Для Энгельса характерно постоянное подчеркивание необходимости конкретного подхода к любым вопросам теории и практики. Он критикует тех, кто торопится с выводами, строит их на недостаточно глубоко продуманной и недостаточно тщательно проверенной фактической основе, а тем более без серьезных оснований. Так, он критикует в своих письмах скороспелость работ К. Каутского и надуманность поспешных обобщений и объяснений, которые пытается выдвинуть в области лингвистики П. Лафарг.

Образцом подлинного ученого служит для Энгельса всегда и во всем Маркс. В одном из своих ранних писем (от 3 апреля 1851 г.) Энгельс пишет Марксу: «...ведь пока у тебя останется непрочитанной хотя бы одна книга, которую ты считаешь важной, ты не возьмешься за перо» 83.

Подобное уважение к фактам и к источникам является признаком истинного ученого. Вот почему Энгельс бук вально не выносил верхоглядства в науке, да еще прикрытого ссылками на марксизм. В связи с этим понятны его резкие замечания, сделанные в письме К. Шмидту от 5 августа 1890 г. Здесь сказано: «И у материалистического понимания истории имеется теперь множество таких друзей, для которых оно служит предлогом, чтобы не изучать историю. Дело обстоит совершенно так же, как тогда, когда Маркс говорил о французских «марксистах» конца 70-х годов: «Я знаю только одно, что я не марксист»»84. Из этих слов вытекает, что при определенных условиях исторический материализм некоторые превращают в ничего не значащую вывеску. На это и указывает Энгельс: «Вообще для многих молодых писателей в Германии слово «материалистический» является простой фразой, которой называют все, что угодно, не давая себе труда заняться дальнейшим изучением, то есть приклеивают этот ярлычок и считают, что этим вопрос решен. Однако наше понимание истории есть прежде всего руководство к изучению, а не рычаг для конструирования на манер гегельянства. Всю историю надо изучать заново...» 85 Сделано в этом отношении, как отмечает Энгельс, мало, так как только очень немногие люди до сих пор серьезно занимались данными вопросами. Сама область исследования бесконечно велика, и тот, кто хочет работать серьезно, может многое сделать. «Но вместо этого у многих немцев из молодого поколения фразы об историческом материализме (ведь можно все превратить в фразу) служат только для того, чтобы как можно скорее систематизировать и привести в порядок свои собственные, относительно весьма скудные исторические познания... и затем возомнить себя великими» 86.

Сказанное 80 лет тому назад Энгельсом имеет прямое отношение к некоторым философам наших дней, которые пытаются прилагать к истории естествознания свои готовые схемы вместо того, чтобы изучать историю. Как важно выполнить это требование Энгельса в области истории естествознания и техники хотя бы сейчас!

О необходимости вдумчивого, строго научного, конкретного подхода к любому историческому исследованию Энгельс писал И. Блоху 21—22 сентября 1890 г.: «К сожале нию, сплошь и рядом полагают, что новую теорию вполне поняли и могут ее применять сейчас же, как только усвоены основные положения, да и то не всегда правильно. И в этом я могу упрекнуть многих из новых «марксистов»; ведь благодаря этому также возникала удивительная путаница» 87.

Конкретность научного подхода к любому предмету исследования Энгельс видит в том, что факты составляют исходный пункт и основу всего исследования: надо исходить из фактов, надо извлекать путем обобщения из фактов скрытые в них внутренние связи и проверять на фактах правильность сделанных обобщений88.

Эти требования, выдвинутые Энгельсом, звучат особенно актуально в наши дни, когда кое-кто из философов вздумал утверждать, что в настоящее время можно уже, минуя факты, выводить дедуктивно философские конструкции из неких общих диалектических принципов и вносить их в научное исследование в качестве готовых, наперед данных построений. Ошибочность подобных утверждений и их несовместимость с подлинной наукой очевидны.

Исходя из требования конкретности подхода к предмету научного исследования, Энгельс критикует многочисленных противников марксистского учения, среди которых немало было воинствующих невежд, прикрывавших свое незнание и свое нежелание по-научному подходить к любому вопросу напыщенным пустозвонством и заумной терминологией. Вместо конкретного исследования конкретных, нерешенных еще вопросов науки эти псевдоученые придумывали всякого рода всеобщие, универсальные «законы», якобы применяемые ко всем случаям жизни. Но на деле эти «законы» оказывались пустышками, лишенными какого-либо конкретного содержания. Такие «законы», создавая видимость решения научных проблем, в действительности только засоряли науку словесной шелухой и порождали иллюзию, что будто бы научное исследование сводится к подобному пустопорожнему занятию.

Особенно сильно досталось от Энгельса Дюрингу за подобный псевдонаучный подход. Энгельс высмеял самый способ, с помощью которого Дюринг пек по каждому поводу свои универсальные «законы», не имеющие никакого научного значения, поскольку их универсальность не отвечала никаким реальным связям и отношениям вещей и процессов действительного мира. Напыщенность и важность, какую напускал на себя Дюринг, изрекая какой-нибудь новый «универсальный закон», находились в вопиющем противоречии с бессодержательностью слов и выражений, в которых якобы был заключен этот «закон». И чем заносчивее проявлялось при этом самомнение и самовозвеличение Дюринга, тем комичнее была его фигура мнимого открывателя великих универсальных, им придуманных, но несуществующих «законов».

В критике Дюринга Энгельс как блестящий полемист реализовал требование конкретности в научном исследовании, показав один из наиболее существенных признаков, отличающих подлинную науку от псевдонауки и лженауки, от натурфилософской полуфантастики.

Но не только Дюрингу досталось от Энгельса за склонность к испечению универсальных законов. В частности, конкретность своего подхода к научным проблемам Маркс и Энгельс демонстрируют на примере отношения к дарвинизму. В письме Л. Кугельману от 27 июня 1870 г. Маркс критикует Ланге с позиций тех же требований подходить ко всему конкретно:           «Дело в том,— пишет он,— что

г-н Ланге сделал великое открытие. Всю историю можно подвести под единственный великий естественный закон. Этот естественный закон заключается во фразе «struggle for life» — «борьба за существование» (выражение Дарвина в этом употреблении становится пустой фразой), а содержание этой фразы составляет мальтусовский закон народонаселения или, скорее, закон перенаселения. Следовательно, вместо того чтобы анализировать эту «борьбу за существование», как она исторически проявлялась в различных общественных формах, не остается ничего другого делать, как превращать всякую конкретную борьбу во фразу «борьба за существование», а эту фразу — в маль-тусовскую «фантазию о народонаселении»! Нельзя не согласиться, что это очень убедительный метод — убедительный для напыщенного, псевдонаучного, высокопарного невежества и лености мысли» 89.

В этом же духе высказывался и Энгельс по тому же поводу. В письме П. Лаврову от 12—17 ноября 1875 г. он писал, что если «какой-нибудь, с позволения сказать, естествоиспытатель позволяет себе подводить все богатое многообразие исторического развития под одностороннюю и тощую формулу «борьба за существование», формулу, которая даже в области природы может быть принята лишь cum grano salis (с известной оговоркой.— Ред.), то такой метод сам себе выносит обвинительный приговор» 90.

Требование конкретности научного подхода к предмету исследования, в том числе и в области естествознания, решительная и беспощадная борьба против тенденции к пустым, абстрактным построениям и спекулятивной фразеологии составляют одну из самых характерных особенностей марксистского диалектического метода в трудах Энгельса.