает, что одна школа естествоиспытателей скатилась к реакционной философии, не сумев прямо и сразу подняться от метафизического материализма к диалектическому. Как бы продолжая начатую Энгельсом мысль о выходе науки из ее основного противоречия, Ленин писал: «Этот шаг делает и сделает современная физика, но она идет к единственно верному методу и единственно верной философии естествознания не прямо, а зигзагами, не сознательно, а стихийно, не видя ясно своей «конечной цели», а приближаясь к ней ощупью, шатаясь, иногда даже задом» 9.

На мучительность и болезненность происходящего стихийно процесса рождения диалектического материализма в естествознании как раз и указывал Энгельс в 1878 г., когда он писал «Анти-Дюринг» и «Диалектику природы». Уже тогда он совершенно конкретно отметил первые симптомы приближающегося кризиса. В статье «Естествознание в мире духов» (1878) он показал, что презрение к диалектике наказывается тем, что некоторые из самых трезвых эмпириков становятся жертвой самого дикого из всех суеверий — спиритизма.

Энгельс вскрыл более конкретные гносеологические причины, которые позднее, в XX в., привели к кризису физики. Замечательно четко Энгельс сформулировал особенности математической абстракции; оказывая огромные услуги в деле познания количественной стороны процессов природы, этот род научной абстракции позволяет, однако, математикам мысленно отрываться от реальной действительности и замыкаться в свою неприступную твердыню абстракции, так называемую чистую математику.

Энгельс показал, как отсюда рождалась возможность идеалистического истолкования выведенных математическим путем зависимостей и закономерностей. Избежать эту опасность можно, если трактовать математические понятия не метафизически, не как априорные построения ума, независящие от опыта, а диалектико-материалистически, как отражение количественной стороны реальных объектов и их соотношений. Энгельс показывает, что математические понятия, даже такие отвлеченные, как математическая бесконечность, имеют свои прообразы в объективной действительности, что в природе происходят процессы, совершенно аналогичные, например, дифференцированию и интегрированию; поэтому чистая математика отнюдь не является продуктом только человеческого духа. Как и всякая наука, имеющая дело с научной абстракцией, она заимствует свой предмет из реального мира и отражает его в специфической для нее форме понятий о величине и фигуре.

Из оценки Энгельса ясно следует, что опасность использования идеализмом результатов науки должна возрастать по мере прогресса точного исследования и проникновения математического метода в естественные науки при незнании диалектики самими учеными. Во времена Энгельса применение математики в физике было весьма ограниченно. Но уже спустя 30 лет Ленин приводит слова Рея, указывающего, что кризис физики состоит в проникновении духа математики в физику, что в этой новой фазе математик, привыкший к чисто логическим элементам, «составляющим единственный материал его работы, и чувствуя себя стесненным грубыми, материальными элементами... не мог не стремиться к тому, чтобы возможно больше абстрагировать от них, представлять их себе совершенно нематериально, чисто логически, или даже совсем игнорировать их» 10 11.

«Такова первая причина «физического» идеализма,— констатирует Ленин.—...Крупный успех естествознания, приближение к таким однородным и простым элементам материи, законы движения которых допускают математическую обработку, порождает забвение материи математиками» п.

Итак, первая причина кризиса физики XX в.— это развившееся на почве игнорирования диалектики противоречие между двумя отделами науки: физикой и математикой. Внедрение математического метода в теоретическую физику, свидетельствующее прежде всего о быстром развитии науки, привело метафизически мыслящих ученых к тому, что они стали фетишизировать математические уравнения, чрезмерно преувеличивать роль количественной стороны физических явлений, незаметно отрывая ее в то же время от материи; в результате такое «завоевание физики духом математики» привело к забвению самой материи: ««материя исчезает», остаются одни уравнения» — так резюмирует Ленин этот процесс.

Как мы уже видели, разбираемое противоречие в зародыше было вскрыто Энгельсом. Однако в то время проникновение математики в физику не было еще настолько глубоким, чтобы могло способствовать далеко идущим гносеологическим выводам в пользу идеализма. Так, в начале 80-х годов прошлого столетия Энгельс пишет, что «применение математики... в физике больше в виде попыток и относительно» 12. Поэтому свою критику Энгельс направляет прежде всего против эмпирического мышления, не видящего за вычислительными операциями сущности физических явлений, за количественной стороной — их качественную определенность. Привычка к вычислениям отучила теоретиков мыслить — так характеризует это положение Энгельс. В дальнейшем, по мере усиления роли математического метода в области физики, эта привычка при господстве антидиалектического, т. е. метафизического, способа мышления чрезвычайно способствовала фетишизации математических уравнений, приводящей к забвению самой материи.

