Прежде всего, возникает вопрос: существует ли микромир объективно или только в нашем сознании, в нашем опыте? Материалисты на этот вопрос дают прямой, недвусмысленный ответ; они считают микромир материальным, а потому существующим в качестве объективной реальности, вне и независимо от нашего сознания. Напротив, идеалисты неомахистского толка пытались сделать из соотношения неопределенностей Гейзенберга гносеологические выводы в том направлении, будто предметы микромира лишены той степени реальности и объективности, какой обладают обычные тела знакомого нам макромира; с этой целью идеалисты утверждают, будто принцип Гейзенберга доказывает наличие неразрывной связи субъекта и объекта в области микромира, вследствие чего явления и предметы микромира оказываются в известной мере производными, зависимыми от познающего субъекта, от опыта и наблюдения, от средств этого наблюдения в их субъективном толковании.

Прежде всего напомним, что соотношение неопределенностей Гейзенберга касается двух величин — пространственного положения частицы и ее скорости, в выражение которой входит фактор времени; обе величины — положение и скорость — не могут быть определены одновременно с любой степенью точности; точность измерения одной величины достигается в ущерб точности измерения другой величины.              

Из этого физического факта выводилось философское заключение, будто обе основные формы бытия материи — пространство и время — не являются в области микромира или даже вообще чем-то вполне реальным, вполне познаваемым. Поэтому от них можно будто бы отказаться при объяснении явлений микромира. Так, по сути дела, рассуждал и сам Гейзенберг, когда он разрабатывал основы своей теории. Он писал: «Если вообще корпускулярное представление должно быть сохранено, то избежать затруднения можно, только отказавшись приписывать электрону или атому определенную точку в пространстве как функцию времени. Для оправдания этого нужно предположить, что такая точка не может быть непосредственно наблюдаема. Такой отказ означает первое решающее ограничение при рассмотрении вопроса о реальности корпускул. Вместо отброшенного понятия «места электрона» квантовая механика пытается ввести совокупность физически хорошо определенных величин, которые в классической теории математически эквивалентны месту электрона» 112 113.

В поисках объяснения невозможности с любой точностью одновременно измерить координаты и скорость электрона Гейзенберг встал на путь философских заключений, направленных к тому, чтобы лишить электрон как материальную частицу его пространственно-временной характеристики и вместо этого приписать электрону нечто, только математически эквивалентное такой характеристике.

Ход рассуждений Гейзенберга был таков: положение и скорость корпускулы одновременно нельзя измерить с любой точностью,— значит, здесь имеется нечто принципиально не наблюдаемое. Но, как выразился другой выдающийся физик-теоретик Шредингер, для исследователя природы сказать: принципиально не наблюдаемое — все равно, что сказать: несуществующее. Поэтому пространственно-временные отношения теряли в глазах Гейзенберга вслед за своей наблюдаемостью и свою объективную реальность.

Тем самым и сами частицы материи, которые по необходимости должны были мыслиться не иначе, как в присущих им пространственно-временных формах, в свою очередь начинают толковаться как нечто не вполне объективное, не вполне реальное. Не случайно Гейзенберг подчеркнул, что отказ приписать электрону определенное положение в пространстве как функции времени означает первое решающее ограничение в вопросе о реальности материальных частиц. В другом месте аналогичный вывод Гейзенберг сформулировал еще резче: «Электроны или атомы не обладают той степенью непосредственной реальности, как предметы ежедневного опыта» Подобного рода философские выводы, на наш взгляд, особенно облегчались потому, что в рассмотренном нами «элементарном взаимодействии» одну сторону взаимодействия представляет объект (скажем, электрон), а другую — средство наблюдения, или, лучше сказать, средство воздействия (скажем, фотон). Если это средство толковать как нечто субъективное в философском смысле слова, то легко можно прийти к выводу, что принцип Гейзенберга свидетельствует, дескать, о неотделимости объекта от субъекта, о их мнимой равноправности в области микромира.

Так на новый лад встал вопрос о «принципиальной координации», о том, будто существует неразрывная соотносительная связь нашего «Я» и среды.

Таким образом, если фотон, воздействующий на электрон, считать только средством наблюдения и включить его целиком или хотя бы отчасти в понятие субъекта, который изучает данный объект, то махистский вывод из принципа Гейзенберга становится как будто неизбежным. Отсюда возникали рассуждения о том, что применительно к явлениям микромира следует отказаться от объективирования материальных частиц и присущих им форм бытия.

В своем нобелевском докладе (1932 г.) Гейзенберг наглядно продемонстрировал, куда может привести смешение понятий субъекта и объекта, когда речь идет о физической основе процесса измерения. «Классическая физика,— говорил Гейзенберг,— представляет тот вид стремления к познанию природы, при котором мы стараемся заключить об объективных процессах, по существу исходя из наших ощущений; поэтому мы отказываемся здесь от учета влияний, которые оказывают все наблюдения на наблюдаемый объект. Классическая физика как раз и кончается в том месте, где нельзя уже отказаться от учета влияния наблюдения на исследуемые процессы. Квантовая механика, наоборот, покупает возможность рассмотрения атомных процессов путем частичного отказа от их описания в пространстве и времени и их объективирования» 114.

На такую же примерно точку зрения одно время стал и Нильс Бор. В своей статье «Квантовый постулат и новое развитие атомистики» он специально коснулся затруднения, возникающего при образовании человеческих понятий, основанных, как он выразился, на разделении субъекта и объекта. Бор считал неправильным, когда приписывают содержанию понятий объективное значение, ибо принципиально нельзя устранить субъективный момент из результатов нашего познания: «По квантовому постулату, однако, всякое наблюдение атомных явлений связано с таким взаимодействием последних со средствами наблюдения, которым нельзя пренебречь, и потому невозможно приписать самостоятельную физическую реальность в обычном смысле как феномену, так и средству наблюдения» 115.

В связи с этим Бор в полном согласии с Гейзенбергом заявлял, будто в микромире пространство и время теряют свой непосредственный смысл.

Однако аргументация Гейзенберга и Бора оказалась совершенно несостоятельной, ибо в элементарном акте взаимодействия участвуют не объект и субъект, а два объекта (например, электрон и фотон); их взаимодействие и является предметом нашего познания. Невозможность изолировать один объект от другого оказывается объективным следствием объективного характера этого взаимодействия — его элементарности, его принципиальной нерасчле-няемости в данных условиях опыта.

Такое рассмотрение не оставляет никакой возможности для субъективно-идеалистических и агностических выводов насчет того, будто предметы и процессы микромира лишены той степени объективной реальности и познаваемости, какой обладают обычные тела макромира.

Следует отметить, что те физики, которые создают новые теории и делают выдающиеся открытия в науке, подобно Бору и Гейзенбергу, сами обычно не развивают последовательно идеалистических и агностических воззрений. Свои философские выводы из соотношения неопределенностей и других положений квантовой механики они, как правило, делали попутно, при изложении физического содержания новых теорий.

Но за их мимоходом высказанные антиматериалистические положения немедленно ухватываются философы-идеалисты и их активные союзники из числа физиков-идеалистов, вроде П. Иордана, которые избрали своей профессией систематическую борьбу против материализма. Хватаясь за отдельные, неудачные или неверные, философские положения, высказанные тем или другим выдающимся физиком, и раздувая эти положения в целые системы, открытые защитники идеализма из числа философов и физиков, по существу, паразитируют на прогрессе науки, используют ее открытия в интересах «обоснования» своих реакционных философских концепций.

Чтобы отсечь реакционные тенденции, которые культивируются на основе прогресса современной физики, недостаточно их просто объявить чепухой, как это делают вульгарные материалисты, метафизики и механисты. Необходимо вскрыть их гносеологические корни, показать, как из правильных физических положений путем следующих одно за другим чисто философских умозаключений, шаг за шагом подготовляется и в конце концов выводится ничем, по существу, не обоснованное и в корне неверное гносеологическое следствие.