Так, развитие науки, позволяющее шире и глубже применять математический метод в физике, было использовано идеалистами в целях борьбы против материализма. Энгельс показал также, как легко можно скатиться в агностицизм при незнании диалектики, когда наблюдаешь постоянную перестройку теоретических взглядов, а нередко и полное их крушение. Он писал: «Количество и смена вытесняющих друг друга гипотез, при отсутствии у естествоиспытателей логической и диалектической подготовки, легко вызывает у них представление о том, будто мы не способны познать сущность вещей» 13.

Здесь Энгельс прозорливо нащупывает вторую гносеологическую причину будущего кризиса естествознания. «Другая причина, породившая «физический» идеализм,— писал в 1908 г. Ленин,— это — принцип релятивизма, относительности нашего знания, принцип, который с особенной силой навязывается физикам в период крутой ломки старых теорий и который — при незнании диалектики — неминуемо ведет к идеализму» 14.

В качестве примера Энгельс ссылается на утверждение ботаника К. В. Негели о нашей неспособности познавать бесконечное. Негели разрывал такие понятия, как конечное и бесконечное, конкретное и абстрактное, единичное и общее, качество и количество. В результате такого метафизического разрыва Негели пришел к выводу о принципиальной невозможности для нашего ума познать бесконечное, абстрактное, общее; такой вывод был результатом неспособности Негели мыслить диалектически. Абстрактное, общее, бесконечное оказывались у Негели «непознаваемыми» только потому, что они мыслились оторванно, не в единстве с конкретным, единичным, конечным. Общий закон, отражаемый абстрактным понятием, а значит, всякое бесконечное и вечное существуют только в отдельных конкретных, единичных вещах, в преходящих явлениях, и проявляются не где-то вне и независимо от этих вещей и явлений, а только в них и через них. Поэтому вопрос о познании бесконечного теряет всякий смысл, если само бесконечное мыслится метафизически, как совершенно оторванное от конечного. Напротив, этот вопрос получает полную ясность, если подойти к нему диалектически, рассматривая противоположности в их внутреннем единстве между собой. Тогда устраняется всякая возможность делать насчет познания бесконечного агностические выводы.

Поскольку релятивизм в его сочетании с незнанием диалектики расценивался позднее Лениным как одна из основных причин «физического» идеализма, постольку склонность ученых к неокантианству в XIX в. можно охарактеризовать как зародыш того нового противоречия, которое в XX в. вскрылось в форме кризиса естествознания. Мы говорим в данном случае только о зародыше потому, что в естествознании XIX в. материализм полностью сохранял все позиции, и происходящая ломка старых теорий не вызывала тогда философского кризиса науки.

Вот почему агностические выводы, к которым приводил релятивизм, оказывались тогда более или менее случайными, преходящими и не могли укорениться в самом естествознании. Характерно и то, что сами сторонники релятивизма проявляли очень большую осторожность по части гносеологических выводов из происходящей перестройки естественных наук. Они не смели еще в то время брать под сомнение реальность внешнего мира, а брали под вопрос главным образом его познаваемость. Отсюда — заигрывание ученых преимущественно с кантовской непознаваемой «вещью в себе». И только позднее в резко изменившейся обстановке XX в. тот же релятивизм послужил дорожкой, по которой некоторые естествоиспытатели скатились еще дальше от материализма — к субъективному идеализму, к признанию «вещей как комплексов ощущений».

Мы употребили выше слово кризис потому, что ссылка Энгельса на релятивизм показывает, как рост естествознания, благодаря которому пересматриваются старые научные теории и гипотезы, может непосредственно породить агностические выводы; а это и есть существенная черта кризиса естествознания начала XX в.

Итак, вторая причина, вызвавшая кризис физики начала XX в., состоит в том, что в период быстрой ломки науки некоторые ученые становятся на путь чистого релятивизма и, не зная диалектики, катятся через него в идеализм. Свою критику принципа релятивизма Ленин целиком строит на высказываниях Энгельса об абсолютной и относительной истине. При этом нужно отметить, что Энгельс выдвигал свои положения в такой обстановке, когда естествоиспытатели обычно недоучитывали, а часто и вовсе игнорировали относительность человеческого познания. Это, в частности, делал и Дюринг. Поэтому Энгельсу приходилось бороться преимущественно против абсолютизирования физических законов, против приписывания им вечного, неизменного характера. Отсюда, вскрывая противоречие абсолютной и относительной истины, в границах которого движется человеческое познание, Энгельс особенно подчеркивал относительность последнего, но подчеркивал диалектически, имея все время в виду, что из относительных истин складывается абсолютная истина. Следовательно, такое подчеркивание одной стороны противоречия познания не имеет ничего общего с чистым релятивизмом, против которого также решительно и последовательно боролся Энгельс, указывая на то, что игнорирование момента абсолютности в человеческом познании неизбежно ведет к агностицизму.